tvi55
Команда форума
- С нами с
- 27/05/08
- Постов
- 3 960
- Оценка
- 1 750
- Живу в:
- Санкт-Петербург
- Для знакомых
- Владимир Иванович
- Охочусь с
- 1994
- Оружие
- ИЖ-27М, ОП СКС 7.62х39
- Собака(ки)
- Английский кокер спаниель
В канун Дня защитника Отечества из безвестия вернулось имя лётчика Великой Отечественной войны
Москва. Вечерние пробки на выезд, люди, спешащие попасть в свои дома, отдохнуть, забыться перед экраном, брызжущим негативом или приторным, ниже пояса, пошлым юмором, погрузиться в виртуальный мир компьютерных игр, став властителем вселенной или брутальным супергероем. А мы пробираемся на выезд , чтобы покинуть город. Мы едем на встречу с Настоящим человеком.
Наш защитного цвета УАЗик «буханка» в столичных пробках выглядит как простой пехотинец Ваня на придворном балу среди лощёных породистых светских персонажей. Блестящие иномарки с опаской, брезгливо расступаются перед нами. Лёха Буравлёв со спокойствием и достоинством сфинкса с высоты лифтованного кузова презрительно взирает на элитных водителей, пробираясь в потоке на выезд. Вперёд, вперёд, туда к жизни, к реке, к лесу, прочь от экранов, гаджетов, склок, безразличия и чёрствости. Вырываемся на трассу, напряжение потока спадает. Всё реже жёлтыми, причудливо искривлёнными в мокром стекле кометами проносятся мимо огни фар от встречных машин. Ночь. Мерное покачивание УАЗика на хорошем асфальте убаюкивает, и приходит спасительный сон, как саваном отгораживая от проблем и забот.
…26 февраля 1942 года искрящаяся в солнечных лучах белым снегом, укатанная полоса фронтового аэродрома, рёв авиационных двигателей и деловая суета механиков, снаряжающих в бой крылатые боевые машины. Смеющиеся красивые молодые парни в лётных комбинезонах, собачих унтах, теплых меховых шлемофонах, с лётными очками-консервами, будто сошли с агитационных плакатов «Сталинские соколы». Хлопок, взлетает красная ракета, и звено ЛаГГов, поднимая снежную поземку, уносится в голубую высь. Покрытая девственно белым снегом земля, линия горизонта соединяет невозможное, две стихии – землю и небо, стирая границы между белым и голубым. Там, впереди, они едины.
Молодой лётчик с любопытством осматривает землю и чистое небо, сердце наполнено восторгом полёта и всесилия человека, в 20 лет покорившего небо. Вперёд, вперёд к подвигу. Вперёд, туда, где враг марает крестами своих крыльев наше голубое небо, туда, где гусеницы их танков рвут белый покров снега с нашей земли, превращая его в чёрно-кровавое месиво, замешанное на крови наших солдат. Он ведёт свой самолет туда, вперёд, где на реке Ловать немцы пытаются прорвать нашу оборону.
Он всесилен, он не боится смерти, потому что ему 20 лет.
Вот белое покрывало земли начинает пестреть чёрными кляксами воронок, прерывистыми пунктирами траншей и точками артиллерийских и миномётных позиций. Вот голубое небо рвут и пачкают кляксы зенитных разрывов, в сердце кипит ненависть и жажда мести за поруганную землю. Лицо пилота становится сосредоточенным, он сгибается в чашке сиденья, пытаясь слиться с боевой машиной, стать с ней одним целым.
Впереди цель – река Ловать и ненавистные немецкие самолеты. Что может противопоставить им он, сержант, имеющий десяток часов налета? Им, прошедшим и покорившим всю Европу. Им, увешанным крестами «рыцарям» , походя, между делом расстреливающим остатки боекомплекта по колоннам беженцев? Немного или всё! Ненависть! Ненависть и жажду мести.
