Письма деда

[leonid66]

Разбираю письма деда:
От 2005 года.

«Здравствуйте, дорогие….!
Вчера позвонили из Совета Ветеранов и просили прибыть за Правительственной наградой и ценным подарком.
Одел синие форменные брюки, с голубыми кантами, американскую дубленку, проглотил таблетку нитросорбита, для бодрости, и направился в Совет
Но мог ли я явиться туда с пустыми руками? Разумеется, нет. Это было бы неинтеллигентно. Ведь,основное ядро Совета – это отважные ветеранки, нюхавшие порох не только в Отечественной, но и в Афгане, и в Чечне.
Купил приличную коробку шоколадных конфет и храбро ввалился в помещение. Там сидело 6 дам и один старикан в камуфляжной куртке.
«Здравствуйте, дорогие товарищи ветераны», - проскрипел я, - «разрешите от имени и по поручению Военно-Воздушных сил СССР приветствовать Вас и поблагодарить за благородную деятельность, выполняемую вами; и – вручить леденцы!»
Сидевший ветеран удивленно посмотрел на меня: «Мол, кто тебе поручал представлять ВВС СССР?»
Но меня этот немой вопрос не смутил. Дамы приняли конфетки с улыбкой на устах. Симпатичная ветеранка, лет 35-ти, вручила мне бронзовую медаль «60 лет Победы ВОВ», и я поцеловал ей ручку, со словами «Служу Советскому Союзу!»
Когда мне было 40, я поцеловал бы ее в щечку, но сейчас, когда мне под 90, мой поцелуй удовольствия ей не доставил бы.
Затем, мне был вручен ценный подарок: стеганое одеяло из овечьей шерсти в чемодане с ручкой. На пленочном чемодане – надпись «Пусть наше тепло согревает Вас. Префектура».
Подарок весьма уместный. Если раньше зимой я спал под двумя одеялами, то теперь буду спать под тремя.
Позвонил фронтовичку, живущему в другом районе. Там вручают медали и гвоздику, вместо подарка. В их Префектуре – пустая казна.
Москву завалило снегом…»

 

[leonid66]

Следующее письмо от деда.

«Прыщ на носу»
Рассматривал тут прыщ на своем носу и вспомнил один эпизод.
Служил я тогда еще в НИИ ВВС в подмосковном гарнизоне имени Чкалова. Однажды, в воскресный день раннего лета 1940-го года капитан Опадчий (Федор Федорович, некоторое время – командир эскадрильи 410-Особого полка пикирующих бомбардировщиков – прим. мое) решил организовать рыбалку для летно-технического состава своей эскадрильи. Медвежьи озера находились недалеко от аэродрома и славились обилием рыбы. Служебный автобус доставил нас к месту отдыха. С собой прихватили рыболовную сеть, выпивку и закуску. День был солнечный, теплый. Быстренько разделись – и в воду. Однако вода еще не прогрелась, была бодряще прохладной. Поплавав минут пять, выбрались на сушу. Желая согреться, начали гонять футбольный мяч.
Пылал костер, грел воду для ухи. Рыбаки заводили сеть раза четыре, пока не наловили целое ведро карасиков, окуньков и плотвичек. В воде они находились довольно долго и сильно озябли. Опадчий сразу налил им по стопке водки, «для сугреву». Пока варилась уха, «рыбаки» гоняли мяч вместе с нами.
В рыбной ловле принял участие и Василий Васильевич (пока не выяснил фамилию – прим. мое), инженер, испытатель 1-го управления НИИ ВВС. Он хорошо играл на баяне, украшая собой любое застолье.
Вскоре уха была готова. Для аппетита выпили еще по стопке «пшеничной» и под звуки гармошки затянули «По диким степям Забайкалья…» У Василия Васильевича был приятный баритон, ласкавший наши уши. После второго тоста, отведав удавшейся на славу ухи, запели «Прощай любимый город…» По традиции, третью стопку пили молча в память о тех, кто погиб при исполнении служебного долга. Таких в НИИ ВВС было немало.
- Ну, по последней, – и пьянству – стоп! – заявил командир эскадрильи, Федор Федорович Опадчий.
Слово снова взял баян. Подвыпившая компания рявкнула во все горло: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор…» И, не переводя дыхание, перешли на лирику: «У самовара я и моя Маша. А Маша чаю, чаю наливает, а взор ее так много обещает…»
От усердия в песнопении у меня зацарапало в горле. Кое-кто тоже охрип. Видя это, Василий Васильевич отложил баян в сторону:
- Сейчас я расскажу вам про один конфуз, приключившийся с нами за рубежом, - сказал он.

«В 1934 году отряд тяжелых бомбардировщиков ТБ-3 нанес визит дружбы в столицу Турции. Самолеты выкрасили в серебристый цвет, а экипажи одели в каверкотовые гимнастерки и бриджи. Мне оказали честь вести радиосвязь с флагманского корабля. На борту нашего самолета летела и советская дипломатическая миссия. Взлетали с Центрального аэродрома имени Фрунзе. Перелет до Анкары прошел без происшествий.
Турецкие власти оказали нам очень теплый прием. В официальной части программы нас привели в авиагарнизон, показали свою бомбардировочную авиацию, а летный состав – продемонстрировал свое искусство в высшем пилотаже. В конце визита турецкое правительство организовало для нас шикарный банкет в одном из столичных дворцов. Столы изобиловали винами высших кондиций и изысканной закуской. Вместе с нами сидели изящные дамы из артистической среды.
Когда мы все хорошо выпили и еще лучше закусили, оркестр заиграл мелодии западных танцев: чарльстон, румбу, фокстроты… Турецкая знать вышла на середину зала со своими женами и закружилась в танце. Мы же сидели как болваны, не умея танцевать по-западному. Другое дело, если бы оркестр заиграл «Барыню», «Польку» или «Гопак». В этом случае мы бы сплясали лихо, так что и сам Ата-Тюрк пришел бы в восторг.
Зазвучало танго. Турчанки пялят на нас глаза – а мы сидим, сгорая от стыда. В зале раздались аплодисменты, и оркестр вновь заиграл танго. Турчанки, взяв инициативу на себя, потащили нас в середину зала. Мы шли с поникшей головой. Шаркая ногами, не в такт музыке, наступали дамам на туфли. То был КОНФУЗ ИЗ КОНФУЗОВ! В банкетный зал мы входили гордыми орлами, а покидали – опростоволосившимися петушками. Что может быть хуже потери авторитета в глазах женщин, да еще и иностранок! Вылетали мы из Анкары с подпорченным настроением.
Глава дипломатической миссии не стал скрывать от Сталина историю о нашем танцевальном фиаско. Генсек принял решение снять «табу» с западных танцев. С тех пор и у нас вошли в моду танго, румбы, фокстроты и ча-ча-ча….»

На этом и закончил свой рассказ Василий Васильевич. Подошел автобус.
- Друзья, закругляемся, - скомандовал капитан Опадчий, - Подобрать мусорок, сжечь, костер погасить, стеклотару взять с собой! Не оставлять никаких демаскирующих следов – и во-свояси!
Прошло три или четыре дня. Для рыбаков купание в студеной воде обернулось бедой. У кого-то обметало губы, а у Василия Васильевича на носу появился прыщ. Шутники стали над ним посмеиваться:
- Вася, этот прыщ – только на носу, или по всему телу? А что тебе сказал венеролог?
Рассматривая свой раскрасневшийся нос в зеркале, Василий Васильевич решил сковырнуть гнойничок. Это было роковое решение. На следующий день подскочила температура, затем – гангрена, заражение крови. Несколько дней врачи боролись за его жизнь. Но, в довоенные годы не было антибиотиков и УВЧ-терапии. Спасти его не удалось…
Прощались с ним в гарнизонном Доме культуры. Кремировали в Москве в Донском монастыре. Среди провожавших его в последний путь был и я.

 

[leonid66]

Письмо третье...
Здравствуйте, дорогие …!
Сегодня 19-е ноября 2004-го года. День этот – исторический. 62 года назад, 19 ноября 1942 года, Красная Армия перешла в решительное контрнаступление, окружила и разгромила крупную группировку противника под Сталинградом. Взято в плен много солдат и офицеров, во главе с фельдмаршалом Паулюсом.
Но, для меня этот день оказался судьбоносным, когда моя жизнь зависла на волоске – от гибели. А получилось так:
В подмосковном городке Ногинске был авиаремонтный завод, где авиация Дальнего действия ремонтировала свои самолеты. В тот день вышел из ремонта четырехмоторный ТБ-3, бывший на вооружении 1-го Гвардейского Дальнего бомбардировочного авиаполка. Полк воевал под Сталинградом. Поступил приказ: перегнать ТБ-3 на аэродром базирования полка в пункт Ереваха. Требовалось перевезти ящики с боеприпасами и взять на борт команду техсостава из шести человек. В этой команде был и я.
В построении перед вылетом командир корабля, майор Хасин, принял доклады членов экипажа и синоптика о метеоусловиях по маршруту до Сталинграда. На первом этапе, до Рязани, погода была плохая: высота облачности 300-400 метров с вероятностью выпадания «зарядов снега». Далее – по всему маршруту – погода ясная – до аэродрома посадки.
Взяв список команды техсостава, майор Хасин указал, кому разместиться у борттехников, кому – в центроплане. Мне приказано было лететь в кабине радиста. По команде «по местам» мы дружно рассредоточились в самолете.
Я удобно уселся на парашюте, будучи уверенным, что мне он не пригодится. Взлетели нормально, о чем радист сейчас же сообщил на командный пункт. Новые моторы работали дружно, создавая бодрое настроение. Путь предстоял долгий, часов пять полета. Я поднял воротник мехового комбинезона, закрыл глаза, решив вздремнуть, коротая время.
Линия фронта в то время от Москвы находилась сравнительно близко, и истребители противника часто прогуливались по нашим тылам. Поэтому, мы летели низко, прижимаясь к земле. В таком режиме полета нас труднее было заметить и атаковать. Под нами простирался лес.
Минут 25-30 все было спокойно, безмятежно, но вдруг шум моторов резко усилился. Все насторожились. Оказалось, бомбардировщик попал под интенсивный «заряд» мокрого снегопада. Началось обледенение. На крыльях и фюзеляже быстро нарастал слой льда. Машина тяжелела, ухудшалась аэродинамика крыла, резко падала его подъемная сила. Желая удержать самолет от снижения, летчики перевели двигатели в режим максимальной мощности, то есть – на форсаж. Но, обледенение продолжалось, и ТБ-3, метр за метром, терял высоту полета. Вот-вот – и мы рухнем на лес.
Радист, побывавший ранее в подобной ситуации, выключил рацию, уперся спиной в стенку бомбового отсека, а ногами – в шпангоут. Я последовал его примеру.
Тем временем, командир, заметив впереди просеку, узкую лесную дорогу, решил сажать самолет. Времени на размышления – не было. Бомбардировщик уже цеплялся за верхушки деревьев. Предотвращая пожар, бортовые техники выключили зажигание двигателей, перекрыли кранами горючее. Толчок, скрежет и треск металла, боль во всем теле, теряю сознание…
Очнулся. Там, где была пулеметная турель, зияла дыра. Турель сорвало при ударе о землю, вместе с пулеметом ШКАС. В дыру лез уцелевший народ. Превознемогая боль, я прокарабкался к дыре, но подтянуться не было сил. Кто-то, с ободряющим матерком, подсадил меня. Я вывалился за борт вниз головой, вытянув руки. Что-то шипело. Казалось, что шипит падающий в огонь снег. Напрягая все силы, ползу по грязи подальше от самолета, опасаясь взрыва бензобаков.
Метров через тридцать выбился из сил. Оглянулся назад. Огня не видно. Вероятно, шипел сжатый воздух из баллонов. Фюзеляж лежал в просеке, упершись в развороченные штабеля дров. Нос бомбардировщика был смят в гармошку, изуродованные крылья висели на деревьях. Далеко позади валялись колеса шасси. В раздолбанной кабине борт-техников стонал, плакал, просил помощи моторист Миша Сенченко. Его прижало к стенке пробившим гофр большим бревном, и трое ребят пытались вызволить его из беды. Я приполз к ним, но, увы, сил не было помочь. Уселся на дрова.
Из соседней деревни набежал народ. Появился и Председатель Сельсовета с двумя конными телегами. Он сразу же организовал помощь пострадавшим в авиакатастрофе. Мише удалось высвободиться из-под бревна. Извлекли тела семерых погибших: штурмана капитана Макагона, командира экипажа майора Хусина, бортовых техников Строкача и Пушкарева, правого летчика ст. лейтенанта Панкратова, оружейника Скибу и моториста Лолаева.
Постепенно всех нас перевезли в деревню, разместив в помещении сельсовета, в избе-читальне. Председатель помог нам связаться со штабом АДД (авиации дальнего действия – прим. мое) по телефону и доложить о случившейся авиакатастрофе. Он же организовал доставку нас в районную больницу, превращенную в военный госпиталь. Там мы залечивали свои травмы.
Погибших авиаторов командование похоронило в Монинском гарнизоне с воинскими почестями.
Вот сколько бед причинил нам «снежный заряд»…

