AlexMal
Завсегдатай
- С нами с
- 12/04/06
- Постов
- 5 053
- Оценка
- 876
- Живу в:
- Питер
- Для знакомых
- Алексей
- Оружие
- Marlin M60 .22LR, Вепрь-Хантер .308
Виктор Каменир (Victor J. Kamenir)
В начале Второй мировой войны среди советских военных получила распространение горькая шутка: «Что первое сделает Россия после объявления войны? Она затопит флот!» Шутка касалась печальных событий в истории российского флота. В 1855 году, после Крымской войны, Россия утратила право держать флот на Черном море, а в 1904 — 1905 годах, во время катастрофического Русско-японского конфликта, страна лишилась двух из трех своих флотов. В 1941 году Советский Союз, родившийся из пепла старой императорской России, почти потерял свой Балтийский флот.
СОСТАВ СОВЕТСКОГО ФЛОТА
В 1940 году без единого выстрела Советский Союз поглотил прибалтийские государства Эстонию, Латвию и Литву, расположенные на южном побережье Финского залива. Наряду с территориальными приобретениями, этот шаг стал крупным переворотом в проецировании советского военно-морского присутствия на Западе. Помимо крошечных военно-морских и торговых флотов трех государств, советский краснознаменный Балтийский флот приобрел ряд важных военно-морских баз на Балтийском море. Главным из них был Таллин, столица Эстонии и крупный портовый город. Цепочка из еще нескольких баз, в том числе крупной в столице Латвии Риге, простиралась дальше на запад вдоль побережья.
22 июня 1941 года взаимная экспансионистская политика неизбежно привела нацистскую Германию и Советский Союз к вооруженному конфликту. Не имея капитальных кораблей в Финском заливе, который рассматривался как малоприоритетный театр, немецкое морское командование «Север» располагало в основном торпедными катерами, тральщиками и флотилиями подводных лодок, которые дополнялись небольшим, но обладавшим квалифицированным личным составом финским флотом. Напротив, их противник обладал значительно превосходящими силами. Советский Балтийский флот состоял из двух линкоров, четырех крейсеров и 15 эсминцев, а также многочисленных небольших кораблей и подводных лодок.
Стремительное немецкое наступление на Советский Союз застало советское высшее командование врасплох. По мере того, как немецкие войска быстро продвигались на восток через Прибалтику, оборона советских
военно-морских баз начала рушиться, как домино. Спасающиеся советские военные корабли уходили дальше на восток, в Финский залив. К середине августа 1941 года Таллин стал самой западной советской военно-морской базой на Балтийском море.
Всего за несколько дней до начала военных действий немецкий Кригсмарине и его финские союзники начали закладывать обширные минные поля в стратегических точках в Балтийском море и Финском заливе. Уступая в численности и вооружении, немцы и финны во многом полагались на мины, чтобы свести на нет советское преимущество и защитить собственные морские пути. К востоку от Таллина, в непосредственной близости от мыса Юминда в Финском заливе, был создан сильно заминированный район. Это крупное минное поле было предназначено для пресечения советских операций между их базой в Кронштадте на острове Котлин под Ленинградом и остальной частью Балтийского моря. В целом в водах возле Юминды находилось более двух тысяч мин. С началом боевых действий советский флот потерял инициативу, несмотря на количественное и качественное превосходство. Его потери стали неуклонно возрастать, в основном, из-за попадания кораблей на мины. Редкий день проходил без потопленного корабля, часто со всем экипажем. Агрессивные действия немецких и финских легких сил эффективно сдерживали советское военно-морское присутствие на Балтике.
С сухопутной стороны войсками Красной армии руководил маршал Климент Ворошилов, удостоенный высшего советского воинского звания, но не являвшийся боеспособным военным тактиком. Его главной особенностью была полная политическая надежность и беспрекословное подчинение указаниям лидера страны Иосифа Сталина. Несмотря на все усилия, Ворошилов не смог полностью удержать свой разрушающийся фронт.
Двигаясь в сторону Ленинграда, немецкая группа армий «Север» отбросила противостоящую ей Восьмую армию, ближайшее к Таллину советское формирование. До войны не было подготовлено никаких планов по защите города от сухопутных атак, и было уже поздно. 22 июля немцы нанесли удар на стыке X и XI стрелковых корпусов Восьмой армии. В результате этого X стрелковый корпус был отрезан от остальной армии и отступил в окрестности Таллинна. 5 августа немцы перерезали железную дорогу Таллинн — Ленинград и достигли берегов Финского залива. Таллинн теперь лежал в 200 милях позади немецких передовых линий.
ОБОРОНА ТАЛЛИНА
Ответственность за оборону города и военно-морской базы была возложена на командующего Балтийским флотом адмирала Владимира Филипповича Трибуца. Силы Красной армии, имевшиеся в распоряжении для обороны, были крайне недостаточны и состояли в основном из истощенного X стрелкового корпуса и 22-й дивизии НКВД (секретной полиции — прим. автора), которая до войны выполняла в Прибалтике охранные и эскортные функции, перевозя заключенных в ужасающие лагеря ГУЛАГа.
В дополнение к армейским частям для ведения боев на суше в отряды морской пехоты были сведены все матросы, которых можно было снять с кораблей. В морских пехотинцев был также превращен свободный личный состав всех береговых объектов ВМФ. Эти меры позволили собрать для укрепления обороноспособности города более десяти тысяч моряков. Кроме того, к защитникам присоединились несколько полков ополченцев общей численностью около четырех тысяч латвийских и эстонских коммунистов и добровольцев. Обучать матросов и ополченцев пехотным навыкам времени не было, и они понесли страшные потери в последующих боях. Изначально не хватало винтовок, и оружие пришлось доставлять из Кронштадта.
Из-за слабости сухопутных войск основой обороны Таллина стала артиллерия. Огневую поддержку сухопутным подразделениям обеспечивали корабли, стоявшие на якоре в Таллинской гавани. Для облегчения управления огнем вместе с наземными подразделениями были размещены многочисленные команды военно-морских корректировщиков, но трудности со связью часто делали массированный огонь военно-морской артиллерии неэффективным. Тем не менее, во многих ситуациях единственным, что вставало на пути немецких прорывов, была огромная огневая мощь крейсера «Киров» и эсминцев его эскорта. Дополнительную огневую поддержку оказывали крупнокалиберные береговые батареи, некоторые из которых обладали 305-миллиметровыми орудиями.
По мере того, как немцы подходили все ближе и ближе, красные ВВС теряли свои аэродромы, и большая часть уцелевших самолетов улетела на восток, где они присоединились к обороне Ленинграда. Небольшое количество старых истребителей И-16, входивших в состав авиации советского флота, продолжало некоторое время действовать с крошечной взлетно-посадочной полосы, застрявшей между рыбацкой деревней и кромкой воды. В конце концов, они последовали за своими коллегами из ВВС на восток, и Таллинн остался без поддержки с воздуха.
21 августа немцы прорвали оборону самого города. Несмотря на доблестные усилия, тающие советские войска не могли их сдержать. Таллинская гавань теперь находилась в пределах досягаемости немецкой полевой артиллерии, и советские корабли начали получать повреждения. Это заставляло корабли часто менять позиции, снижая эффективность своего огня и тем самым еще больше ослабляя наземную оборону.