Бой. Всё смешалось: крылья, винты, рёв моторов, треск очередей пушек и пулемётов. Небо смешалось с землёй, поменялось местами в ещё не придуманных фигурах высшего пилотажа. Свои, чужие, темень в глазах и удар – один , второй…
Дым в кабине. Забрызганный маслом из пробитого двигателя козырёк фонаря, пламя, лижущее удлинённый капот ЛаГГа и подбирающееся к кабине.
Лихорадочный взгляд на землю и, как вспышка в затуманенном боем мозгу: «Жииииить». Жить, чтобы что-то успеть, полюбить, родить, воспитать сына, дочь, работать, строить страну, сажать красивые сады. Мама, а как же она?! «Жииииить!»
Вот на реке, скованной льдом, как родной аэродром, прямой участок…. Туда, скорее туда. Туда, чтобы жить…. Пламя пожирает деревянный самолёт, затрещала горящая шерсть на унтах , как гигантская сковорода, раскалилось пилотское кресло. Значит, пламя уже снизу, и сгорел парашют. Значит, только вниз, только на реку, только вместе с машиной.
«Жииииить!» Нельзя, нечестно умирать в огне в двадцать лет!!!!!
«Жииииить!» – шепчут лопающиеся от бензинового пламени нецелованные мальчишечьи губы….
«Жииииить!» – бьётся в затухающем от боли сознании единственная мысль.
И как дар Божий, как избавление от мук – темнота. Руки в горящих перчатках отпускают ручку управления, объятый пламенем самолёт бессильно клюёт носом, мощный трёхлопастной винт разбивает толщу февральского льда. Удар, взрыв, шипение гаснущего пламени и третья стихия, чёрная стихия воды, поглощает истерзанную машину и человеческое тело. А смерть освобождает душу – и тишина….
…Передо мной через семьдесят пять лет тот винт, уже покрывшийся ракушками и проржавевший, но сохранивший на своих исковерканных лопастях следы того страшного удара и копоть того пламени. Надо мной чистое голубое, без единого облачка небо, не измазанное пятнами зенитных разрывов. А подо мной чистый, без воронок и следов пламени белоснежный лед реки Ловать.
Мои друзья склонились над обгоревшими останками навеки двадцатилетнего сержанта Дмитрия Павловича Малькова и исковерканными обломками его ЛаГГа…
Он прилетел. Через 75 лет, но прилетел.
Алексей – житель деревни Черенчицы Старо-Русского района Новгородской области показал Саше Морзунову, где лежит в реке самолёт. Ребята из Новгородского клуба дайверов на дне нашли обломки машины. Валентин нашёл в архиве документы пилота.
Серёга Степанов, Мишка, Славик, дядя Витя, Люба неделю на ветру и морозе со льда поднимали его обгоревшее тело из реки. Мы помогли ему долететь. А когда мы закончили, Серёга Степанов, взрослый мужик , ветеран Мясного бора, поднявший, наверное, тысячи бойцов, ночью истошно кричал на весь старенький деревенский дом, ставший на приютом на эти дни: «Гооорююю, гоооорюююю!!!»
Мы все горели вместе с Димой Мальковым, мы горели с ним неделю, вынимая из чёрной воды его оплавившееся в алюминиевые слитки сиденье, чёрные, до сих пор пачкающиеся копотью, пряжки парашюта. Мы чувствовали что он хотел нам сказать.
Как страшно умирать в двадцать лет, как страшно сгорать заживо в самолёте, как страшно ничего не успеть в жизни – ничего и всё! Успеть умереть за свою страну, умереть страшной смертью, кануть в безвестие….
Если бы все, слышите, все граждане нашей страны горели вместе с Димой Мальковым, то не было бы столько равнодушных и пустых людей, и больше никогда не сгорали бы заживо наши парни, защищая нашу землю и наше небо. Потому что любая новая война начинается, когда забываются итоги предыдущей. Когда люди становятся чёрствыми и равнодушными к чужой боли, к своей Земле, к своим предкам. И тогда наши дети опять сгорают заживо за штурвалом боевого самолета или рычагами танка. Ведь они, наши дети могут оказаться лучше нас и по-настоящему любить свою землю.