 

[leonid66]

И еще одно письмо…

…Немного о моем друге – парашютисте-испытателе, подполковнике Александре Георгиевиче Савине.
Мой друг – фигура в истории авиации – значительная. Его показывали и по телевидению, о нем писал Герой Советского союза В.Г.Романюк в своих «Записках парашютиста». Много было сказано теплых слов на поминках его соратниками и нынешними парашютистами-испытателями. И хотя моя дружба с ним насчитывала около шестидесяти лет, мне трудно не повториться и добавить что-нибудь новое.
Итак, лето 1939 года. Японцы напали на дружественную нам Монголию. В Московском авиатехническом училище – досрочный выпуск курсантов. Часть выпускников, во главе с московским батальонным комиссаром, направлена в Монголию.
Меня назначили в полк боевого применения НИИ ВВС генерала Шишкина. Полк располагался на дальней стоянке около Медвежьих озер. Слева рулежной дорожки – эскадрилья бомбардировщиков «СБ», справа – «ДБ-3» и на самом конце красовался четырехмоторный гигант «ТБ-3».
Именно на этом корабле в качестве старшего борт-техника летал Александр Георгиевич Савин в ту пору. Здесь я с ним встретился, здесь подружился. Более того, мы жили с ним в одном доме и дружили семьями.
Присутствую первый раз на разборе полетов полка. Командование «воспитывает» ст. борт-техника Савина за грубое нарушение требований НПП.
В чем же он провинился? Оказывается, надо было перегнать ТБ-3 со стоянки в ангар на ремонт. В таких случаях положено было взять трактор, подцепить его тросами к самолету и отбуксировать в нужное место. Но, Савин поступил иначе. Он сел на пилотское место, запустил два крайних двигателя и, манипулируя газом и тормозами, подрулил к ангарам. Сделал разворот влево, аккуратно проехал по коридору между самолетами, еще раз развернулся, подкатил к ангарам и здесь повернул самолет носом к воротам ангара, заглушив мотор. Работа была выполнена мастерски. Нигде не зацепился, ничего не повредил.
Формально, это было нарушением дисциплины, подмена собой функций летчика. А по существу – действие характеризует положительную черту характера. Он поставил перед собой усложненную задачу и хотел убедиться, что с ней может справиться. Такие действия прибавляют сил и уверенности в себе. Командование это понимало и лишь слегка пожурило виновника, не прибегая к наказанию.
На том самом самолете, что стоял в 39-м году в конце стоянки, летчики менялись. На нем тренировались три отважные дамы: Гризодубова, Раскова и Осипенко, испытывая «слепую посадку». (Гризодубова Валентина Степановна, Раскова Марина Михайловна, Осипенко Полина Денисовна. Все – Герои Советского Союза, звание присвоено за беспосадочный перелет Москва – Керби (Комсомольск-на Амуре), протяжением 6450 км в 1938 году – прим. мое).
Всех не перечесть. Но подлинным хозяином воздушного корабля был Александр Савин.Он, во главе наземного экипажа любовно ухаживал за материальной частью, устраняя и предупреждая появление неисправностей. Каждый болт был законтрен, каждая гайка – зашплинтована. Летать на ТБ-3 старшим борт-техником Александр Георгиевич считал за большую честь.
А теперь уместно сказать, чем занимался в 39-м году «Полк боевого применения», какие задачи решал. Летный состав, на самолетах СБ и ДБ-3 отрабатывал методику бомбометания с пикирования. Это была важнейшая задача, требовавшая неотложного решения…
…Всем известна роль среды на формирование личности. Средой для Александра Савина был личный состав полка. Это была элита Военно-Воздушных Сил, ибо не было того инструктора в летном училище или пилота в строевой части, который не мечтал тогда попасть в испытатели НИИ ВВС. (Далее следуют известные фамилии – прим. мое). За шесть десятков лет многие выветрились из моей памяти…
Помню, был случай, когда на стоянку после полета в зону с оглушительным лязгом и тряской зарулил истребитель И-16. Выключив, наконец, мотор из кабины вылез, в состоянии нервного возбуждения, капитан Козуля (Виктор Дмитриевич – прим. мое). Оказывается, у него в воздухе вырвало цилиндр картера. Началась жуткая тряска с угрозой разрушения самолета. Приборная доска плясала, сидение под летчиком прыгало, ручка управления руля вырывалась из рук. Создалась аварийная обстановка, дающая право летчику покинуть самолет, так как от такой вибрации нависла угроза разрушения фюзеляжа. Но, капитан сделал попытку посадить машину на аэродром, и это ему удалось.
Я подошел к истребителю. Капот мотора отсутствовал. На месте, где должен стоять цилиндр, в картере зияла дыра. Из нее торчал деформированный шатун с покалеченным поршнем. Столпившийся народ с любопытством рассматривал аварийный самолет, восхищаясь отвагой летчика. Следует отметить, что капитан Козуля был не только испытателем истребителей новых конструкций, но и новых систем парашютов. В 1939 году на его счету уже было более 500 прыжков. Занимался отработкой методики прыжков с малых высот. Эта методика очень пригодилась на войне при десантировании разведчиков в тыл врага. Правительство наградило его орденом Ленина. Началась ВОВ, Козуля принял участие в Смоленском сражении, сбил полтора десятка истребителей противника, но и сам был сбит и, будучи тяжело раненым, попал в концлагерь. Вернулся в родной гарнизон уже после войны. (Забавно, я всегда думал, что после плена человек сразу попадал в руки «кровавой гэбни» - откуда - или в ГУЛАГ, в лучшем случае, или – под расстрел – прим. мое) Козуля был одной из тех фигур, на которых равнялись многие, в том числе и Александр Савин.
Вот среда, в которой он вращался. Среда смелых людей, готовых к подвигу в любой час. А подвиг всегда сопряжен с риском для жизни. И все мои сослуживцы знали, во имя чего рискуют, личные интересы они умели подчинять интересу своего народа. Молодой Савин работал не только на матчасти. Овладевал техникой пилотирования, увлекался спортом отважных – парашютизмом, и был внештатным корреспондентом «Красной Звезды», В самодеятельности читал стихи известных поэтов и сам рифмовал свои стихи. (Тому свидетель – военное поколение под рюмочку читало стихи так, что сейчас и иной народный артист – позавидует, кроме того, дядя Саша обладал воистину «дикторским», завораживающим низким, хрипловатым голосом – прим. мое)
В 1939 году перед «Полком боевого применения» была поставлена задача: овладеть бомбометанием с пикирования и совместно с конструкторами получить все данные для создания серийного пикирующего бомбардировщика. Проблем было много. Винты с автоматическим изменением шага, вопросы прочности крыла, выталкивания бомб из люка, специального прицела для летчика и так далее.
На летний период Полк перебазировался в Крым в район курорта Саки. Здесь, по статистике, преобладает летная погода. Техсостав перевозили на ТБ-3 Савина. Путь – длинный и долгий. Коротая время, мы в кабине радиста затеяли игру с домино. Положили парашют на лючок кинжального пулемета и с азартом стучали костяшками. Часа два лючок самоотверженно выдерживал перегрузки от мощных ударов темпераментных игроков. Но, дюралюминий дал трещину, и лючок сорвало (воздушным) потоком. Парашют провалился в дыру. Игроки в ужасе отшатнулись – парашют был экспериментальным, секретным. За его потерю – надо отвечать. Доложили командиру экипажа. Штурман отметил на карте место происшествия. По прибытии в Саки, командование направило на У-2 поисковиков. Но те вернулись ни с чем – парашют уже, к их прибытию, был перешит местными бабенками на кофточки и лифчики.
Все лето полк работал в интенсивном режиме. Вернувшись в Чкаловскую только ко Дню Октябрьской революции. Саша сдал свой ТБ-3 и принял дальний бомбардировщик ДБ-3 с двумя моторами. Матчасть освоил мгновенно.
Нашей общей мечте хорошо отдохнуть в семейном кругу после длительной командировки не суждено было осуществиться. Вспыхнула война с Финляндией. Летчикам-испытателям теперь предстояло показать свое искусство поражать точечные цели не в спокойных условиях полигона, а в обстановке ураганного зенитного огня.
Полк возглавил флаг-штурман ВВС – комбриг Серлигов (Борис Васильевич – прим. мое), крупный ученый, один из основателей компасной навигации, участник легендарного перелета на самолете «Крылья Советов» (ТБ-1) из Москвы в Сан-Франциско. Пополнил личный состав полка и Байдуков (Георгий Филиппович – прим. мое). Полк на деле доказал, что не даром кушал хлеб два последних года. Сели под Ленинградом, в Пушкине. Мороз – 40 градусов, снегу – по колено. Но высокий уровень подготовки летного состава позволил вести боевые действия в сложных метеоусловиях днем и ночью. На плечи технического состава, в том числе и Александра Георгиевича, выпала тяжелейшая задача – в условиях суровой зимы готовить матчасть на боевые вылеты. Требовалась не только физическая выносливость, но и интенсивная работа мышления. Техсостав не оплошал.
Известно, что война без потерь не бывает. И у нас начали не возвращаться экипажи с боевого задания. Оказалось, что задняя полусфера бомбардировщиков слабо защищена от атак истребителей противника. Тогда, по инициативе наших вооруженцев, в хвосте была установлена дополнительная пулеметная точка и введен четвертый член экипажа. В качестве стрелков стали привлекать добровольцев из технического состава. Одним из них оказался Александр Савин. (В этом письме дед умалчивает, о том, что сам тоже неоднократно был в числе этих «добровольцев», о чем свидетельствует его первая награда «За боевые заслуги». Как-то в беседе со мной он рассказывал, что просто составили график очередности вылетов для всего техсостава. Прим. – мое)
Попытаюсь обрисовать условия, в которых находился хвостовой стрелок в ходе боевого вылета. На взлете и до подхода к линии фронта, он сидел в кабине радиста, на ранце парашюта. Затем ползком пробирался в хвост. К ноге у него была привязана веревка. Это – для связи. Когда радист дергал за веревку часто, это означало « внимание –истребители!». Если веревку просто натягивали, то это означало «вылезай, подходим к дому».
Итак, стрелок занимал свою позицию у пулемета в хвосте. Над его спиной проходила трубка лонжерона хвостового оперения и балансир руля глубины. А перед стволом пулемета торчала цилиндрическая стойка хвостового колеса.
Через полтора часа Александр лежал на животе, поеживаясь от холода, зорко наблюлая в секторе своего обзора. Хотя на нем был меховой комбинезон и унты (отдельная тема,- дед вспоминал, что унты из собачьих шкур оперативно появились вскоре после массовых обморожений ног летчиков после первых финских вылетов – прим. мое), но за бортом и на борту температура была минус 50 градусов. На маршруте эскадрилья шла плотным строем – легче отбиваться от истребителей противника, но при подходе к цели пришлось рассредоточиться и вытянуться в цепочку, т.к. предстояло бомбить индивидуально.
Тут-то и подстерегали наших Фоккера (так – у него в письме – прим. мое). День был ясный, с отдельными облачками на небе…
Продолжение письма следует – устал бить по клавишам.