КРАСНАЯ АРМИЯ ЭВАКУИРУЕТСЯ
Несмотря на всю серьезность положения, никто в штабе Балтийского флота, в том числе Адмирал Трибуц, не осмеливался просить у Ворошилова разрешения на эвакуацию города. Наказание за «паникерство» было очень серьезным, часто смертная казнь. Наконец, 25 августа Трибуц через голову Ворошилова направил тщательно сформулированный запрос для получания указаний в адрес главнокомандующего ВМФ адмирала Н.Г. Кузнецова. В последней части отчета говорилось: «Гавани и причалы находятся под огнем противника. Военный совет […] запрашивает ваши указания и решения относительно кораблей, подразделений 10-го корпуса и береговой обороны флота на случай прорыва противника в сам город и отвода наших сил к морю. Посадка на транспорты в этом случае станет невозможной». Беспокойство Трибуца нашло отражение в собственных опасениях адмирала Кузнецова, и он передал этот вопрос непосредственно верховному командованию. После долгих раздумий поздно вечером 26 августа было, наконец, дано разрешение на эвакуацию Таллинна и прорыв в Кронштадт.
С получением разрешения советы приступили к лихорадочному планированию эвакуации более 200 кораблей и почти 40 тысяч военнослужащих и гражданских лиц. Собравшиеся в гавани Таллина корабли представляли собой солянку из боевых кораблей и вспомогательных судов от массивных гражданских пассажирских лайнеров, превращенных в транспорты, до тяжелого крейсера «Киров», эсминцев, подводных лодок и буксиров.
К счастью, в ожидании окончательного приказа, старшие советские командиры уже составили планы эвакуации на случай непредвиденных обстоятельств. Теперь эти планы должны были быть окончательно доработаны и скорректированы. В то же время специальные группы начали уничтожать военную технику, которую нельзя было эвакуировать. Городские коммуникации и другая инфраструктура также были выведены из строя, чтобы не дать врагу их использовать.
ТРИ МАРШРУТА ОТСТУПЛЕНИЯ
Существовало три пути отступления в Кронштадт через Финский залив, который в некоторых местах имеет ширину всего 20 морских миль. Северный маршрут, проходивший вблизи финского берега и под зонтиком военно-воздушных сил противника, сразу же был признан неприемлемым, несмотря на то, что был почти полностью свободен от мин. Согласно сообщениям разведки, которые британское правительство передало советским союзникам, в Балтийском море и Финском заливе не было капитальных немецких кораблей. Не имея собственных разведывательных источников, советские командиры по-прежнему классифицировали британские отчеты как неподтвержденные и ненадежные. Без каких-либо конкретных данных о немецком надводном флоте советские адмиралы допускали возможность попытки немецких военных кораблей помешать бегству в Кронштадт.
Южный маршрут заставил бы флот пройти вдоль почти 200-мильной береговой линии, занятой немецкими войсками. Из штаба Ворошилова поступили приказы, прямо запрещающие Трибуцу эвакуировать свой флот этим маршрутом. Якобы, эти категоричные инструкции основывались на том, что этот вариант грозит конвою коварными мелководьями и обстрелом со стороны немецких береговых батарей. Несколько старших офицеров во главе с контр-адмиралом Юрием Федоровичем Раллем утверждали, что по этому пути уже успешно прошло более 200 кораблей. Немецкий артиллерийский огонь, угрожавший флоту, велся бы в основном полевой артиллерией, которой легко могли противостоять более тяжелые и многочисленные орудия советских военно-морских кораблей. Советским кораблям не представляла угрозы даже береговая батарея с 150-миллиметровыми орудиями, захваченная немцами на мысе Юминда.
Настоящей причиной отказа от южного маршрута было недоверие советов к латвийским и эстонским экипажам многочисленных транспортов, перевозивших эвакуированных и оборудование. Эта паранойя находила подпитку по двум причинам. Во-первых, имел место инцидент, когда переоборудованный транспорт с эстонским капитаном и командой, состоявшей в основном из гражданских моряков оттуда же, был намеренно посажен на мель на южном берегу Финского залива, с тем чтобы экипаж мог перейти на сторону немцев. Также существовали опасения, что экипажи советских военно-морских судов, при наличии такой возможности, могут перебежать к немцам.
Поэтому советское высшее командование приказало эвакуироваться из Таллинна по среднему маршруту, несмотря на то, что он был густо усеян немецкими и финскими минами. Немцы и финны минировали воды среднего пути еще до вторжения Германии в Советский Союз, и моряки стран Оси были поражены явной советской пассивностью.
ПЛАНИРОВАНИЕ И ЭВАКУАЦИЯ
Миссия стала еще более опасной из-за нехватки тральщиков. Одержимая мощными военными кораблями, советская судостроительная промышленность серьезно пренебрегла выпуском вспомогательных судов, и советский флот вступил в войну с ярко выраженным дефицитом минно-тральных возможностей. Еще сильнее обостряло эту проблему то, что имеющиеся минные тральщики часто использовались в целях, для которых они не были предназначены, в частности, в качестве транспортных судов. Контр-адмирал Ралль и его подчиненные подсчитали, что для надлежащего проведения Балтийского флота во время прорыва из Таллина потребуется почти 100 тральщиков. Вместо этого были доступны только 10 современных тральщиков. Их дополнили 17 старых и более медленных переоборудованных тральщиков, а также дюжина переоборудованных военно-морских катеров.
На это небольшое число тральщиков была возложена гигантская ответственность по обеспечению безопасности более 200 судов. Гражданские транспорты, включая 22 крупных, были разделены на четыре конвоя, каждый из которых тщательно охраняли несколько небольших военно-морских судов и вели более старые тральщики. Военно-морские силы были разделены на три элемента: основные силы, силы прикрытия и тыловой отряд. Десять современных минных тральщиков были распределены на две группы по пять кораблей для проведения первых двух из перечисленных элементов, в составе одного из которых находился «Киров».
Согласно плану, гражданские и военные конвои должны были покинуть Таллинн в шахматном порядке. Советам было хорошо известно об опасности, которую представляют для конвоев мины у мыса Юминда, и они разработали график, позволяющий кораблям пересекать минные поля в светлое время суток.
Маршрут эвакуации был разделен на две части: от Таллина до острова Гогланд, примерно в середине Финского залива, и от Гогланда до Кронштадта. Первый участок представлял собой наибольшую опасность из-за минных полей у мыса Юминда и отсутствия воздушного прикрытия. Достигнув острова Гогланд к вечеру, флот оказывался в пределах досягаемости воздушного прикрытия, базирующегося в Ленинграде и Кронштадте. Кроме того, в Гогланде была организована и размещена целевая группа кораблей из Кронштадта для оказания помощи по спасению и восстановлению.
Вся операция требовала очень тщательной синхронизации. Под неослабевающим немецким давлением советские сухопутные части едва сдерживали линию фронта на окраине Таллинна. Адмирал Трибуц и его штаб понимали, что часть этих войск должна быть принесена в жертву и брошена в безнадежные арьергардные бои, что позволит большинству из сил подняться на борт кораблей. Чтобы избежать панического отступления в гавань, передовые части не были проинформированы об отступлении до полудня 27 августа.
На улицах в качестве последних рубежей обороны были установлены баррикады. Но когда солдаты наблюдали за их сооружением войсками НКВД, многие поняли, что эти баррикады возведены, не чтобы остановить немцев, а чтобы предотвратить паническое бегство в гавань.
ХАОС НА ПИРСЕ
К восьми часам вечера под прикрытием залпов корабельной артиллерии начался отход. Вместо организованного отступления, посадка немедленно превратилась в полный хаос. Советские обороняющиеся больше не могли сдерживать немцев, которые непрерывно обстреливали гавань. Несколько транспортных судов, вокруг которых падали снаряды, были вынуждены покинуть свои посадочные станции, не забрав свои подразделения и эвакуируемых.
Толпы солдат, моряков и гражданских лиц носились взад и вперед вдоль пирсов, штурмуя трапы ожидающих транспортов. Людей затаптывали те, кто рвался к кораблям. Эта сцена дополнялась разрывами немецких артиллерийских снарядов и подсветкой горящего города. «Весь город был охвачен пламенем; горя и взрываясь», — вспоминал адмирал Трибуц в своих мемуарах.