Помните, очень страшно умирать в двадцать лет, мне это передал сержант Дмитрий Павлович Мальков, сгоревший в своём самолёте 26 февраля 1942 года у тихой Новгородской деревни Черенчицы.
https://clck.ru/AfA9G
Москва. Вечерние пробки на выезд, люди, спешащие попасть в свои дома, отдохнуть, забыться перед экраном, брызжущим негативом или приторным, ниже пояса, пошлым юмором, погрузиться в виртуальный мир компьютерных игр, став властителем вселенной или брутальным супергероем. А мы пробираемся на выезд , чтобы покинуть город. Мы едем на встречу с Настоящим человеком.
Наш защитного цвета УАЗик «буханка» в столичных пробках выглядит как простой пехотинец Ваня на придворном балу среди лощёных породистых светских персонажей. Блестящие иномарки с опаской, брезгливо расступаются перед нами. Лёха Буравлёв со спокойствием и достоинством сфинкса с высоты лифтованного кузова презрительно взирает на элитных водителей, пробираясь в потоке на выезд. Вперёд, вперёд, туда к жизни, к реке, к лесу, прочь от экранов, гаджетов, склок, безразличия и чёрствости. Вырываемся на трассу, напряжение потока спадает. Всё реже жёлтыми, причудливо искривлёнными в мокром стекле кометами проносятся мимо огни фар от встречных машин. Ночь. Мерное покачивание УАЗика на хорошем асфальте убаюкивает, и приходит спасительный сон, как саваном отгораживая от проблем и забот.
…26 февраля 1942 года искрящаяся в солнечных лучах белым снегом, укатанная полоса фронтового аэродрома, рёв авиационных двигателей и деловая суета механиков, снаряжающих в бой крылатые боевые машины. Смеющиеся красивые молодые парни в лётных комбинезонах, собачих унтах, теплых меховых шлемофонах, с лётными очками-консервами, будто сошли с агитационных плакатов «Сталинские соколы». Хлопок, взлетает красная ракета, и звено ЛаГГов, поднимая снежную поземку, уносится в голубую высь. Покрытая девственно белым снегом земля, линия горизонта соединяет невозможное, две стихии – землю и небо, стирая границы между белым и голубым. Там, впереди, они едины.
Молодой лётчик с любопытством осматривает землю и чистое небо, сердце наполнено восторгом полёта и всесилия человека, в 20 лет покорившего небо. Вперёд, вперёд к подвигу. Вперёд, туда, где враг марает крестами своих крыльев наше голубое небо, туда, где гусеницы их танков рвут белый покров снега с нашей земли, превращая его в чёрно-кровавое месиво, замешанное на крови наших солдат. Он ведёт свой самолет туда, вперёд, где на реке Ловать немцы пытаются прорвать нашу оборону.
Он всесилен, он не боится смерти, потому что ему 20 лет.
Вот белое покрывало земли начинает пестреть чёрными кляксами воронок, прерывистыми пунктирами траншей и точками артиллерийских и миномётных позиций. Вот голубое небо рвут и пачкают кляксы зенитных разрывов, в сердце кипит ненависть и жажда мести за поруганную землю. Лицо пилота становится сосредоточенным, он сгибается в чашке сиденья, пытаясь слиться с боевой машиной, стать с ней одним целым.
Впереди цель – река Ловать и ненавистные немецкие самолеты. Что может противопоставить им он, сержант, имеющий десяток часов налета? Им, прошедшим и покорившим всю Европу. Им, увешанным крестами «рыцарям» , походя, между делом расстреливающим остатки боекомплекта по колоннам беженцев? Немного или всё! Ненависть! Ненависть и жажду мести.
Бой. Всё смешалось: крылья, винты, рёв моторов, треск очередей пушек и пулемётов. Небо смешалось с землёй, поменялось местами в ещё не придуманных фигурах высшего пилотажа. Свои, чужие, темень в глазах и удар – один , второй…
Дым в кабине. Забрызганный маслом из пробитого двигателя козырёк фонаря, пламя, лижущее удлинённый капот ЛаГГа и подбирающееся к кабине.