 

[leonid66]

Окончание четвертого письма:
…Радист Звороно (имя, отчество мне уже не выяснить – прим. мое) увидел, как из облака вывалилась пара финских истребителей и идут в атаку на их бомбардировщик. Надо было начать дергать веревку, предупреждая Савина. Но дорога каждая секунда. Звороно развернул турель и открыл огонь по атакующим. Один из Фоккеров отвернул для захода на повторную атаку, второй – рванул под хвост бомбардировщика. А Савин, услышав стрельбу радиста, припал к своему ШКАСу. Через несколько мгновений он увидел прямо перед собой финский истребитель. Не теряя секунд, Саша дал по противнику длинную очередь трассирующих пуль. Сноп огня из-под хвоста ДБ-3 оказался для финна полной неожиданностью. Он взмыл кверху, подставив брюхо под огонь радиста. Звороно только этого и ждал. Длинная очередь – Фоккер вспыхнул пламенем и беспорядочно повалился к земле, оставляя за собой шлейф дыма. Подоспели наши И-16 из сопровождения, занявшись вторым Фоккером. Но, в это время наши бомбардировщики вошли в зону артогня. Машина легла на боевой курс, а снаряды рвались тут и там, осыпая фюзеляж осколками. Не успели ребята отделаться от нервного напряжения, как гул моторов несколько приутих. Самолет, гася скорость, сделал горку, и затем свалился в крутое пике. Неведомая сила подбросила Савина к верху, ударив спиной о лонжерон, потом сила исчезла, и наш хвостовой стрелок повис в невесомости. Так продолжалось 8-10 секунд. И снова та же сила бросила Савина на пол. Он еле успел подставить руку под лицо. Иначе его превратило бы в кровавый блин. Самолет, сбросив бомбы, выходил из пике в горизонтальный полет.
Задание было выполнено успешно. Каждый из бомбардировщиков сбросил на цель по две бомбы весом 500 кг. Результаты удара были сфотографированы. На базу эскадрилья вернулась без потерь матчасти и личного состава. Но пробоин в фюзеляжах и плоскостях было много. Александр Савин систематически принимал участие в вылетах на боевое задание. Война с белофиннами была очень тяжелой и особенно кровопролитно для наземных частей. Но, в отличие от Чечни, скоротечной и победоносной. В апреле участники кампании отдыхали в санаториях Одессы, а в Кремле Михаил Иванович Калинин вручал правительственные награды личному составу полка, Александр Савин получил медаль «За боевые заслуги».
(Здесь снова сделаю небольшое лирическое отступление, один в детстве раз слышал, как дед с дядей Сашей, посмеиваясь, вспоминали, как комполка за неделю до получения наград целый день тренировал всех представленных к наградам, как надо пожимать руку Калинину, на собственной руке: «Куда так давишь!!! У Михаила Ивановича рука на вас всех одна!» -прим.мое)
Летом 1940 года Полк боевого применения был перебазирован в Закавказье на плоскогорье Вазиани. В дополнение к нашим самолетам были приданы «ДБ-3Ф» с улучшенной аэродинамикой фюзеляжа. Нос их был более острым. Эти самолеты во время пикирования быстрее набирали скорость, и при выводе в горизонтальный полет перегрузки превосходили те, которые имели место у ДБ-3 – «тупоносых». Методика бомбометания у испытателей была уже отработана и отшлифована. В Вазиани мы проводили сборы летчиков строевых частей и учили их бомбить с пикирования. Почти все дни лета были летными. Но, в конце сентября случилось ЧП. Один из обучавшихся летчиков, пилотировавший ДБ-3Ф, слишком резко выводил машину из пике. Перегрузка была столь велика, что самолет разрушился, а экипаж погиб. Командование приняло решение прервать учебу до выпуска нашей промышленностью серийного пикирующего бомбардировщика….
…Хорошо показал себя бомбардировщик Петлякова «Пе-2»…Один из Пе-2 был получен Савиным. И снова экипаж работал в Монино без праздников и выходных до начала ВОВ.
Началась Великая Отечественная война. На эскадрилью пикирующих бомбардировщиков была возложена функция аэрофоторазведки. В ее состав были приданы и истребители. В последствии эскадрилья была развернута в отдельный разведполк. Став руководителем большого коллектива техсостава Савин, совместно с двумя другими однополчанами, принял участие в создании качающейся аэрофотоустановки. Установка АКАФу втрое повысила эффективность получения разведданных. За это изобретение Александ Савин был награжден «Орденом Отечественной войны». Но душа друга тянулась к испытательской работе. В конце войны он был отозван в НИИ ВВС и был зачислен в коллектив на должность испытателя парашютных систем и катапультных установок, Работа эта – только для самых отважных. На счету Савина – прыжки с новых типов самолетов и вертолетов, послужившие основой для инструкций и наставлений для строевых частей. Александр Савин принимал участие в рекордных прыжках из стратосферы, являвшихся мировыми достижениями.
Парашют для летчика, все равно, что спасательный круг для моряка при кораблекрушении. Растут скорости полета, высота. Перекрыта скорость звука, Самолеты забрались в стратосферу. Непрерывно работала конструкторская мысль, но все создаваемое подлежит проверке в реальных условиях. Труд испытателей связан с величайшим риском. Многим из них это стоило жизни… …Саша Савин не раз попадал в сложную ситуацию. Приведу пару эпизодов. Был случай, когда Саша, покинув самолет, дернул за кольцо, парашют раскрылся, но купол подсосало к фюзеляжу, и он прочно зацепился за хвостовое оперение. Все попытки отцепиться не дали результатов. Тогда Саша набрался мужества и ножом обрезал все стропы. Оказавшись в свободном падении, он воспользовался запасным парашютом, приземлившись нормально. А что было бы, если бы он оставался на буксире у самолета? Я лично наблюдал такой случай в феврале 1942 года. С аэродрома Внуково возили десантников в тыл врага. Один из десантников зацепился куполом за хвост Ли-2. У парня не хватило смелости обрезать стропы. Его час возили в морозной струе воздуха на скорости 150 км/час, превратив в кусок льда, да еще при посадке протащили метров 300 по земле. Из паренька получился мешок с костями.
Морская авиация поставила задачу перед испытателями, отработать методику спуска парашютистов на воду. Перед приводнением купол парашюта нужно обязательно отцепить от подвесной системы. Саша, покинув гидросамолет, нормально раскрыл парашют. Коснувшись морской поверхности ногами, он привел в действие механизм отцепления, но механика отказала. Порывом сильного ветра подхватило купол, как парус, и потащило испытателя в открытое море к берегам Турции. Дежурный катер еле догнал и спас беднягу. За это время Александр вволю нахлебался и страха, и соленой воды.
В покорение небес подполковник Савин внес существенный вклад и приумножил славу Донского казачества – его именем названа школа в родной станице.
На склоне лет он занялся ремонтом автомобильных двигателей. Свою трудовую деятельность он закончил, когда ему было за 80 лет. На смену первым испытателям парашютов пришло новое поколение, с которым мне тоже посчастливилось общаться. Это – молодые, статные, красивые и отважные ребята. Я любовался ими восхищенным взором. И, если испытатели 30-х – 50-х годов ощущали повседневную заботу Партии и Правительства, то современным парашютистам выпала незавидная доля…Задерживаются выплаты денег, перебои с материально-техническим снабжением. Труд в таких условиях – есть подвиг. И когда мне сообщили, что трое испытателей парашютного отдела были удостоены высокого звания Героя Российской Федерации, я сердечно поздравил их…
Эти строки я пишу в канун «Дня победы». Здоровья тебе и жене. Да крепнет ваша дружба.
Дед Евгений 30.04.99


слева -направо: подполковник Савин Александр Георгиевич, его супруга, Варвара Ефимовна, молодой балбес Леонид. Чкаловская. Где-то 1980-81 гг., но, точно 9 мая.

Пе-2 с сайта Авиару.рф

ДБ-3Ф (с 1942 года - ИЛ-4)

 

[tvi55]

 

[leonid66]

Я не знаю, зачем он это делал. Просто писал мне письма, на старости лет. Я читал, иногда пожимая плечами, и клал их «под сукно». 30 сентября ему бы исполнился 101 год. И лишь теперь извлекаю и перечитываю в хаотичном порядке. Потому что вдруг стало надо…
Письмо пятое: «Эвакуация». Написано в 2002 году.