В то время как несколько транспортов ушли практически пустыми, большинство судов были переполнены. Писатель Николай Григорьевич Михайловский, прикомандированный к штабу Балтийского флота, вспоминал: «Парадные залы переполнены до отказа. Люди стоят, сидят и лежат в узких коридорах и на палубах. Многие, выбитые из колеи после бессонных ночей, поселились на палубе. Пришлось переступать через них, чтобы добраться из одной точки в другую […] весь берег в огне. Странно, что в яркий солнечный день гавани темнеют от дыма. Сигналы, передаваемые флагами, невозможно увидеть. Ярко светят прожекторы. Только они могут проникнуть в эту невероятную тьму».
По мере того, как транспорты заполнялись, они отчаливали и медленно перемещались в свои районы сосредоточения неподалеку от островов Найссар и Эгна в Таллиннском заливе. Во многих случаях люди, отчаявшиеся подняться на борт, продолжали цепляться за трапы, часто заставляя экипажи перерезать державшие их канаты, чтобы отойти от пирса. На борт взяли более 23 тысяч военнослужащих, включая свыше четырех тысяч раненых, а также несколько тысяч гражданских. Несмотря на заявление вице-адмирала Юрия Александровича Пантелеева в своих мемуарах о том, что перед лицом врага не был покинут ни один взвод, на таллинских причалах осталось еще 10 тысяч человек.
Ветер продолжал подниматься в течение всего дня 27 августа, создавая волнение на море и еще более усугубляя и без того хаотичную посадку. Из-за этих задержек первый конвой не мог отплыть до полудня 28 августа, что на 12 часов отставало от графика. Военно-морские и гражданские караваны выстроились в линию длиной более 15 миль. Из-за тральщиков, эффективная работа которых требуют медленных скоростей, конвой полз вперед со скоростью менее 10 узлов.
БОМБЫ С ВОЗДУХА, БОМБЫ С МОРЯ
Все быстро пошло не так. Менее чем через час после начала путешествия в нескольких милях к востоку от острова Эгна один из тральщиков, ведущих первый конвой, налетел на мину и в течение нескольких секунд скрылся под волнами. Появление мины в водах, считавшихся безопасными, потрясло всех. Наиболее вероятным объяснением этой трагедии было то, что сильные ветры и волны, вызванные вчерашним штормом, оторвали швартовку мины, а имеющееся в заливе течение перенесло ее в центр строя советских кораблей. Эта потеря стала предупреждением о роях незакрепленных мин, которые должны были досаждать советским конвоям в течение следующих двух дней.
Неустрашимый караван двинулся дальше. В небе появились немецкие бомбардировщики и осторожно атаковали вытянувшиеся конвои. Корабли ВМФ СССР, расставленные вдоль линии гражданских транспортов, устроили ожесточенный зенитный обстрел и сумели некоторое время сдерживать атаки немецких самолетов.
Около шести часов вечера первый гражданский конвой проходил мыс Юминда и его минные поля. Начался кошмар. В 6:05 во главе колонны прогремел мощный взрыв. Транспорт «Элла», представлявший собой переоборудованный пассажирский корабль, налетел на мину и начал тонуть. Буксир С-101, двигаясь по его следам и сам перегруженный эвакуированными, пошел на помощь и сам наткнулся в мину, практически развалившись. Из более чем тысячи пассажиров и членов экипажа «Эллы», большинство из которых были ранены, впоследствии было спасено менее 100 человек. Из тех, кто находился на С-101, не спасся никто.
Немецкая авиация возобновила свои атаки. Вскоре после того, как «Элла» пошла ко дну, в ледокол «Вольдемарс» попала бомба, и он затонул со значительными потерями. Большой транспортный лайнер «Вирония» был поврежден двумя бомбами, взорвавшимися в непосредственной близости от него. Его верхние палубы, густо заполненные эвакуированными, были выметены стальными осколками. Кучами валялись изуродованные люди, а многих пассажиров, как живых, так и мертвых, выбросило за борт. Подошедшее на выручку спасательное судно «Сатурн» взяло поврежденный транспорт на буксир. Несколько минных тральщиков, отчаянно пытаясь сохранить чистым 200-метровый канал, сами наткнулись на мины и быстро затонули.
Под беспощадными воздушными атаками советские корабли были вынуждены маневрировать, чтобы уклоняться от бомб. Это вынудило их покинуть узкий канал, очищенный минными тральщиками. Несколько военно-морских кораблей друг за другом пошли на дно залива. Одним из них был «Сатурн», который оставил практически неподвижную «Виронию» качаться на волнах.
Около 6:30 советские конвои барахтались на минных полях на виду у мыса Юминда. Немецкая батарея, хорошо замаскированная в лесистой местности, открыла огонь по советским кораблям. Однако ее 150-миллиметровые орудия уступали тяжелому вооружению кораблей. Один из эсминцев опустил плотную дымовую завесу, а «Киров» ответил несколькими залпами из девяти 180-миллиметровых главных орудий. Неизвестно, была ли уничтожена немецкая батарея, но она замолчала.
БОЛЬШЕ ПОТЕРЬ ОТ МИН
Небезопасно было везде. Около 10 вечера подводная лодка С-5, вплотную следовавшая за «Кировым» на поверхности, наткнулась на мину и скрылась под волнами. Вскоре после этого «Киров» поймал мину правым параваном, что заставило крейсер остановиться. Когда сварщик был спущен почти до поверхности воды, чтобы разрезать металлическую опору, другая мина запуталась в левом параване. Драгоценное время было потеряно на отсечение и замену обоих параванов. Пока происходили эти события, эсминец «Гордый», сопровождавший крейсер, подорвался на мине и потерял мобильность. В конце концов он снова смог начать двигаться и доковылял в Кронштадт самостоятельно.
Вскоре после того, как был поврежден «Гордый», пошел ко дну почтенный «Яков Свердлов», первоначально введенный в эксплуатацию в 1913 году как «Новик» и давший свое имя целому классу эсминцев. Пройдя выдающийся боевой путь в Первой мировой войне, этот корабль занимал особое место в сердце Трибуца как единственное судно, которым командовал адмирал. Он наблюдал за гибелью «Свердлова» с мостика «Кирова»: «В 20:47 из-под корпуса „Якова Свердлова" внезапно вырвался столб огня и дыма высотой 200-250 метров и, утихнув, похоронил уцелевших членов экипажа […] Спаслось всего несколько десятков человек».
По мере того как все больше и больше кораблей тонули или оказывались выведенными из строя, конвои теряли сплоченность и смешивались. Отряды кораблей флота, двигаясь почти параллельным курсом с гражданскими конвоями, часто проходили мимо уязвимых и беззащитных транспортов, не оказывая им огневой поддержки.
В сгущающейся темноте в носовых частях кораблей были размещены дозорные для обнаружения мин. Около 10 часов вечера мина взорвалась возле эсминца «Минск», который был флагманом контр-адмирала Пантелеева. Взрыв прошел через эсминец, разорвав швы в нескольких отсеках и оставив корабль неработоспособным. Оказать помощь Пантелеев приказал экипажу еще одного эсминца, «Скорого». Большинство офицеров штаба Пантелеева перешли на другой эсминец. «Скорый» едва успел прийти на помощь и попытаться взять «Минск» на буксир, как также налетел на мину, разорвавшись надвое и затонув на глазах у ошеломленных наблюдателей.
Бойня продолжалась. Фрегат «Циклон» утонул, став жертвой мины. Всего через 15 минут после гибели «Скорого» был поврежден еще один эсминец «Славный», который остался на плаву и продолжил двигаться своим ходом. Вскоре после этого эсминец «Калинин» с контр-адмиралом Раллем на борту подорвался на мине и начал медленно тонуть. Когда эсминец «Володарский» перебрасывал к себе раненых членов экипажа «Калинина», он также попал в мину и ушел под воду. Адмирал Ралль, получивший сотрясение мозга, перешел на борт катера. Также затонул эсминец «Артем».