Лихорадочный взгляд на землю и, как вспышка в затуманенном боем мозгу: «Жииииить». Жить, чтобы что-то успеть, полюбить, родить, воспитать сына, дочь, работать, строить страну, сажать красивые сады. Мама, а как же она?! «Жииииить!»
Вот на реке, скованной льдом, как родной аэродром, прямой участок…. Туда, скорее туда. Туда, чтобы жить…. Пламя пожирает деревянный самолёт, затрещала горящая шерсть на унтах , как гигантская сковорода, раскалилось пилотское кресло. Значит, пламя уже снизу, и сгорел парашют. Значит, только вниз, только на реку, только вместе с машиной.
«Жииииить!» Нельзя, нечестно умирать в огне в двадцать лет!!!!!
«Жииииить!» – шепчут лопающиеся от бензинового пламени нецелованные мальчишечьи губы….
«Жииииить!» – бьётся в затухающем от боли сознании единственная мысль.
И как дар Божий, как избавление от мук – темнота. Руки в горящих перчатках отпускают ручку управления, объятый пламенем самолёт бессильно клюёт носом, мощный трёхлопастной винт разбивает толщу февральского льда. Удар, взрыв, шипение гаснущего пламени и третья стихия, чёрная стихия воды, поглощает истерзанную машину и человеческое тело. А смерть освобождает душу – и тишина….
…Передо мной через семьдесят пять лет тот винт, уже покрывшийся ракушками и проржавевший, но сохранивший на своих исковерканных лопастях следы того страшного удара и копоть того пламени. Надо мной чистое голубое, без единого облачка небо, не измазанное пятнами зенитных разрывов. А подо мной чистый, без воронок и следов пламени белоснежный лед реки Ловать.
Мои друзья склонились над обгоревшими останками навеки двадцатилетнего сержанта Дмитрия Павловича Малькова и исковерканными обломками его ЛаГГа…
Он прилетел. Через 75 лет, но прилетел.
Алексей – житель деревни Черенчицы Старо-Русского района Новгородской области показал Саше Морзунову, где лежит в реке самолёт. Ребята из Новгородского клуба дайверов на дне нашли обломки машины. Валентин нашёл в архиве документы пилота.
Серёга Степанов, Мишка, Славик, дядя Витя, Люба неделю на ветру и морозе со льда поднимали его обгоревшее тело из реки. Мы помогли ему долететь. А когда мы закончили, Серёга Степанов, взрослый мужик , ветеран Мясного бора, поднявший, наверное, тысячи бойцов, ночью истошно кричал на весь старенький деревенский дом, ставший на приютом на эти дни: «Гооорююю, гоооорюююю!!!»
Мы все горели вместе с Димой Мальковым, мы горели с ним неделю, вынимая из чёрной воды его оплавившееся в алюминиевые слитки сиденье, чёрные, до сих пор пачкающиеся копотью, пряжки парашюта. Мы чувствовали что он хотел нам сказать.
Как страшно умирать в двадцать лет, как страшно сгорать заживо в самолёте, как страшно ничего не успеть в жизни – ничего и всё! Успеть умереть за свою страну, умереть страшной смертью, кануть в безвестие….
Если бы все, слышите, все граждане нашей страны горели вместе с Димой Мальковым, то не было бы столько равнодушных и пустых людей, и больше никогда не сгорали бы заживо наши парни, защищая нашу землю и наше небо. Потому что любая новая война начинается, когда забываются итоги предыдущей. Когда люди становятся чёрствыми и равнодушными к чужой боли, к своей Земле, к своим предкам. И тогда наши дети опять сгорают заживо за штурвалом боевого самолета или рычагами танка. Ведь они, наши дети могут оказаться лучше нас и по-настоящему любить свою землю.
Помните, очень страшно умирать в двадцать лет, мне это передал сержант Дмитрий Павлович Мальков, сгоревший в своём самолёте 26 февраля 1942 года у тихой Новгородской деревни Черенчицы.
https://clck.ru/AfA9G