…Немцы наступали бешеными темпами. Уже в августе 41-го развернулось кровопролитное Смоленское сражение. Нависла угроза и над самой Москвой. Налеты фашистской авиации стали ежедневными. Правительство приняло решение об эвакуации фабрик, заводов, учреждений и населения. Наш останкинский дом населяли сотрудники треста «Союзнефтеэкспорт». Жили семьи Фарбмана, Купера, Гринштейна, Улановского, Дурмашкина, Розина… Немцы уничтожали евреев. Никто из жильцов оставаться не рисковал. Соседи быстренько упаковали чемоданы и выехали в глубокий тыл.
Отец с мамой тоже мог выехать, но, прикинув в мозгах, решил остаться. Родителям моим исполнилось по 55 лет. Здоровье отца слабое: полуслепой, с больным сердцем и желудком. С такими недугами трудностей эвакуации не выдержать. И, если суждено умереть, так лучше – дома. Не выехал из Москвы еще один болезненный сосед – Болотников.
Провожая жильцов, папа опечатал все квартиры, приняв на себя функции сторожа (где-то ранее, в соседней ветке я писал, что прадед закрепился в Москве дворником, он получил служебное жилье в подвале указанного дома, площадью 9 кв.м – прим. мое)
Жизнь в прифронтовой Москве не была сладкой. Бомбежки, пожары, перебои с продовольствием, скандальные очереди за хлебом, проблемы с топливом. Останкино – окраина Москвы, поселок деревенского типа. Отопление - печное, вода – в уличных колонках, туалет – во дворе. Морозы до – 35. Сосед Болотников не выдержал тягот, умер в первую же зиму.
В 1943 году жильцы дома вернулись в Москву. К своей радости, все они обнаружили, что их имущество цело, не разграблено мародерами. Дом тоже содержался в полном порядке, текущий ремонт проводился силами отца. Руководство «Союзнефтеэкспорта» оценило честность и усердие папы, представив его к правительственной награде – медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». А в 1947 году, он получил и медаль «800 лет Москвы». (Первая –пропала, вторую храню – прим. мое)
Моей жене, Лиде в 41-м было только 26. Ей оставаться с годовалым ребенком (мать родилась в 1940 г. – прим. мое) в Москве не имело смысла. Дом ее родителей попал под бомбежку и сгорел. Она решила эвакуироваться вместе с семьями военнослужащих НИИ ВВС, где я служил до войны.
В августе к Чкаловскому гарнизону подали грузовой состав. На платформы погрузили технику, а в крытые вагоны – людей. Старшей по вагону, где ехала Лида с Танюшей, оказалась жена моего начальника – Любовь Кравец (жена легендарного штурмана Михаила Ивановича Кравца, погибшего в 1942 г. – прим. мое) с сынишкой. Добирались до Свердловска очень долго, недели две. Но, к чести руководства эшелона, народ в пути был обеспечен и нормальным питанием, и медицинским обслуживанием. (В дороге, моя годовалая мать простудилась – ее еле выходили. При высокой температуре, от пневмонии – возникло осложнение - из ушей потекла кровь. Осложнение оставило неизгладимый след – она навсегда осталась практически глухой, сохранилось лишь 10% слуха. Спасительных антибиотиков тогда еще не было – прим. мое)
Институт разместили в недостроенном гражданском аэропорту. Испытательная работа закипела с прежней силой.
Испытателей с семьями расселили в городке при аэродроме, а семьи фронтовиков – в окрестных деревнях. Лиду, с ребенком и матерью – в 17 км от гарнизона. Пожилая хозяйка отнеслась к поселенцам сочувственно. Но, с питанием было очень скверно. Кушали только раз в сутки. Суп с крупой варили в «русской» печке.
В деревне появилась лавочка «Военторга». Торговала в ней Шура Ишкова. Ее муж летал радистом в экипаже капитана Пискунова. В сентябре 41-го года их самолет был сбит вражеской зениткой. Около месяца они добирались к своим. У меня сохранилось фото, где я снят вместе с Колей, вернувшимся из-за линии фронта. ( И снова мой недоуменный вопрос современным историкам – где была «кровавая гэбня»?, почему не расстреляли? – прим. мое) В лавчонке выдавали крупу только нашим семьям, исключительно по карточкам. Местное население воспринимало это болезненно. Кое-кто из местных женщин возмущался: «Мой муж тоже воюет на фронте, а мне не дают даже кило перловки!». Но, можно ли сравнить наших жен с местными? У деревенских – скот, молоко, огороды, овощи. А что у наших?
Зимы в Центральной России очень свирепые Морозы до -50.Был случай, когда Лиде потребовалось пойти в гарнизон – за деньгами по аттестату. Мороз – под -30 градусов. Одежда – плохенькая. Ветхое демисезонное пальтишко, самодельные, стеганные на вате, сапожки со старыми калошами. Пройдя туда 17 км и столько же обратно, Лида окоченела. Вошла в дом с тяжелыми мыслями: «Опять, как в 33-м году, заболею воспалением легких, отнимутся ноги от ревматизма, и выживу ли я на этот раз» (В 1934 году на мою бабку, по инициативе ретивой председательницы комсомольской организации, было заведено уголовное дело, вследствие «отказа» пойти на похороны С.М. Кирова. Виной тому послужил ревматизм -, отказали простуженные ноги. Удивительно, но, все та же «кровавая гэбня» спустила дело на тормоза,, принимая во внимание «пролетарское происхождение» - прим. мое)
Хозяйка, видя состояние Лиды, дала ей теплое питье, уложила на теплую печь, укрыла лохмотьями. Лида отогрелась, прошел озноб, уснула. К великому счастью, все обошлось без осложнений.
Спустя несколько месяцев комиссар НИИ ВВС устроил Лиду на местный радиоузел дежурным техником. Помогли переселиться ближе к гарнизону. Работа была знакомой. Дежурство – через день, с 6 до 24 часов. Одно было неприятно: дорога домой пролегала через кладбище. Сколько страха она испытала, пробираясь среди могил по ночам? (Сколько помню свою бабушку – она была в моем детстве отчаянной материалисткой: покойников ни разу не боялась. Когда она шла по двору, местная шпана предпочитала сливаться в сторону. Ей ничего не стоило сказать подвыпившему здоровому жлобу - «Пойди проспись!» И ведь шел – зуб даюJ прим. мое)
Дежурство на узле шло без особых приключений. Обычное вещание из Москвы, сводки Совинформбюро, Несколько раз в день Лида с помощью микрофона передавала сводку погоды.
Был лишь один неприятный эпизод. Истощенная от недоедания, Лида задремала у пульта. Ее начальница, Марионела, вздумала пробудить в моей жене «революционную бдительность», спрятав микрофон. За эту оплошность моей супруге руководство здорово помотало нервы.
Тем временем на аэродроме «Кольцово» шла интенсивная созидательная работа. Конструктор Болховитин построил самолет с жидкостными реактивными двигателями («ЖРД»). Испытание машины было поручено капитану Бахчиванджи (Григорий Яковлевич, Герой Советского Союза – прим. мое). Это был очень опытный, обаятельный летчик, любимец всего коллектива. Испытания первого экземпляра БИ-1 прошли без происшествий, но выявили ряд конструктивных недостатков. Год спустя, на испытания поступил усовершенствованный самолет БИ-7. По расчетам проектировщиков его скорость должна была приближаться к звуковой. Никто в мире не знал, как поведет себя машина на таких скоростях. На третьем полете Бахчиванджи достиг заданной скорости, и тут самолет стал неуправляем. Его затянуло в пике, машина врезалась в землю Коллектив тяжело переживал гибель любимца.
Когда немцев отогнали достаточно далеко от Москвы, правительство приняло решение вернуть НИИ ВВС на подмосковную базу. На том же эшелоне приехали и наши семьи. В одной квартире разместились семьи штурмана Дмитрия Шорохова, электрика Глазкова и моя. Возник вопрос с трудоустройством. Идти на радиоузел к Марионелле Лида не захотела. Но, ее взяли на передающую радиостанцию. Еще до войны у самой ж-д платформы (Чкаловская. Прим. мое) красовались две антенные мачты вещательной радиостанции ВЦСПС, работавшие в средневолновом диапазоне. С началом войны станцию пришлось демонтировать, отправив ее на берега Иртыша. Антенны могли послужить радиомаяком для вражеской авиации. Вещание было переведено на короткие волны, непригодные для радионавигации. Для этой цели на платформе Чкаловской построили два передатчика большой мощности. Коллектив принял Лиду радушно, некоторых сотрудниц она знала еще по радиотехникуму…
…Пару слов о самой станции. В Москве имелось несколько студий, откуда дикторы Всесоюзного радио: Левитан, Атъясова, Телятников и другие, вели свои передачи. Их речь передавалась по специальному кабелю на радиостанцию. Здесь звуковая частота усиливалась, подавалась на модуляторы. Затем следовали высокочастотные каскады, соединенные фидерами с антенными системами. В оконечном каскаде использовались очень мощные лампы с водяным охлаждением анодов. Их смена требовала большой физической силы и легла на плечи Лиды. Но в коллективе господствовала атмосфера взаимной выручки, и начальник смены, Коржев, всегда помогал выполнять эту операцию (Бабушка вспоминала иное, но кто ж женщин поймет – прим.мое)…
Во дворе был построен двухэтажный жилой дом для персонала станции. В подсобном хозяйстве завели двух коров. На детей давали по бутылке молока. Лида подкармливала им и Танюшу. На антенном поле каждый имел клочок земли под огород. Могли вырастить свою картошку. В военгородке организовали детский садик. Жить стало чуточку легче, чем в эвакуации.
Ну, а что творилось на аэродроме? Дивизия истребителей под командованием Василия Сталина перебазировалась ближе к фронту. Ее место заняла транспортная авиация Валентины Гризодубовой. На дальней стоянке у Медвежьих озер разместился бомбардировочный полк на американских самолетах «Бостон А-20». Стоянка самолетов НИИ ВВС прижалась к ангарам и зданию командного пункта. На испытания поступали все новые и новые модификации самолетов Яковлева, Поликарпова, Лавочкина, Микояна, Туполева… Совершенствовались двигатели водяного и воздушного охлаждения. Березин, Нудельман и Суранов разработали новые образцы стрелково-пушечного вооружения. Эффективность всего этого нуждалась в серьезной проверке.
Работа кипела день и ночь и, увы, сопровождалась авариями и катастрофами. Разбился на Пе-2 Константин Кожевников. Чудом спасся наш сосед, штурман Дмитрий Шорохов. Разбился на истребителе новой конструкции инженер-летчик подполковник Никашин. Овдовела его жена – Антонина Скворцова – инженер испытатель по стрелково-пушечному вооружению. Погиб лихой летчик Леша Живописцев (Алексей Алексеевич – погиб 3 декабря 1945 года - прим. мое), с которым на финском фронте я летал на боевые задания. Попал в аварию и искалечился прославленный ас, Герой Советского Союза генерал Стефановский. И это - не полный перечень…
«Победа на фронте ковалась в конструкторских бюро и лаборатория научных институтов» - так утверждал авиаконструктор Яковлев.