Потери небоевых судов также были высокими. Поврежденный транспорт «Вирония» налетел на мину и затонул. Даже взрыв бомбы, упавшей рядом, создавал хаос на судах, переполненных эвакуированными. Судьба обездвиженных раненых, обмотанных бинтами и в гипсе и часто запертых под палубами в отсеках, пылающих огнем или наполненных ледяной водой, была просто ужасающей. Особенно тяжелые потери понесли корабли первого гражданского конвоя.
КОНВОЙ ВОССТАНАВЛИВАЕТ СИЛЫ
Пока корабли конвоев упорно шли на восток, многим из них приходилось преодолевать поля плавающих обломков и разливающиеся из уничтоженных и поврежденных судов нефтяные пятна. Во многих случаях, не имея возможности остановиться, они косили уцелевших, которые подпрыгивали в воде среди трупов. Однако, когда это было возможно, прилагались все усилия для спасения выживших. Тем не менее, сотни людей погибли от ран и заражения. Сотни других были спасены от верной смерти в холодной воде, отчаянно цепляясь за любые куски плавающего мусора. В одном поистине чудесном случае моряка спасли после того, как часами держался за плавучую мину.
В течение дня имело место несколько ложных обнаружений присутствия немецких подводных лодок. Каждый раз, когда на поверхности замечали фантомный перископ, один или два эсминца или субмарины-охотники за подлодками мчались и сбрасывали глубинные бомбы. Несмотря на многочисленные заявления советских очевидцев, в то время в этом районе не действовала ни одна немецкая подводная лодка.
Обеспокоенные атаками немецких и финских торпедных катеров, команды советских кораблей дважды открывали огонь по группе неопознанных малых судов, мчавшихся навстречу флоту. Из-за отсутствия координации и связи торпедные катера, считавшиеся вражескими кораблями, оказались советским отрядом, возвращавшимся после проведения разведки к северу от главного маршрута. В результате дружественного огня один советский торпедный катер получил прямое попадание и развалился.
Когда стемнело, в заминированных водах стало невозможно ориентироваться, и адмирал Трибуц приказал всем остановиться там, где они находились. Несмотря на то, что это противоречило принятой военно-морской доктрине, остановка, по крайней мере, исключала возможность подрыва кораблей на стационарных минах. С наступлением темноты также исчезла немецкая авиация, и теперь единственную опасность представляли собой раскачивающиеся на волнах плавучие мины. На большинстве кораблей люди выстраивались вдоль бортов, вооружившись шестами для отталкивания мин. Во многих случаях добровольцы по очереди прыгали в воду, чтобы голыми руками увести мины от кораблей.
Во время остановки не смог отдохнуть почти никто из членов экипажа. Те, кто не вел непосредственного наблюдения или не занимался плавучими минами, отчаянно проводили любой ремонт, который было возможно провести. Малые катера метались от корабля к кораблю, оценивая повреждения. Масштабы катастрофы начали складываться воедино. Число эсминцев, которые являлись основной частью военно-морского контингента Трибуца, сократилось вдвое. Арьергард адмирала Ралля прекратил свое существование, а сам он был ранен. Из основных сил только один эсминец и один фрегат все еще сопровождали «Киров». Хуже того, было потеряно значительное число бесценных тральщиков.
ОСТАВЛЕННЫЕ ТРАНСПОРТЫ
Хорошая погода на рассвете 29 августа означала возвращение мародерствующих немецких бомбардировщиков. Отплыв подальше от минных полей военные корабли, теперь не обремененные близостью минных заграждений и задачами линейного охранения, неслись вперед на скорости в более 20 узлов. Около пяти часов вечера группа «Кирова» прибыла в Кронштадт. Ее поспешный уход оставил практически беззащитные транспорты на растерзание немецкой авиации, появившейся около семи утра.
В то время как значительное количество немецких самолетов преследовало уходящие военные корабли, особенно группу «Кирова», большая часть самолетов Люфтваффе нападала на беззащитные гражданские транспорты. В условиях постоянных атак со стороны немецких пикирующих бомбардировщик большинство капитанов транспортов потеряли надежду добраться до Кронштадта. В лучшем случае они хотели добраться до острова Гогланд и высадить там находящихся на борту людей до того, как немецкие бомбы отправят их на дно залива.
Незадолго до того, как часы пробили восемь часов утра, крупный транспорт «Казахстан», на борту которого находилось почти пять тысяч солдат и эвакуированных гражданских лиц, был поврежден бомбами. Его капитан, Н. Калитаев, был выброшен за борт ударной волной. На борту началась сильная паника, люди прыгали в воду. Однако, приложив героические усилия, экипажу транспорта удалось произвести минимальный ремонт и удержать судно на плаву.
Оказавшись за бортом и получив сотрясение мозга, Калитаев был спасен подводной лодкой и доставлен в Кронштадт вечером 29 августа, за день до того, как Казахстан доковылял до порта. Арестованный НКВД и обвиненный в трусости и оставлении своего поста, Калитаев был незамедлительно расстрелян, несмотря на многие показания, свидетельствовавшие о его невиновности.
Транспорты продолжили свой путь в Гогланд под дождем немецких бомб. На многих кораблях солдаты отчаянно пытались сдержать немецкую авиацию огнем из винтовок и пистолетов. Час за часом, потери транспортного конвоя росли: «Найссаар», «Эргонаутис», «Балхаш», «Тобол», «Аусма», «Калпакс», «Эвальд», «Атис Кронвальдис», «Скрунда» и «Алев».
Нескольким поврежденным транспортам удалось добраться до Гогланда и сесть на мель, высадив пассажиров. Немецкие самолеты легко находили неподвижные суда и добивали их. К концу дня на Гогландских пляжах дымились сгоревшие корпуса транспортов «Вторая пятилетка», «Иван Папанин», «Люцернское озеро», а также плавучей мастерской «Серп и молот». Тем не менее, несмотря на трагические потери, более 12 тысяч человек были выгружены на острове Гогланд и в итоге переброшены в Кронштадт и Ленинград. Но перед тем, как они были сняты с острова, немецкая авиация сделала несколько проходов на малой высоте, обстреливая выживших из пулеметов и сбрасывая бомбы. Десятки людей, считавших себя в безопасности, погибли на этом крошечном клочке земли.
Когда немецкие самолеты загоняли транспорты в небытие, десятки небольших судов проскользнули мимо острова Гогланд и направились в Кронштадт. Они продолжали отбиваться до полудня 30 августа. Таллинский прорыв закончился.
УСПЕХ ИЛИ КАТАСТРОФА?
События в Таллине сопоставимы с эвакуацией союзников из Дюнкерка, состоявшейся более чем за год до этого. В Дюнкерке от немцев бежали 338 тысяч солдат союзников. Это делалось под прикрытием британской авиации и на гораздо меньшем расстоянии — 20 миль в сравнении с 200 в Таллинне.
Результаты Таллинского прорыва одновременно оцениваются как успех и катастрофа. Несмотря на потери в размере более 11 тысяч человек, в том числе около трех тысяч мирных жителей, почти 17 тысяч человек — в основном солдаты эвакуированных сухопутных войск — добрались до Ленинграда и пополнили ряды сил обороны города. «Киров» был спасен наряду с эсминцами «Минск» и «Ленинград». Из первоначальных десяти эсминцев были потеряны пять, в основном старого класса «Новик». Установленные на «Кирове» и эсминцах орудия помогли в обороне Ленинграда. Большинство более мелких военно-морских судов также смогли вернуться. Серьезные потери имели место среди гражданских судов, из которых были потоплены более 40, в том числе 19 крупных.