Горячо обнимаю. Твой дед Евгений.


Самолет БИ-1 - из википедии

 

[pna]

Я не знаю, зачем он это делал. Просто писал мне письма, на старости лет. Я читал, иногда пожимая плечами, и клал их «под сукно». 30 сентября ему бы исполнился 101 год. И лишь теперь извлекаю и перечитываю в хаотичном порядке. Потому что вдруг стало надо…

Хорошо, что ваш дед смог написать свои воспоминания и они были опубликованы: 400 просмотров на сегодня.
Добрая сотня посетителей скорее всего нашли время прочесть эти письма целиком.
Для сравнения: лет десять назад примерно 50т.р. мне стоил тираж книги всего в 200 экземпляров.

 

[oleg7213]

[TABLE="width: 100%"]
[TR]
[TD="width: 100"][/TD]
[TD]
Сpедь оплывших свечей и вечеpних молитв, Сpедь военных тpофеев и миpных костpов Жили книжные дети, не знавшие битв, Изнывая от мелких своих катастpоф. Детям вечно досаден Их возpаст и быт,- И дpались мы до ссадин, До смеpтных обид. Hо одежды латали Hам матеpи в сpок, Мы же книги глотали, Пьянея от стpок. Липли волосы нам на вспотевшие лбы, И сосало под ложечкой сладко от фpаз, И кpужил наши головы запах боpьбы, Со стpаниц пожелтевших слетая на нас. И пытались постичь Мы, не знавшие войн, За воинственный клич Пpинимавшие вой, Тайну слова "пpиказ", Hазначенье гpаниц, Смысл атаки и лязг Боевых колесниц. А в кипящих котлах пpежних боен и смут Столько пищи для маленьких наших мозгов! Мы на pоли пpедателей, тpусов, иуд В детских игpах своих назначали вpагов. И злодея следам Hе давали остыть, И пpекpаснейших дам Обещали любить, И, дpузей успокоив И ближних любя, Мы на pоли геpоев Вводили себя. Только в гpезы нельзя насовсем убежать: Кpаткий век у забав - столько боли вокpуг! Постаpайся ладони у меpтвых pазжать И оpужье пpинять из натpуженных pук. Испытай, завладев Еще теплым мечом И доспехи надев, Что почем, что почем! Разбеpись, кто ты - тpус Иль избpанник судьбы, И попpобуй на вкус Hастоящей боpьбы. И когда pядом pухнет изpаненный дpуг, И над пеpвой потеpей ты взвоешь, скоpбя, И когда ты без кожи останешься вдpуг Оттого, что убили его - не тебя,- Ты поймешь, что узнал, Отличил, отыскал По оскалу забpал: Это - смеpти оскал! Ложь и зло - погляди, Как их лица гpубы! И всегда позади - Воpонье и гpобы. Если, путь пpоpубая отцовским мечом, Ты соленые слезы на ус намотал, Если в жаpком бою испытал, что почем,- Значит, нужные книги ты в детстве читал! Если мяса с ножа Ты не ел ни куска, Если pуки сложа Наблюдал свысока, И в боpьбу не вступил С подлецом, с палачом,- Значит, в жизни ты был Ни пpи чем, ни пpи чем!

Что ещё добавить! Наверно то, что бы всё это досталось нашим детям только в мемуарах наших предков. Т.к любая война это смерть, нужда и горе.

[/TD]
[/TR]
[/TABLE]

 

[новая]

Спасибо Вам!

Спасибо, что поделились сокровенным, захотелось найти героев писем - и - может это он - радист - ЗВОРОНО Константин Константинович, младший лейтенант, начальник связи 1 ПАП, погиб 29.02.1944г. на самолёте Б-25...

http://www.ks87.ru/25/112/4552.html

 

[leonid66]

лет десять назад примерно 50т.р. мне стоил тираж книги всего в 200 экземпляров.

Деньги имеют свойство обесцениваться, книги с годами лишь растут в цене.

Планирую еще 7-8 писем. С уважением, ЛМ

 

[leonid66]

Письмо шестое…
Дед адресовал его мне в виде сброшюрованной книжки, в переплете, в одном экземпляре. Страницы были отпечатаны на привезенной из Берлина пишущей машинке, у которой буквы были переделаны на русский шрифт. Думаю, это изначально было незаконно, но в 90-е это уже никого не волновало.
И еще одна ремарка. В 2013 году в ФРГ вышел сериал «Наши матери, наши отцы» - другая сторона взгляда на Великую Отечественную. Рекомендую всем. Оставив за рамками ряд современных «европейских» штампов, обращаю внимание на третью серию, точнее начиная с 1:03:00 (ссылки статус делать не позволяет) Захват советскими войсками немецкого госпиталя. Меня как током пробило – я в детстве знал эту женщину! У меня нет соображений, как режиссеру попал в поле зрение этот образ, но точно она!


И последний комментарий. Мой дед в конце 70-х годов на добровольных началах работал в Совете ветеранов Кировского(?) военкомата г. Москвы. Просто позвали. По прописке он числился в другом, Октябрьском районе. Свою общественную работу выполнял достойно, помогая, вплоть до судов, выхлопотать что-то совершенно ветхим, брошенным родственниками, героям ВОВ. Как-то раз бабушка в сердцах высказала: «Был бы в своем районе – мог бы и о жилищных условиях похлопотать».
- Лида, молчи-и-и! – я до сих пор помню этот командный рык (чем-то похожий на рык медведя, который имел неколько раз неосторожность уже много лет позже услышать в 20-30-ти метрах в лесу, «когда матка падает в сапоги»), но резко переходящий с обертонов на пронзительный ультразуковой визг, от которого в буфете звенели стекла и посуда.
- Вот упрямый хохол! – уже более спокойно, но с правом оставить за собой последнее слово, громко говорила бабушка.
- Ка-а-ацапка! – уже примирительно и ласково проговорил дед, и каждый пошел по своим делам: бабушка доваривать суп на кухню, а дед – паять какой-то усилитель.
Так вот, «по долгу общественной службы», дед «опекал» одинокую ветеранку – это была ветхая бабушка, с трясущимися руками, она иногда заходила к нам поить чайку. Однако, качество ее речи и уровень медицинских знаний, даже в то время, говорили о человеке неординарном. Вот ее история. Ряд отступлений взят дедом, по-видимому, из статьи в журнале «Советская женщина». Это можно сразу определить по казенно-возвышенному языку журналиста.

«… Что связывало меня с Ниной Александровной?

1. Она – врач. А врачи и учителя – самые близкие люди в каждом доме. В ее лице я видел олицетворение медицины.
2. Нина Александровна не только врач. Она – хирург. Я дважды уже побывал на операцинном столе. Не исключено, что придется побывать и еще.
3. Нас объединяла принадлежность к коммунистической партии.
4. Мы оба – участники войны.
5. Оба – уроженцы «Области войска терского». Стало быть, земляки. А все станичники издревле переплетены родственными связями: кум, сват, брат, пятиюродный дядя.

Все это я пишу не для того, чтобы показать себя лучше соседей. Это лишь - попытка выполнить последнее поручение покойной. Ну, и слеза по отважной дочери доблестного терского казачества и маленького чеченского племени, в свое время 30 лет воевавшего с Российской Империей. Не судите меня строго. Уважающий Вас…


…В момент, когда фотограф щелкнул затвором фотокамеры, чтобы запечатлеть майора медицинской службы Н.А. Титову на светлую память потомков, ее парашют был уложен. Летчики прокладывали маршрут по карте, а техсостав готовил самолет на вылет. Через час-полтора она должна была умчаться на крыльях в черное ночное небо, над линией фронта преодолеть огненный смерч зенитной артиллерии, и в полночь выброситься в глубоком тылу фашистов. Никто не знал, как сложится ее судьба, какие испытания ждут ее…
Нина Александровна «испила полную чашу» фронтовых невзгод: она горела в самолете, подбитом вражеской зениткой. Тонула в студеных водах Днепра. Это было в тот раз, когда партизанскому отряду, выполнившему задание, предстояло соединиться с частями регулярной армии. Переправа находилась под огнем вражеской артиллерии. Взрывы снарядов и мин поднимали фонтаны воды тут и там. Партизаны, налегая на весла, часто меняли курс, затрудняя прицельную стрельбу немцев. Но, вот, совсем рядом, поднялся водяной столб. Взрывной волной перевернуло лодку. Все оказались в ледяной воде. Со страшной силой тянули вниз Нину Александровну на дно мокрая шинель, кирзовые сапоги, пистолет «ТТ». Гибель казалась неминуемой. Сделав отчаянное усилие. она вынырнула. И, о счастье! – плывущее рядом бревно. Уцепившись за него, она поплыла по течению. Холод сковал мышцы. Сознание покидало. Но, ей повезло: волна прибила к отмели посередине реки. Обессиленная, окоченевшая, она лежала на песке, окатываемая волной. К счастью, наши солдаты заметили ее с берега, и, с риском для собственной жизни, сняли с отмели.
Такие «купания» ни для кого не проходят бесследно. С воспалением легких и страшным радикулитом она оказалась в госпитале. Прошел месяц, Титова поправилась. Короткий отдых. И – новое задание командования. Нина Александровна снова в тылу врага, но уже на другом участке фронта. Таков закон войны.
Во время стычек с немцами под ней дважды убивало лошадей. Вот один из случаев. Партизаны пробивались к своим. Предстояло пройти лощину, простреливаемую насквозь. Впереди шли Михаил и операционная сестра Валентина. Нина Александровна следовала за ними, шагах в 50-ти, ведя своего гнедого коня Антошку под уздцы. Пули посвистывали над их головами, словно рой ядовитых ос. Нервы напряжены до предела, тело ныло от усталости. Стоптанные сапоги растерли ноги в кровь. И когда 2/3 пути были уже пройдены, шальная пуля пролетела у самого виска Нины Александровны, прошив голову ее верхового коня. Лошадь рухнула на землю замертво. Нина Александровна, обессиленная, опустилась рядом, плача навзрыд. Потерян боевой друг, Антошка, служивший ей верою и правдою столько времени! Она понимала, что здесь не место для излияния чувств. Но, не было сил подняться и идти дальше. Михаил, оглянувшись, сразу понял все. Он вернулся к Титовой, поднял ее, приказал обхватить себя за шею и помог ей двигаться вперед. Через час они вышли в расположение частей 13-й Армии.
Командование Армии оказало партизанам радушный прием. Для Нины Александровны и Валентины нашлась изба с «русской» печкой. Их уложили на ту печку, поставили пищу и питье, дав возможность отоспаться четверо суток. Это был подлинный режим «особого благоприятствования».
Неделю спустя, когда наши отважные женщины обрели почти человеческий облик, их пригласили в штаб Армии. Войдя в землянку командующего, генерал-полковника Н.Н. Пухова, очень благовоспитанного человека, с рабоче-крестьянскими чертами лица, женщины бойко доложили по уставной форме. Генерал принял их доклад стоя:
- Батюшки, как вы обносились, милые мои! Дыра на дыре, заплата на заплате! – изумился он, - присаживайтесь, мои дорогие! В ногах правды нет, и в ближайшее столетие не будет. Генерал вырвал из блокнота маленький лист бумаги и аккуратно, химическим карандашом написал:

Нач.тыла!
Обеспечить м-ра мед/службы Титову Н.А.
и ее операционную сестру новым обмундиро-
ванием.
ПУХОВ.

Вошел бравый адъютант. Обувь и одежда была получена без проволочек. Записку лишь показали. Она сохранилась у Нины Александровны.
Ужинали в большой землянке. Женщин усадили за генеральский стол. Угощали гостей портвейном и водкой, гречневой кашей со свиной тушенкой американского происхождения, солеными огурчиками, да квашеной капустой. Заметим, штабники на водку налегали весьма сдержано, ибо командующий придерживался железной доктрины: «трезвый штаб – гарантия победы над врагом».
Их засыпали вопросами, им расточали комплименты. Рыцари сталинских времен, сами совершившие немало подвигов, воздавали восторженные почести Нине Александровне Титовой и ее соратнице, Валентине… Тот скромный ужин не был похож на шумные пирушки 80-х, где интеллигенция напивается до умопомрачения. Тот ужин явился светлым праздником, лечебным бальзамом для истерзанных женских душ.
По окончании генерал Пухов спросил:
- Мы уже подходим к границам Польши. Партизанское движение полностью выполнило свою роль. Где бы Вы хотели продолжить службу?
- Я – хирург. Валя – моя операционная сестра. Мы хорошо сработались. Направьте нас вместе в ближайший госпиталь.
Вскоре Нина Александровна возглавила хирургическое отделение полевого госпиталя. (Именно этот момент, по моему мнению, и отображен в немецком сериале «Наши матери, наши отцы», о котором упоминал ранее – прим. мое) Партизан разослали по действующим частям.
Однажды ее вызвал в штаб член Военного Совета Армии, генерал Козлов.
- Пришла телеграмма. Требуют командировать Вас в Киев, Не нанялись ли Вы в другое хозяйство? Имейте в виду: у нас изменников не любят.
Хотя в голосе генерала слышался металл, его глаза улыбались, он знал, что в Киеве планируется вручение наград особо отличившимся партизанам.
- Через час в Киев вылетает наш Ли-2. Самолет доставит Вас и обратно. Берите мой «виллис» и – быстренько на аэродром. Все распоряжения командиру экипажа мною отданы
В штабе партизанского движения Украины собралось более сотни активных участников… Зал был украшен знаменами и большим портретом И.В. Сталина. Награды вручал Никита Сергеевич Хрущев. Нине Александровне было вручено сразу два ордена: Боевого Красного знамени» и «Отечественной войны». Бурная овация потрясла стены, Партизаны вскакивали с мест, кое-кто пустился в пляс, показывая, что их раны ею были полностью исцелены.
На обратном пути, при появлении Нины Александровны на летном поле, экипаж самолета выбежал навстречу, схватил на руки и, под громкое «Ура!», трижды подбросил ее в воздух выше самолетного киля. Потом, не спуская на землю, на руках внес в самолет и усадил на шикарное мягкое кресло. На полу был расстелен персидский ковер. Появился раскладной столик, термос с горячим кофе, шоколад консервы, галеты и сдобные сухарики - в нарушение постановлений, командир корабля приказал вскрыть бортпаек из неприкосновенного «НЗ»..
Но откуда появилась вся эта мебель? При полете в Киев ничего этого не было. Ковер стелился, и ставилось кресло лишь в случаях, когда в самолете летал зам. Командующего по тылу. Главный снабженец армейского масштаба любил престижность. В этом кресле тот начальник, тучный и горбоносый, восседал как иранский падишах на царственном троне, подчеркивая различие между собой и простыми смертными. Престиж партизана определяется количеством подвигов и большими рубцами на теле. Престиж врача – количеством излеченных тяжело больных. Всесилие «снабженческого бога» характеризуется степенью его обарахления.
Взревели двигатели, приветствуя Нину Александровну. Убраны колодки из-под колес. Самолет плавно пошел на взлет. Летчики пилотировали аэроплан с величайшей осторожностью, будто везли самого генералиссимуса Сталина…
В госпитале Нину Александровну ждала напряженная работа. Обгорелые танкисты, пехотинцы с раздробленными костями и рваными ранами. Бывали бедняжки и с распоротым животом, с кишечником, завернутым в простынку. При виде искалеченных иной слабонервный падал в обморок. Человеческие страдания терзали душу. Не каждый мог выдержать ежедневное общение с ужасными жертвами войны. То было подобно нравственной пытке. Работа военного хирурга требовала мужества, и такое мужество у Нины Александровны было в наличии…
Настал январь 1945 года. И тут случилась беда: взрывом снаряда разрушило кровлю землянки, где Нина Александровна оперировала тяжелораненых. Бревна обрушились, придавив всех, кто там был. С поврежденным позвоночником Титову отправили в эвакогоспиталь. Бросив все дела, приехал даже генерал Пухов:
- Я верю медикам. Они поставят Вас на ноги, и мы еще выпьем с Вами за Победу! Вот Вам маленький кинжал на память! Кинжальчик и записку генерала Нина Александровна хранила до последних дней своей жизни, как самые дорогие ее сердцу предметы…

… У Нины Александровны была дочь, которую она потеряла во время войны. Семейная жизнь у нее не сложилась. Самое дорогое для нее была мама. В 1951 году случилось несчастье – пожар в комнате. Мама стала сбивать пламя подручными средствами, не дожидаясь пожарников. Пожар потушила, Но, получила сильные ожоги. Нина Александровна увезла маму в свою больницу, создала для ее выздоровления все условия, имевшиеся в ее распоряжении. Но спасти маму не удалось…

( Я сознательно несколько переставил местами отдельные части брошюры. Далее – несколько выдержек из описания работы Н.А. Титовой в партизанском тылу. Очевидно, это - цитата из какого-то журнала. Прим. мое)

«…После полуторамесячного тяжелого рейда по Западной Белоруссии наш партизанский отряд стал лагерем в местности, занятой десятком других партизанских отрядов. Гарнизоны противника сидят «смирно», в лес они отваживаются входить только большими воинским частями. В селах нет ни немцев, ни «полицаев» - это Малая Земля, партизанский тыл, за сотни километров от линии фронта. Большая Земля – Москва – обещала послать самолеты, и партизаны готовят площадку.
Доктор М. и я раскидываем палатку санитарной части, приводим в порядок хирургический инструментарий, медикаменты, маловато их уже осталось. Правда, есть трофейные немецкие, а, кроме того, некоторые русские врачи, работающие в оккупированных местностях, посылают нам кое-что через связных, но это не все, что нам нужно. Ждем с нетерпением самолета…
…После многочисленных встреч и перестрелок с противником, у нас только двое раненых, и те – выздоравливают. Почти все деревни сожжены немцами, люди, уцелевшие от огня, приходят к нам просить помощи. Верхом мы пробираемся по лесу. Раскладываем свой немудрый багаж, перевязываем раны, вскрываем затеки, флегмоны, фиксируем шинами переломы, извлекаем пули и осколки. Много раненых детей, а еще больше их сожгли живьем и расстреляли. Вот у этой красивой молодой женщины рука висит на одном кожном лоскуте: немцы перебили ей руку, когда она кинулась к горящему дому, куда бросили двоих ее маленьких детей. «И косточек не нашла», -говорит она, не поднимая глаз. А вот парнишка, с огромным гноящимся ожогом. Семью из 4-х человек расстреляли, а его заперли в подожженной хате, но он выбрался через крышу. Таких здесь много…
…На рассвете, километрах в двух – длинные очереди из автоматов, винтовочные выстрелы. Вскоре разведка доносит: обнаружена засада мадьяр против диверсионной группы отряда им. Хрущева. Но, наши люди обошли засаду, и сами на нее напали. Мадьяры убежали, бросив лошадей и оружие. Делаем последнюю операцию. Доктор М. орудует своим зубоврачебным инструментарием. Он – зубной врач, но теперь стал моим ассистентом и хорошим помощником…
…Торжественны похороны партизан. Иногда отряд долго везет за собой убитого, товарища, чтобы отдать ему воинские почести и поставить на могилу пятиконечную звезду…
…Партизану Коле разрывная пуля размозжила нижнюю треть голени и стопу, начинается гангрена. Готовимся к ампутации. Обыкновенный лобзик, вместо пилы, брюшистый скальпель, несколько пеан. Инструменты долго кипятим в ведре. Наркоз – немецкий авипан. Швы – шелк из парашютных строп. Нет иода, только немецкая жиденькая «сепсинктур». Психиатр старательно ассистирует. Оперирую в тени берез. Недалеко стоят оседланные кони: рота собирается на диверсию, и, то и дело партизаны заглядывают в «операционную». Гильотинная ампутация не занимает много времени. Стараюсь оперировать сухо – мало стерильных тампонов…
…На утро присылают за мной из соседнего отряда. Тяжелое огнестрельное ранение. Нет стерильного белья, только салфетки. После зашивания открытого пневмоторакса раненому становится легче дышать. Но, велика кровопотеря, шок, необходима трансфузия. У нас есть запас сухой плазмы с длительным сроком хранения. Ее приготовил в Центральном институте крови доктор Розенберг. Плазма растворяется быстро, Она была приготовлена 5 месяцев назад, путешествовала в самолете, на телегах, во вьюках на лошадях, но цвет, прозрачность и запах – нормальны. Опасность миновала…
…Утром нужно перелить кровь раненым, а запас сухой плазмы закончился. Ищу выход. Беру кровь у врачей, знающих свою группу, проверяю ее по своей. Достаем немецкий цитрат, налаживаем перегонный куб – добываем дистиллированную воду двойной перегонки. Консервирующий раствор есть, но как его проверить? Стабилизатор крови – вещь щепетильтная, проверка необходима. Ухожу в свой угол и ввожу себе в вену 10,0 приготовленного цитрата. Химического анализа сделать нельзя, а это – прекрасная биологическая проба. Никаких неприятных ощущений не испытываю – значит все в порядке. К вечеру у меня уже есть баночки со свежеконсервированной кровью. Делаю трансфузии, и бледные лица раненых оживают…»