Советское правительство дало мало официальных комментариев по поводу этих событий. По сей день практически нет рассекреченной информации об эвакуации из Таллина.
https://inosmi.ru/social/20181114/243948798.html
В начале Второй мировой войны среди советских военных получила распространение горькая шутка: «Что первое сделает Россия после объявления войны? Она затопит флот!» Шутка касалась печальных событий в истории российского флота. В 1855 году, после Крымской войны, Россия утратила право держать флот на Черном море, а в 1904 — 1905 годах, во время катастрофического Русско-японского конфликта, страна лишилась двух из трех своих флотов. В 1941 году Советский Союз, родившийся из пепла старой императорской России, почти потерял свой Балтийский флот.
СОСТАВ СОВЕТСКОГО ФЛОТА
В 1940 году без единого выстрела Советский Союз поглотил прибалтийские государства Эстонию, Латвию и Литву, расположенные на южном побережье Финского залива. Наряду с территориальными приобретениями, этот шаг стал крупным переворотом в проецировании советского военно-морского присутствия на Западе. Помимо крошечных военно-морских и торговых флотов трех государств, советский краснознаменный Балтийский флот приобрел ряд важных военно-морских баз на Балтийском море. Главным из них был Таллин, столица Эстонии и крупный портовый город. Цепочка из еще нескольких баз, в том числе крупной в столице Латвии Риге, простиралась дальше на запад вдоль побережья.
22 июня 1941 года взаимная экспансионистская политика неизбежно привела нацистскую Германию и Советский Союз к вооруженному конфликту. Не имея капитальных кораблей в Финском заливе, который рассматривался как малоприоритетный театр, немецкое морское командование «Север» располагало в основном торпедными катерами, тральщиками и флотилиями подводных лодок, которые дополнялись небольшим, но обладавшим квалифицированным личным составом финским флотом. Напротив, их противник обладал значительно превосходящими силами. Советский Балтийский флот состоял из двух линкоров, четырех крейсеров и 15 эсминцев, а также многочисленных небольших кораблей и подводных лодок.
Стремительное немецкое наступление на Советский Союз застало советское высшее командование врасплох. По мере того, как немецкие войска быстро продвигались на восток через Прибалтику, оборона советских
военно-морских баз начала рушиться, как домино. Спасающиеся советские военные корабли уходили дальше на восток, в Финский залив. К середине августа 1941 года Таллин стал самой западной советской военно-морской базой на Балтийском море.
Всего за несколько дней до начала военных действий немецкий Кригсмарине и его финские союзники начали закладывать обширные минные поля в стратегических точках в Балтийском море и Финском заливе. Уступая в численности и вооружении, немцы и финны во многом полагались на мины, чтобы свести на нет советское преимущество и защитить собственные морские пути. К востоку от Таллина, в непосредственной близости от мыса Юминда в Финском заливе, был создан сильно заминированный район. Это крупное минное поле было предназначено для пресечения советских операций между их базой в Кронштадте на острове Котлин под Ленинградом и остальной частью Балтийского моря. В целом в водах возле Юминды находилось более двух тысяч мин. С началом боевых действий советский флот потерял инициативу, несмотря на количественное и качественное превосходство. Его потери стали неуклонно возрастать, в основном, из-за попадания кораблей на мины. Редкий день проходил без потопленного корабля, часто со всем экипажем. Агрессивные действия немецких и финских легких сил эффективно сдерживали советское военно-морское присутствие на Балтике.
С сухопутной стороны войсками Красной армии руководил маршал Климент Ворошилов, удостоенный высшего советского воинского звания, но не являвшийся боеспособным военным тактиком. Его главной особенностью была полная политическая надежность и беспрекословное подчинение указаниям лидера страны Иосифа Сталина. Несмотря на все усилия, Ворошилов не смог полностью удержать свой разрушающийся фронт.
Двигаясь в сторону Ленинграда, немецкая группа армий «Север» отбросила противостоящую ей Восьмую армию, ближайшее к Таллину советское формирование. До войны не было подготовлено никаких планов по защите города от сухопутных атак, и было уже поздно. 22 июля немцы нанесли удар на стыке X и XI стрелковых корпусов Восьмой армии. В результате этого X стрелковый корпус был отрезан от остальной армии и отступил в окрестности Таллинна. 5 августа немцы перерезали железную дорогу Таллинн — Ленинград и достигли берегов Финского залива. Таллинн теперь лежал в 200 милях позади немецких передовых линий.
ОБОРОНА ТАЛЛИНА
Ответственность за оборону города и военно-морской базы была возложена на командующего Балтийским флотом адмирала Владимира Филипповича Трибуца. Силы Красной армии, имевшиеся в распоряжении для обороны, были крайне недостаточны и состояли в основном из истощенного X стрелкового корпуса и 22-й дивизии НКВД (секретной полиции — прим. автора), которая до войны выполняла в Прибалтике охранные и эскортные функции, перевозя заключенных в ужасающие лагеря ГУЛАГа.
В дополнение к армейским частям для ведения боев на суше в отряды морской пехоты были сведены все матросы, которых можно было снять с кораблей. В морских пехотинцев был также превращен свободный личный состав всех береговых объектов ВМФ. Эти меры позволили собрать для укрепления обороноспособности города более десяти тысяч моряков. Кроме того, к защитникам присоединились несколько полков ополченцев общей численностью около четырех тысяч латвийских и эстонских коммунистов и добровольцев. Обучать матросов и ополченцев пехотным навыкам времени не было, и они понесли страшные потери в последующих боях. Изначально не хватало винтовок, и оружие пришлось доставлять из Кронштадта.
Из-за слабости сухопутных войск основой обороны Таллина стала артиллерия. Огневую поддержку сухопутным подразделениям обеспечивали корабли, стоявшие на якоре в Таллинской гавани. Для облегчения управления огнем вместе с наземными подразделениями были размещены многочисленные команды военно-морских корректировщиков, но трудности со связью часто делали массированный огонь военно-морской артиллерии неэффективным. Тем не менее, во многих ситуациях единственным, что вставало на пути немецких прорывов, была огромная огневая мощь крейсера «Киров» и эсминцев его эскорта. Дополнительную огневую поддержку оказывали крупнокалиберные береговые батареи, некоторые из которых обладали 305-миллиметровыми орудиями.
По мере того, как немцы подходили все ближе и ближе, красные ВВС теряли свои аэродромы, и большая часть уцелевших самолетов улетела на восток, где они присоединились к обороне Ленинграда. Небольшое количество старых истребителей И-16, входивших в состав авиации советского флота, продолжало некоторое время действовать с крошечной взлетно-посадочной полосы, застрявшей между рыбацкой деревней и кромкой воды. В конце концов, они последовали за своими коллегами из ВВС на восток, и Таллинн остался без поддержки с воздуха.
21 августа немцы прорвали оборону самого города. Несмотря на доблестные усилия, тающие советские войска не могли их сдержать. Таллинская гавань теперь находилась в пределах досягаемости немецкой полевой артиллерии, и советские корабли начали получать повреждения. Это заставляло корабли часто менять позиции, снижая эффективность своего огня и тем самым еще больше ослабляя наземную оборону.
КРАСНАЯ АРМИЯ ЭВАКУИРУЕТСЯ
Несмотря на всю серьезность положения, никто в штабе Балтийского флота, в том числе Адмирал Трибуц, не осмеливался просить у Ворошилова разрешения на эвакуацию города. Наказание за «паникерство» было очень серьезным, часто смертная казнь. Наконец, 25 августа Трибуц через голову Ворошилова направил тщательно сформулированный запрос для получания указаний в адрес главнокомандующего ВМФ адмирала Н.Г. Кузнецова. В последней части отчета говорилось: «Гавани и причалы находятся под огнем противника. Военный совет […] запрашивает ваши указания и решения относительно кораблей, подразделений 10-го корпуса и береговой обороны флота на случай прорыва противника в сам город и отвода наших сил к морю. Посадка на транспорты в этом случае станет невозможной». Беспокойство Трибуца нашло отражение в собственных опасениях адмирала Кузнецова, и он передал этот вопрос непосредственно верховному командованию. После долгих раздумий поздно вечером 26 августа было, наконец, дано разрешение на эвакуацию Таллинна и прорыв в Кронштадт.
С получением разрешения советы приступили к лихорадочному планированию эвакуации более 200 кораблей и почти 40 тысяч военнослужащих и гражданских лиц. Собравшиеся в гавани Таллина корабли представляли собой солянку из боевых кораблей и вспомогательных судов от массивных гражданских пассажирских лайнеров, превращенных в транспорты, до тяжелого крейсера «Киров», эсминцев, подводных лодок и буксиров.
К счастью, в ожидании окончательного приказа, старшие советские командиры уже составили планы эвакуации на случай непредвиденных обстоятельств. Теперь эти планы должны были быть окончательно доработаны и скорректированы. В то же время специальные группы начали уничтожать военную технику, которую нельзя было эвакуировать. Городские коммуникации и другая инфраструктура также были выведены из строя, чтобы не дать врагу их использовать.
ТРИ МАРШРУТА ОТСТУПЛЕНИЯ
Существовало три пути отступления в Кронштадт через Финский залив, который в некоторых местах имеет ширину всего 20 морских миль. Северный маршрут, проходивший вблизи финского берега и под зонтиком военно-воздушных сил противника, сразу же был признан неприемлемым, несмотря на то, что был почти полностью свободен от мин. Согласно сообщениям разведки, которые британское правительство передало советским союзникам, в Балтийском море и Финском заливе не было капитальных немецких кораблей. Не имея собственных разведывательных источников, советские командиры по-прежнему классифицировали британские отчеты как неподтвержденные и ненадежные. Без каких-либо конкретных данных о немецком надводном флоте советские адмиралы допускали возможность попытки немецких военных кораблей помешать бегству в Кронштадт.
Южный маршрут заставил бы флот пройти вдоль почти 200-мильной береговой линии, занятой немецкими войсками. Из штаба Ворошилова поступили приказы, прямо запрещающие Трибуцу эвакуировать свой флот этим маршрутом. Якобы, эти категоричные инструкции основывались на том, что этот вариант грозит конвою коварными мелководьями и обстрелом со стороны немецких береговых батарей. Несколько старших офицеров во главе с контр-адмиралом Юрием Федоровичем Раллем утверждали, что по этому пути уже успешно прошло более 200 кораблей. Немецкий артиллерийский огонь, угрожавший флоту, велся бы в основном полевой артиллерией, которой легко могли противостоять более тяжелые и многочисленные орудия советских военно-морских кораблей. Советским кораблям не представляла угрозы даже береговая батарея с 150-миллиметровыми орудиями, захваченная немцами на мысе Юминда.
Настоящей причиной отказа от южного маршрута было недоверие советов к латвийским и эстонским экипажам многочисленных транспортов, перевозивших эвакуированных и оборудование. Эта паранойя находила подпитку по двум причинам. Во-первых, имел место инцидент, когда переоборудованный транспорт с эстонским капитаном и командой, состоявшей в основном из гражданских моряков оттуда же, был намеренно посажен на мель на южном берегу Финского залива, с тем чтобы экипаж мог перейти на сторону немцев. Также существовали опасения, что экипажи советских военно-морских судов, при наличии такой возможности, могут перебежать к немцам.
Поэтому советское высшее командование приказало эвакуироваться из Таллинна по среднему маршруту, несмотря на то, что он был густо усеян немецкими и финскими минами. Немцы и финны минировали воды среднего пути еще до вторжения Германии в Советский Союз, и моряки стран Оси были поражены явной советской пассивностью.
ПЛАНИРОВАНИЕ И ЭВАКУАЦИЯ
Миссия стала еще более опасной из-за нехватки тральщиков. Одержимая мощными военными кораблями, советская судостроительная промышленность серьезно пренебрегла выпуском вспомогательных судов, и советский флот вступил в войну с ярко выраженным дефицитом минно-тральных возможностей. Еще сильнее обостряло эту проблему то, что имеющиеся минные тральщики часто использовались в целях, для которых они не были предназначены, в частности, в качестве транспортных судов. Контр-адмирал Ралль и его подчиненные подсчитали, что для надлежащего проведения Балтийского флота во время прорыва из Таллина потребуется почти 100 тральщиков. Вместо этого были доступны только 10 современных тральщиков. Их дополнили 17 старых и более медленных переоборудованных тральщиков, а также дюжина переоборудованных военно-морских катеров.
На это небольшое число тральщиков была возложена гигантская ответственность по обеспечению безопасности более 200 судов. Гражданские транспорты, включая 22 крупных, были разделены на четыре конвоя, каждый из которых тщательно охраняли несколько небольших военно-морских судов и вели более старые тральщики. Военно-морские силы были разделены на три элемента: основные силы, силы прикрытия и тыловой отряд. Десять современных минных тральщиков были распределены на две группы по пять кораблей для проведения первых двух из перечисленных элементов, в составе одного из которых находился «Киров».
Согласно плану, гражданские и военные конвои должны были покинуть Таллинн в шахматном порядке. Советам было хорошо известно об опасности, которую представляют для конвоев мины у мыса Юминда, и они разработали график, позволяющий кораблям пересекать минные поля в светлое время суток.
Маршрут эвакуации был разделен на две части: от Таллина до острова Гогланд, примерно в середине Финского залива, и от Гогланда до Кронштадта. Первый участок представлял собой наибольшую опасность из-за минных полей у мыса Юминда и отсутствия воздушного прикрытия. Достигнув острова Гогланд к вечеру, флот оказывался в пределах досягаемости воздушного прикрытия, базирующегося в Ленинграде и Кронштадте. Кроме того, в Гогланде была организована и размещена целевая группа кораблей из Кронштадта для оказания помощи по спасению и восстановлению.
Вся операция требовала очень тщательной синхронизации. Под неослабевающим немецким давлением советские сухопутные части едва сдерживали линию фронта на окраине Таллинна. Адмирал Трибуц и его штаб понимали, что часть этих войск должна быть принесена в жертву и брошена в безнадежные арьергардные бои, что позволит большинству из сил подняться на борт кораблей. Чтобы избежать панического отступления в гавань, передовые части не были проинформированы об отступлении до полудня 27 августа.
На улицах в качестве последних рубежей обороны были установлены баррикады. Но когда солдаты наблюдали за их сооружением войсками НКВД, многие поняли, что эти баррикады возведены, не чтобы остановить немцев, а чтобы предотвратить паническое бегство в гавань.
ХАОС НА ПИРСЕ
К восьми часам вечера под прикрытием залпов корабельной артиллерии начался отход. Вместо организованного отступления, посадка немедленно превратилась в полный хаос. Советские обороняющиеся больше не могли сдерживать немцев, которые непрерывно обстреливали гавань. Несколько транспортных судов, вокруг которых падали снаряды, были вынуждены покинуть свои посадочные станции, не забрав свои подразделения и эвакуируемых.
Толпы солдат, моряков и гражданских лиц носились взад и вперед вдоль пирсов, штурмуя трапы ожидающих транспортов. Людей затаптывали те, кто рвался к кораблям. Эта сцена дополнялась разрывами немецких артиллерийских снарядов и подсветкой горящего города. «Весь город был охвачен пламенем; горя и взрываясь», — вспоминал адмирал Трибуц в своих мемуарах.