В брошюрке завалялось несколько исписанных почерком деда листков. Сие письмо предназначалось не мне, но пусть потомки знают своих «героев». Публикую выдержки этого послания соседям:
« Уважаемый Ю…н С…вич, день добрый!
Не сердитесь на меня, если я не то скажу. Вы – добрейшей души человек!
К сожалению, доброта не всегда ограждает нас от ошибок. Речь пойдет не о дележе наследства, а об исполнении последней воли Нины Александровны.
Я знаю, что соседи много сделали по уходу за ней и заслужили материальное вознаграждение. Вместе с тем, добрососедство в коммунальной квартире, так же как и «нерушимость дружбы народов» (например, советско-китайской или советско-польской) не следует переоценивать
В мою память врезался случай. имевший место год назад. Взяв Нину Александровну за обе руки, пятясь назад, вел ее к туалету через прихожую. Она ступала неуверенно, мелкими шажками, часто вздрагивая, боясь упасть. Видя эту картину, сосед впал в дикое раздражение. Раздался вопль:
- И долго тебя так будут водить в нужник?! В дом престарелых тебе пора! Там мигом тебя отправят на тот свет!
Железобетонная логика А…ра С…вича резанула меня ножом по сердцу.
Судите, сами: была ли жизнь Нины Александровны в этой квартире таким раем, как это выглядело в устах соседей на поминках?
А вспомним обстановку, в которой пришлось отправлять Нину Александровну в «казенный дом». Все соседи оказались заняты. Поэтому, сопровождение ее в интернат и оформление ее документов легло на меня (напомню еще раз, дед на общественных началах, работал в совете ветеранов, при этом полноценно работая в НИИ инженером – прим. мое). А.С. позвонил мне на работу, когда я был на приеме у своего шефа. Бросив дела, прибежал на Донскую. Машины еще не было. Нина Александровна очень обрадовалась:
- Какие-то тревожные предчувствия беспокоили меня, Ночь не спала, почему-то казалось, что соседи хотят меня отравить…Боюсь смерти, - сказала она слабым голосом, с трудом произнося слова.
- Ну, зачем же так? У Вас очень хорошие соседи. Гоните от себя мысли о смерти, - утешал я ее, - На фронте Вы были в еще более сложных ситуациях…Многие однополчане погибли. А Вас судьба хранила. Сегодня я отвезу Вас в интернат. Там Вы будете ухожены и под присмотром врачей… Медицина вновь поставит Вас на ноги. Я буду навещать Вас. Пойдем вместе в зеленую рощу слушать пение птиц.
Нина Александровна несколько успокоилась и улыбнулась. Потом она сказала:
- Я боюсь, что А…й не отдаст мне мои деньги. Я уеду, а тут все растащат… Сохрани, пожалуйста мамину шкатулку, кинжальчик Пухова, мои ордена. Не хочу, чтобы это оставалось у них…
- Нина Александровна, и деньги Ваши сосед не замотает, и вещи будут целы. Что касается шкатулки, кинжальчика, портрета мамы – это я беру под свой контроль. Ордена повезем в интернат. Они будут при Вас.
Прошло еще около часа. Машины не было. Хотели посылать за такси. Но вот в дверях появился…, зять соседей. Он приехал на своем «Москвиче». И тут началась спешка и нервозность. А…а И…вна страшно опасалась, что мы не успеем попасть в интернат до 15.00, и тогда Нина Александровна останется на ее руках снова. Предварительной подготовки к отправке не проводилось. На ходу решили отправлять в «парадной» форме. Достали из шкафа, вероятно очень дорогой, японский халат. Заминка произошла с туфлями. Нина Александровна капризничала, нервозность усиливалась. Попросила найти ее любимые золотые часики и мелкие деньги. В суматохе было не до поисков. Упаси господь опоздать в богадельню! В авоську положили документы, ордена, лекарства, пенсии….Под руки спустили ее вниз по лестнице, втиснули в автомобиль, и на больших скоростях помчались в заведение на окраине города, откуда возврата нет. Нина Александровна, прижавшись ко мне, разглядывала в окошки бегущую мимо нее Москву. Это зрелище в последние годы было для нее редким.
Успели вовремя. На первый этаж вела широкая лестница, ступенек 15. Нина Александровна, хоть и с нашей помощью, мужественно поднималась по ним, как настоящий альпинист. Подали лифт, и мы поднялись на 4 этаж. Поместили ее в большой светлой палате, где на койках покоились человек шесть кротких, притихших старушонок. Порядок – строгий. Чистота – образцово-показательная. Побежал оформлять документацию. Медсестра составила приемочный акт.
- Есть ли при больной ценности, сбережения?
- Есть, ордена и пенсия.
- Ордена не берем. Пенсию переведите в Собес.
- Разрешите оставить ее личные вещи.
- Нельзя. Тумбочки все закрыты на замок. Навещать больную можно будет не ранее, чем через две недели.
Захожу в палату попрощаться:
- Нина Александровна, не грустите. До скорой встречи!
Но встрече уже не суждено было состояться. Прошло лишь 8 дней, и она оказалась в морге, затем – кремация, поминки. И так случилось, что проводить ее в последний путь я не успел…»

Конец письма шестого…
Обложка журнала Soviet Woman №2 1947 год:
Нина Александровна Титова

 

[xoma]

Спустя четверть века после войны в глухом лесу был найден вросший в землю танк с хорошо заметным тактическим номером 12. Люки были задраены, в борту зияла пробоина. Когда машину вскрыли, на месте механика-водителя обнаружили останки младшего лейтенанта-танкиста. У него был наган с одним патроном и планшет, а в планшете — карта, фотография любимой девушки и не отправленные письма. Текст письма по ссылке.
Русское Агентство Новостей
http://новости-россии.ru-an.info/но...ы-когда-открыли-его-не-поверили-своим-глазам/

 

[МегаСлав]

очень интересно, спасибо большое!

 

[vitalin]

СПАСИБО БОЛЬШОЕ!!!
Мирного вам неба!

 

[leonid66]

Седьмое письмо, среди прочих...
"...1939 год. Империалистическая Япония напала на дружественную нам Монголию. В силу договора о взаимопомощи СССР направил туда свои войска во главе с командармом Г.К.Жуковым. Разгорались жаркие бои с самураями, закончившиеся полным разгромом захватчиков.
Московское Военное Авиатехническое училище, курсантом которого я был в то время, произвело досрочный выпуск специалистов. Часть выпуска была направлена на Монгольский фронт, другие уехали в строевые формирования. Я попал в Полк Боевого применения Научно-Испытательного Института ВВС (НИИ ВВС) на штатную должность техника эскадрильи по эксплуатации радиосвязного и радионавигационного оборудования. Командовал эскадрильей летчик-испытатель капитан Федор Федорович Опадчий, высокий, стройный блондин с интеллигентным лицом. Полком командовал генерал Шишкин, легендарный летчик Гражданской войны.
Совместно со специалистами ЦАГИ полк проводил исследования, необходимые для создания серийного пикирующего бомбардировщика. Германия уже имела на вооружении такую машину. Мы в этом вопросе отставали, хотя работы в данном направлении велись с 1936 года.
Самолет, выведенный из режима горизонтального полета в режим пикирования, попадал в очень сложные условия, что заставляло конструкторов выполнять много дополнительных жестких требований: большой запас прочности крыла, винты с изменяющимся шагом, специальный прицел для бомбометания летчику и многое другое. Все исследования проводились на приспособленных серийных бомбардировщиках «ДБ-3» и «СБ».
Работа носила срочный характер, и, поскольку в Подмосковье даже летом погода была неустойчивой, командование ВВС решило перебазировать нас в Крым, до наступления осени.
Экипажи вылетели в Саки на своих самолетах, а техсостав везли на четырехмоторном бомбовозе «ТБ-3». Этот аэроплан был тихоходом с крейсерской скоростью 180 км/час.
Крым встречал нас гостеприимно. Яркое голубое небо, ласковые лучи южного солнца… Полевой аэродром с густым покровом зеленой травы и обилием субтропических цветов, стрекотание кузнечиков, порхающие бабочки… А темной южной ночью – тысячи летающих светлячков. Видимость – «миллион на миллион». Летай, сколько хочешь, было бы горючее.
И на земле, и в воздухе сразу началась напряженная работа. Предполетный и послеполетный осмотр, заправка горючим, завеска бомб… Отработка бомбометания с пикирования была возложена на экипажи Опадчего, Пискунова, Жданова, Живописцева, Ковача и Крутикова. Штурманы-испытатели: Усанов, Иващенко, Кириченко, Шорохов; радисты: Ашихмин, Зворонов, Абрамов, Пьяных, Борисов; инженеры: по самолету и двигателям – Марков, по вооружению – Лось. На каждый самолет подвешивалось по 10 бомб «П-50». Экипаж делал четыре – пять вылетов на полигон.
Летчик набирал высоту 3 тысячи метров, заходил на цель, сбрасывал бомбу с пикирования и вновь набирал высоту… И так десять заходов. Экипаж настолько изматывался, что после посадки люди еле держались на ногах. Пока техники готовили самолет к повторному вылету, летный состав, блаженно растянувшись под крылом, старался набраться сил.
Поскольку я в училище МВАТУ прошел солидный курс радиообмена и умел свободно принимать 60 знаков Морзе в минуту, то всегда мог выполнять функции радиста в экипаже. Поэтому командир эскадрильи Опадчий часто поручал мне подменить того или много радиста. Так я получил возможность прочувствовать все «прелести» пикирующего режима.
Во-первых, перед вылетом надо обязательно привязываться ремнями к сидению. В противном случае, при входе в пике, центробежная сила мгновенно выбросит тебя из самолета. Пока в течение шести – восьми секунд бомбардировщик падает носом вниз, человек испытывает состояние невесомости. В это время летчик, пользуясь калиматорным прицелом, наводит самолет на цель. «Поймав» ее в перекрестие, нажатием кнопки на штурвале он сбрасывает бомбы. Скорость самолета за этот период возрастает до 500 км/час. Летчик «берет штурвал на себя», машина выходит в режим горизонтального полета по криволинейной траектории. Центробежная сила огромной величины прижимает тебя к сидению, кровь отливает от мозга, в глазах темнеет, на мгновение теряешь сознание. Такое впечатление, будто кто-то свалил на твои плечи тяжелый груз. Резкий выход из пике опасен и для машины: от перегрузки могут разрушиться крылья.
Так как аналогичные ощущения испытывает и пилот, немцы на своем «Ю-87» установили автомат вывода из пикирования, позволяющий предотвратить возможное разрушение самолета.
Каждый из наших «ДБ-3» и «СБ» был напичкан датчиками и самописцами, регистрирующими механические нагрузки на фюзеляж и крылья. Это были летающие научные лаборатории, дающие исходные данные конструкторам для создания серийного пикирующего бомбардировщика. В 1940 году КБ Петлякова такой бомбардировщик создало и поставило на вооружение ВВС. Это был «Пе-2».
Мы трудились с предельным напряжением изо дня в день. Вечером, еле волоча ноги, плелись на берег моря, чтобы освежить тело купанием. Изредка устраивались выходные дни. Тогда наши ребята шумной ватагой врывались в городской парк курорта Саки, заводя скоротечные романы с отдыхающими дамочками.
А на рассвете следующего дня - вновь полеты, полеты, полеты… Кормили нас прекрасно. Повар, из крымских татар, был мастером своего дела. Приготовленное им харчо и поджарки доставляли нам настоящее удовольствие."