В то время как несколько транспортов ушли практически пустыми, большинство судов были переполнены. Писатель Николай Григорьевич Михайловский, прикомандированный к штабу Балтийского флота, вспоминал: «Парадные залы переполнены до отказа. Люди стоят, сидят и лежат в узких коридорах и на палубах. Многие, выбитые из колеи после бессонных ночей, поселились на палубе. Пришлось переступать через них, чтобы добраться из одной точки в другую […] весь берег в огне. Странно, что в яркий солнечный день гавани темнеют от дыма. Сигналы, передаваемые флагами, невозможно увидеть. Ярко светят прожекторы. Только они могут проникнуть в эту невероятную тьму».
По мере того, как транспорты заполнялись, они отчаливали и медленно перемещались в свои районы сосредоточения неподалеку от островов Найссар и Эгна в Таллиннском заливе. Во многих случаях люди, отчаявшиеся подняться на борт, продолжали цепляться за трапы, часто заставляя экипажи перерезать державшие их канаты, чтобы отойти от пирса. На борт взяли более 23 тысяч военнослужащих, включая свыше четырех тысяч раненых, а также несколько тысяч гражданских. Несмотря на заявление вице-адмирала Юрия Александровича Пантелеева в своих мемуарах о том, что перед лицом врага не был покинут ни один взвод, на таллинских причалах осталось еще 10 тысяч человек.
Ветер продолжал подниматься в течение всего дня 27 августа, создавая волнение на море и еще более усугубляя и без того хаотичную посадку. Из-за этих задержек первый конвой не мог отплыть до полудня 28 августа, что на 12 часов отставало от графика. Военно-морские и гражданские караваны выстроились в линию длиной более 15 миль. Из-за тральщиков, эффективная работа которых требуют медленных скоростей, конвой полз вперед со скоростью менее 10 узлов.
БОМБЫ С ВОЗДУХА, БОМБЫ С МОРЯ
Все быстро пошло не так. Менее чем через час после начала путешествия в нескольких милях к востоку от острова Эгна один из тральщиков, ведущих первый конвой, налетел на мину и в течение нескольких секунд скрылся под волнами. Появление мины в водах, считавшихся безопасными, потрясло всех. Наиболее вероятным объяснением этой трагедии было то, что сильные ветры и волны, вызванные вчерашним штормом, оторвали швартовку мины, а имеющееся в заливе течение перенесло ее в центр строя советских кораблей. Эта потеря стала предупреждением о роях незакрепленных мин, которые должны были досаждать советским конвоям в течение следующих двух дней.
Неустрашимый караван двинулся дальше. В небе появились немецкие бомбардировщики и осторожно атаковали вытянувшиеся конвои. Корабли ВМФ СССР, расставленные вдоль линии гражданских транспортов, устроили ожесточенный зенитный обстрел и сумели некоторое время сдерживать атаки немецких самолетов.
Около шести часов вечера первый гражданский конвой проходил мыс Юминда и его минные поля. Начался кошмар. В 6:05 во главе колонны прогремел мощный взрыв. Транспорт «Элла», представлявший собой переоборудованный пассажирский корабль, налетел на мину и начал тонуть. Буксир С-101, двигаясь по его следам и сам перегруженный эвакуированными, пошел на помощь и сам наткнулся в мину, практически развалившись. Из более чем тысячи пассажиров и членов экипажа «Эллы», большинство из которых были ранены, впоследствии было спасено менее 100 человек. Из тех, кто находился на С-101, не спасся никто.
Немецкая авиация возобновила свои атаки. Вскоре после того, как «Элла» пошла ко дну, в ледокол «Вольдемарс» попала бомба, и он затонул со значительными потерями. Большой транспортный лайнер «Вирония» был поврежден двумя бомбами, взорвавшимися в непосредственной близости от него. Его верхние палубы, густо заполненные эвакуированными, были выметены стальными осколками. Кучами валялись изуродованные люди, а многих пассажиров, как живых, так и мертвых, выбросило за борт. Подошедшее на выручку спасательное судно «Сатурн» взяло поврежденный транспорт на буксир. Несколько минных тральщиков, отчаянно пытаясь сохранить чистым 200-метровый канал, сами наткнулись на мины и быстро затонули.
Под беспощадными воздушными атаками советские корабли были вынуждены маневрировать, чтобы уклоняться от бомб. Это вынудило их покинуть узкий канал, очищенный минными тральщиками. Несколько военно-морских кораблей друг за другом пошли на дно залива. Одним из них был «Сатурн», который оставил практически неподвижную «Виронию» качаться на волнах.
Около 6:30 советские конвои барахтались на минных полях на виду у мыса Юминда. Немецкая батарея, хорошо замаскированная в лесистой местности, открыла огонь по советским кораблям. Однако ее 150-миллиметровые орудия уступали тяжелому вооружению кораблей. Один из эсминцев опустил плотную дымовую завесу, а «Киров» ответил несколькими залпами из девяти 180-миллиметровых главных орудий. Неизвестно, была ли уничтожена немецкая батарея, но она замолчала.
БОЛЬШЕ ПОТЕРЬ ОТ МИН
Небезопасно было везде. Около 10 вечера подводная лодка С-5, вплотную следовавшая за «Кировым» на поверхности, наткнулась на мину и скрылась под волнами. Вскоре после этого «Киров» поймал мину правым параваном, что заставило крейсер остановиться. Когда сварщик был спущен почти до поверхности воды, чтобы разрезать металлическую опору, другая мина запуталась в левом параване. Драгоценное время было потеряно на отсечение и замену обоих параванов. Пока происходили эти события, эсминец «Гордый», сопровождавший крейсер, подорвался на мине и потерял мобильность. В конце концов он снова смог начать двигаться и доковылял в Кронштадт самостоятельно.
Вскоре после того, как был поврежден «Гордый», пошел ко дну почтенный «Яков Свердлов», первоначально введенный в эксплуатацию в 1913 году как «Новик» и давший свое имя целому классу эсминцев. Пройдя выдающийся боевой путь в Первой мировой войне, этот корабль занимал особое место в сердце Трибуца как единственное судно, которым командовал адмирал. Он наблюдал за гибелью «Свердлова» с мостика «Кирова»: «В 20:47 из-под корпуса „Якова Свердлова" внезапно вырвался столб огня и дыма высотой 200-250 метров и, утихнув, похоронил уцелевших членов экипажа […] Спаслось всего несколько десятков человек».
По мере того как все больше и больше кораблей тонули или оказывались выведенными из строя, конвои теряли сплоченность и смешивались. Отряды кораблей флота, двигаясь почти параллельным курсом с гражданскими конвоями, часто проходили мимо уязвимых и беззащитных транспортов, не оказывая им огневой поддержки.
В сгущающейся темноте в носовых частях кораблей были размещены дозорные для обнаружения мин. Около 10 часов вечера мина взорвалась возле эсминца «Минск», который был флагманом контр-адмирала Пантелеева. Взрыв прошел через эсминец, разорвав швы в нескольких отсеках и оставив корабль неработоспособным. Оказать помощь Пантелеев приказал экипажу еще одного эсминца, «Скорого». Большинство офицеров штаба Пантелеева перешли на другой эсминец. «Скорый» едва успел прийти на помощь и попытаться взять «Минск» на буксир, как также налетел на мину, разорвавшись надвое и затонув на глазах у ошеломленных наблюдателей.
Бойня продолжалась. Фрегат «Циклон» утонул, став жертвой мины. Всего через 15 минут после гибели «Скорого» был поврежден еще один эсминец «Славный», который остался на плаву и продолжил двигаться своим ходом. Вскоре после этого эсминец «Калинин» с контр-адмиралом Раллем на борту подорвался на мине и начал медленно тонуть. Когда эсминец «Володарский» перебрасывал к себе раненых членов экипажа «Калинина», он также попал в мину и ушел под воду. Адмирал Ралль, получивший сотрясение мозга, перешел на борт катера. Также затонул эсминец «Артем».