--- Добор поста---

Восьмое письмо.
…Быстро пролетели июнь, июль, август. Начало сентября мало, чем отличалось от предыдущих месяцев. Лишь солнце светило не так ярко. И дым военного пожара не застилал голубого крымского неба. 1939 год вошел в историю Человечества, как год начала самой жестокой, самой кровопролитной войны, вторично охватившей весь земной шар.
Первого сентября в 4 часа 45 минут утра фашистская Германия вероломно напала на панскую Польшу. Воздушная армада немцев нанесла сокрушительный удар по аэродромам противника, в первый же день войны уничтожив до тысячи самолетов. Захватив господство в воздухе, немцы ударили по коммуникациям и пунктам мобилизации войск. Управление польской армией было полностью дезорганизовано. 7 сентября фашисты прорвали пограничную оборону Польши. Ее войска оказались раздроблены, разобщены, рассеяны. Они всюду преследовались гитлеровцами. Скопления отступающих польских частей попадали в окружение. Создалось множество котлов, оказывавших отчаянное сопротивление превосходящим силам противника.
Страну охватили паника и хаос. Буржуазно-помещичье правительство Польши, видя приближающийся конец, покинуло Варшаву. Через шесть дней войны оно оказалось в Люблине. Но и здесь оно пробыло лишь три дня, перебравшись затем в Кременец. 13 сентября его адрес был уже в приграничном городе Залещике. 16 сентября польские правители пересекли румынскую границу. Народ и армия, которая в то время еще вела последние ожесточенные бои, были брошены на произвол судьбы.
Сто тысяч мирных жителей, обезумевших от ужасов войны, бежали с насиженных мест в поисках спасения на территории соседних стран. 19 сентября польская кампания фактически завершилась, хотя Варшава, сильно разрушенная артогнем и бомбардировками, держалась до 28 сентября.
Длилась война восемнадцать дней (а не 1418! - выделил – я, лм). 694 тысячи поляков оказались в плену, а число убитых не поддается учету. Потери немцев: 10 тысяч убитыми, 3,5 тысячи пропавших без вести. (Снова –я, ЛМ) Польша, как суверенное государство, перестала существовать. На оккупированной территории было провозглашено Генерал-Губернаторство. Столицей стал Краков.
Так развивались события, о которых мы узнавали из газет и по радио. И никто из нас тогда не предполагал, что захват Польши станет началом шестилетней Мировой войны.
На оккупированной территории фашисты установили так называемый «новый порядок», когда местное население жестоко угнеталось, уничтожались евреи. Советское правительство не могло допустить, чтобы такую же участь разделили наши братья белорусы и украинцы. Красная Армия получила приказ освободить их от захватчиков.
После такого известия командующий нашим полком генерал Шишкин приказал созвать личный состав на митинг. Выступали летчики, штурманы, инженеры и техники. В их темпераментных речах чувствовался подлинный подъем, все рвались в бой. Мне запомнились слова капитана Ковача: «Я – югославский революционер и политический эмигрант. Очень хорошо знаю звериное лицо буржуазии. Прелести фашистских застенков я прочувствовал на своей шкуре. Сейчас настало время, когда я обязан вступить в бой с классовым врагом. Советское Правительство вверило мне грозное боевое оружие, научило меня управлять штурвалом бомбардировщика. Я и мой экипаж ждут боевого приказа».
Полк рапортовал Партии и Правительству о своей готовности вылететь на фронт. Москва ответила: «Работу продолжать».
В Крыму мы оставались до поздней осени. Трудились с рассвета до темноты. Сильно устали не только физически, но и морально, с нетерпением ждали перелета на подмосковный базовый аэродром имени Чкалова. К ноябрю погода испортилась и в Крыму. Дальнейшее пребывание здесь теряло смысл. Под самые праздники заправили горючим полные баки, в бомболюки загрузили чехлы и стремянки. Полк взлетел, взяв курс на Москву. Низкая облачность и плохая видимость затрудняли ориентировку на маршруте. Часть экипажей до дома не долетела, совершив вынужденную посадку на промежуточных аэродромах.
Командир полка был мрачен. Возможно, кто-то из отсутствующих потерпел аварию или катастрофу? Успокоился лишь на следующий день, когда на стоянку зарулил последний самолет.
Двадцать вторую годовщину Великого Октября отпраздновали, как говорится, «на все 100%». Московская оперетта дала шикарный концерт в гарнизонном клубе. В фойе – танцы под духовой оркестр. В буфете – богатый выбор выпивки и закусок.
И снова включились в текущие дела. Ударили ранние морозы. Выпал снег. Погрузив на сани аккумулятор большой емкости, вожу его от самолета к самолету. Мои радиостанции потребляют большой ток, и проверка их от бортового аккумулятора запрещена.
Шли дни мирного труда. А Мировая война тлела, пока еще не разгоревшись в бушующее пламя…

 

[leonid66]

Письмо девятое. Снова о финской кампании.

"… в конце декабря нас постигло еще одно несчастье. Старший лейтенант Махов пришел на стоянку, чтобы проконтролировать подготовку своего корабля к боевому вылету. Оружейники подвешивали бомбы «ФАБ-100».
- Сколько бомб будете подвешивать? – спросил у них Махов.
- Восемь.
- Маловато. Подвесить еще штуки четыре. Дадим сегодня прикурить белобрысым суоми.
- А инженер разрешит? Ведь получится перегрузочный вариант.
- Мы у него и разрешения спрашивать не будем. Движки на моем самолете новые. Тянут, как звери.
- Смотрите, кабы не было беды! – предупредили оружейники, выполняя требование командира экипажа.
Подошел инженер полка Тарахтунов. Узнав о распоряжении Махова, вскипел:
- Эту машину я в воздух не выпущу!
- Что вы волнуетесь, - возразил Махов. – Рискую ведь я, а не вы.
- Дуракам закон не писан! – кричал инженер. – Рисковать можно только собой. А вы рискуете экипажем и самолетом.
Махов упорствовал. Бесполезный спор затянулся. Инженер махнул рукой и побежал на командный пункт доложить об опасном нарушении инструкции по эксплуатации самолета. По пути его несколько раз задерживали техники с деловыми вопросами. Наконец, Тарахтунов прибежал на КП.
- Товарищ комбриг, - обратился он к Стерлигову, - Махов самовольно перегрузил самолет бомбами. Это опасно. Прошу задержать вылет.
- Поздно. Махов уже в воздухе. Его радист доложил: «Взлет нормально».
Тарахтунов успокоился. Раз взлетел, то – слава Богу!
Инженер вернулся на стоянку выпускать остальные корабли на задание. Время шло, а от Махова донесений не поступало. Прошло часа три.
Вдруг на КП в дверях появляется радист Махова – Анатолий Абрамов… пешком, без шлемофона, в изодранном комбинезоне, сильно хромая, с синяками на лице.
- Абрамов, что случилось? – воскликнул комбриг Стерлигов.
Радист хотел что-то сказать, но ноги его подкосились, и он без чувств опустился на пол. Подбежавший начальник связи приподнял его с пола, усадил на стул. Комбриг из термоса налил какао с коньяком, дал глотнуть Анатолию, когда тот пришел в себя.
- Так что же случилось?
- Самолет упал на первом развороте.
- Вы же радировали: «Взлет нормально». Как же вы сами уцелели? Что с экипажем?
- Не знаю, - сказал Абрамов. – Как только оторвались от взлетной полосы, я дал первую радиограмму. А в это время машина вошла в вираж, и мне показалось, что мы падаем. Инстинктивно ухватился руками за турель, пригнув голову. Больше ничего не помню. Очнулся, кругом – тишина. Вижу, хвостовая часть фюзеляжа оторвалась. Отвязался от сидения. Вылез в дыру. Искал командира и штурмана. Темно. Не нашел. Поплелся на аэродром. Попалась попутная машина. Подвезла на КП.
- Радиста в санчасть. На место катастрофы выслать команду техсостава, - распорядился комбриг.
В состав аварийной команды включили и меня. Взошла луна. Подъехали к месту происшествия. Обломки самолета тянулись метров на двести. Штурман был мертв. Летчик покалечен, но подавал признаки жизни. Обоих увезла санитарная машина.
Анализ происшествия показал, что летчик на малой скорости, не набрав достаточной высоты, начал вираж. Перегруженный самолет скользнул на крыло и, столкнувшись с землей, разрушился.
Анатолий Абрамов перед взлетом привязал себя ремнем к сидению. Это спасло ему жизнь. Надо отметить, что судьба ему благоволила и во время Отечественной войны. Он провел десятки воздушных боев с немецкими истребителями, дважды был ранен, но живым вернулся домой, награжденный многими орденами и медалями.
Махов же провалялся в госпитале год, и был списан с летной службы.
Напрашивается вывод: очень хорошо, когда душа командира экипажа клокочет от ненависти к врагу, и он жаждет сбросить на его голову как можно больше бомб. Но жажда эта не должна переходить в пренебрежение к требованиям технических инструкций, иначе станешь жертвой технической безграмотности."

--- Добор поста---

Сегодня снова покопался в документах:


По нынешним требованиям получается, что мой дед - тоже "блокадник".

Документ №2, разъяснения ниже:


Итак, март 1950-го, родители деда, о которых я писал выше, живут в Москве, дед - служит в Риге. Отец деда - дворник (награжденный медалью за оборону Москвы - о том как он с метлой и свистком оборонял запечатанный дом от мародеров осенью 1941 - я тоже писал)- в 1950-м справил себе новое (видимо дорогое) пальто. Соседка тут же "просигнализировала" в НКВД - мол "на какие шиши"? Дело рассмотрели, прадед, не лишенный чувства юмора, в объяснениях посчитал экономию за всю жизнь от того, что он не пьет и не курит (в отличие от соседки), чего на пять таких пальто могло хватить. Учитывая "пролетарское происхождение", а также заработки майора-сына - дело закрыли. Но деду по месту прохождения службы все-же пришлось выписать вот эту вышеприводимую справку.

 

[Илларионыч]

По нынешним требованиям получается, что мой дед - тоже "блокадник".

Без всякого сомнения, ваш Дед является Защитником блокадного Ленинграда!
Все, живые и мёртвые, хоть два месяца, хоть две минуты.