Потери небоевых судов также были высокими. Поврежденный транспорт «Вирония» налетел на мину и затонул. Даже взрыв бомбы, упавшей рядом, создавал хаос на судах, переполненных эвакуированными. Судьба обездвиженных раненых, обмотанных бинтами и в гипсе и часто запертых под палубами в отсеках, пылающих огнем или наполненных ледяной водой, была просто ужасающей. Особенно тяжелые потери понесли корабли первого гражданского конвоя.
КОНВОЙ ВОССТАНАВЛИВАЕТ СИЛЫ
Пока корабли конвоев упорно шли на восток, многим из них приходилось преодолевать поля плавающих обломков и разливающиеся из уничтоженных и поврежденных судов нефтяные пятна. Во многих случаях, не имея возможности остановиться, они косили уцелевших, которые подпрыгивали в воде среди трупов. Однако, когда это было возможно, прилагались все усилия для спасения выживших. Тем не менее, сотни людей погибли от ран и заражения. Сотни других были спасены от верной смерти в холодной воде, отчаянно цепляясь за любые куски плавающего мусора. В одном поистине чудесном случае моряка спасли после того, как часами держался за плавучую мину.
В течение дня имело место несколько ложных обнаружений присутствия немецких подводных лодок. Каждый раз, когда на поверхности замечали фантомный перископ, один или два эсминца или субмарины-охотники за подлодками мчались и сбрасывали глубинные бомбы. Несмотря на многочисленные заявления советских очевидцев, в то время в этом районе не действовала ни одна немецкая подводная лодка.
Обеспокоенные атаками немецких и финских торпедных катеров, команды советских кораблей дважды открывали огонь по группе неопознанных малых судов, мчавшихся навстречу флоту. Из-за отсутствия координации и связи торпедные катера, считавшиеся вражескими кораблями, оказались советским отрядом, возвращавшимся после проведения разведки к северу от главного маршрута. В результате дружественного огня один советский торпедный катер получил прямое попадание и развалился.
Когда стемнело, в заминированных водах стало невозможно ориентироваться, и адмирал Трибуц приказал всем остановиться там, где они находились. Несмотря на то, что это противоречило принятой военно-морской доктрине, остановка, по крайней мере, исключала возможность подрыва кораблей на стационарных минах. С наступлением темноты также исчезла немецкая авиация, и теперь единственную опасность представляли собой раскачивающиеся на волнах плавучие мины. На большинстве кораблей люди выстраивались вдоль бортов, вооружившись шестами для отталкивания мин. Во многих случаях добровольцы по очереди прыгали в воду, чтобы голыми руками увести мины от кораблей.
Во время остановки не смог отдохнуть почти никто из членов экипажа. Те, кто не вел непосредственного наблюдения или не занимался плавучими минами, отчаянно проводили любой ремонт, который было возможно провести. Малые катера метались от корабля к кораблю, оценивая повреждения. Масштабы катастрофы начали складываться воедино. Число эсминцев, которые являлись основной частью военно-морского контингента Трибуца, сократилось вдвое. Арьергард адмирала Ралля прекратил свое существование, а сам он был ранен. Из основных сил только один эсминец и один фрегат все еще сопровождали «Киров». Хуже того, было потеряно значительное число бесценных тральщиков.
ОСТАВЛЕННЫЕ ТРАНСПОРТЫ
Хорошая погода на рассвете 29 августа означала возвращение мародерствующих немецких бомбардировщиков. Отплыв подальше от минных полей военные корабли, теперь не обремененные близостью минных заграждений и задачами линейного охранения, неслись вперед на скорости в более 20 узлов. Около пяти часов вечера группа «Кирова» прибыла в Кронштадт. Ее поспешный уход оставил практически беззащитные транспорты на растерзание немецкой авиации, появившейся около семи утра.
В то время как значительное количество немецких самолетов преследовало уходящие военные корабли, особенно группу «Кирова», большая часть самолетов Люфтваффе нападала на беззащитные гражданские транспорты. В условиях постоянных атак со стороны немецких пикирующих бомбардировщик большинство капитанов транспортов потеряли надежду добраться до Кронштадта. В лучшем случае они хотели добраться до острова Гогланд и высадить там находящихся на борту людей до того, как немецкие бомбы отправят их на дно залива.
Незадолго до того, как часы пробили восемь часов утра, крупный транспорт «Казахстан», на борту которого находилось почти пять тысяч солдат и эвакуированных гражданских лиц, был поврежден бомбами. Его капитан, Н. Калитаев, был выброшен за борт ударной волной. На борту началась сильная паника, люди прыгали в воду. Однако, приложив героические усилия, экипажу транспорта удалось произвести минимальный ремонт и удержать судно на плаву.
Оказавшись за бортом и получив сотрясение мозга, Калитаев был спасен подводной лодкой и доставлен в Кронштадт вечером 29 августа, за день до того, как Казахстан доковылял до порта. Арестованный НКВД и обвиненный в трусости и оставлении своего поста, Калитаев был незамедлительно расстрелян, несмотря на многие показания, свидетельствовавшие о его невиновности.
Транспорты продолжили свой путь в Гогланд под дождем немецких бомб. На многих кораблях солдаты отчаянно пытались сдержать немецкую авиацию огнем из винтовок и пистолетов. Час за часом, потери транспортного конвоя росли: «Найссаар», «Эргонаутис», «Балхаш», «Тобол», «Аусма», «Калпакс», «Эвальд», «Атис Кронвальдис», «Скрунда» и «Алев».
Нескольким поврежденным транспортам удалось добраться до Гогланда и сесть на мель, высадив пассажиров. Немецкие самолеты легко находили неподвижные суда и добивали их. К концу дня на Гогландских пляжах дымились сгоревшие корпуса транспортов «Вторая пятилетка», «Иван Папанин», «Люцернское озеро», а также плавучей мастерской «Серп и молот». Тем не менее, несмотря на трагические потери, более 12 тысяч человек были выгружены на острове Гогланд и в итоге переброшены в Кронштадт и Ленинград. Но перед тем, как они были сняты с острова, немецкая авиация сделала несколько проходов на малой высоте, обстреливая выживших из пулеметов и сбрасывая бомбы. Десятки людей, считавших себя в безопасности, погибли на этом крошечном клочке земли.
Когда немецкие самолеты загоняли транспорты в небытие, десятки небольших судов проскользнули мимо острова Гогланд и направились в Кронштадт. Они продолжали отбиваться до полудня 30 августа. Таллинский прорыв закончился.
УСПЕХ ИЛИ КАТАСТРОФА?
События в Таллине сопоставимы с эвакуацией союзников из Дюнкерка, состоявшейся более чем за год до этого. В Дюнкерке от немцев бежали 338 тысяч солдат союзников. Это делалось под прикрытием британской авиации и на гораздо меньшем расстоянии — 20 миль в сравнении с 200 в Таллинне.
Результаты Таллинского прорыва одновременно оцениваются как успех и катастрофа. Несмотря на потери в размере более 11 тысяч человек, в том числе около трех тысяч мирных жителей, почти 17 тысяч человек — в основном солдаты эвакуированных сухопутных войск — добрались до Ленинграда и пополнили ряды сил обороны города. «Киров» был спасен наряду с эсминцами «Минск» и «Ленинград». Из первоначальных десяти эсминцев были потеряны пять, в основном старого класса «Новик». Установленные на «Кирове» и эсминцах орудия помогли в обороне Ленинграда. Большинство более мелких военно-морских судов также смогли вернуться. Серьезные потери имели место среди гражданских судов, из которых были потоплены более 40, в том числе 19 крупных.
Советское правительство дало мало официальных комментариев по поводу этих событий. По сей день практически нет рассекреченной информации об эвакуации из Таллина.
https://inosmi.ru/social/20181114/243948798.html
