- С нами с
- 01/01/00
- Постов
- 9 768
- Оценка
- 3 535
- Живу в:
- Питер Петроградка
- Для знакомых
- Михаил (на ты)
- Охочусь с
- 2000
- Оружие
- MP 153, Rem 700 VLS .243
Коми-вояжеры
Ольга Тимофеева
Оригинал здесь: Русский Репортер
Коми-трофи» — так в Нарьян-Маре называют единственную транспортную ниточку, соединяющую Ненецкий автономный округ (НАО) с большой землей. Два раза в год эта дорога исчезает с лица земли. Но ниточка не обрывается: по мертвой трассе с боем прорываются сотни машин. Нормальной эта дорога не станет никогда: она расположена на территории одного региона (Коми), а нужна другому (НАО). Местные дальнобойщики матерятся, тонут в грязи, но даже они не заинтересованы в появлении здесь асфальта: пока по «Коми-трофи» могут проехать только они, дорога будет их кормить. Они сталкеры, это их Зона. Чужие здесь не ездят
По ту сторону кирпича
Если хочешь, чтобы в городе Ухте на тебя посмотрели как на сумасшедшего, подойди к любому водителю и спроси: «На Ираель едете?»
— Я что, похож на героя? — усмехается хозяин иномарки.
Он соглашается подвезти нас только до поселка Нижний Одес. Дальше асфальт заканчивается.
— Дорога совсем упала, — выдает последние новости водитель. — Там и по четверо, и по пятеро суток живут. Ямы в человеческий рост. Машины на бок ложатся только так. Кстати, посмотрите налево: Ухтпечлаг — карцер знаменитый.
Город Ухта, выросший в 30−х годах прошлого века на нефти, да и вся республика Коми — гулаговские места.
— Железную дорогу тоже зэки строили. Любую шпалу подними — можно поминки справлять. А вообще мне здесь нравится: зима красивая, осень, грибы, ягоды…
Перед самым поселком — поворот. Дальше 70 километров до поселка Ираель — это и есть «Коми-трофи». Еще эту дорогу называют «серпантином» — не за то, что извилистая, а потому что часов 15, 20, 25 подряд приходится перекатываться из одной ямы в другую. За Ираелем снова дорога проезжая — 160 километров до реки Печоры даже «газель» преодолевает. Затем ты упираешься в берег и несколько дней ждешь паром, чтобы еще сутки плыть на нем до Нарьян-Мара. «Вычислить маршруты между Ухтой и Нарьян-Маром невозможно», — утверждает поисковая система Google.
Съезд с асфальта встречает нас «кирпичом»: «Внимание! Дорога находится в аварийном состоянии! Проезда нет!»
В Нижнем Одесе, поселении состарившихся комсомольцев, есть волшебный гараж. Люди, которые держат здесь свои КамАЗы, ездят «под кирпич» по нескольку раз в месяц. Это их работа. Дальний бой. В прямом смысле этого слова.
— «Кирпич» говоришь? — негласный лидер гаражного сообщества смотрит на меня снисходительно. — Ну-ну. А если завтра тебе гаишник скажет «не дыши» — ты что, дышать перестанешь?
— А с дорогой действительно все так плохо?
— Плохо? У моего друга недавно КамАЗ на части разорвало. Вытаскивали из грязи — и рама не выдержала. Неделю в лесу жил. Вчера я к нему ездил, сварку возил, баллон, резак, генератор — прямо в лесу машину склеивали.
Если вместо «кирпича» эту дорогу завтра перегородят бетонной стеной, сталкеры из Нижнего Одеса все равно найдут способ прорваться. Законы экономики сильнее ПДД. Если все грузы в Нарьян-Мар доставлять самолетом, цены в этом регионе вырастут процентов на 30. А там и без того десяток яиц 70–80 рублей стоит.
— Но у вас же нефть, газ, золото… Почему не могут сделать дорогу?
— Мы вот и сами понять не можем, почему все есть — и ничего нету.
3 -й километр
Нашего сталкера зовут Сергей. У него четырехлетний «сайгак» — КамАЗ-вездеход. Выезд намечен на вечер, чтобы к утру пройти 70 километров «Коми-трофи». Этой осенью дальнобойщиков страшат три цифры: 3, 33, 64. На 64−м километре два дня назад скопилась пробка из 40 машин. Дорогу пришлось прорубать в тайге. Мы хотим это видеть.
«Серпантин» начинается с городской свалки. Возле нее стоит КамАЗ с прицепом, только что вырвавшийся «оттуда».
— Там вообще ужас! Ужас просто! Верхние фары в грязи тонут! 12 часов шли! — кричит потрясенный водитель. Новенький, наверное.
Сергей только посмеивается:
— Первые 2 километра будем ехать с бешеной скоростью, — предупреждает он, — 20 километров в час.
За «кирпичом» настигает полное ощущение Зоны из романа Стругацких. И чем ниже скорость, тем крепче это чувство. Проезда нет. Но для посвященных — есть. Мы не посвященные. Нам становится по-настоящему страшно. Как будто выкинули в открытый космос, а скафандр дать забыли.
— Я гонку «Кэмел Трофи» как-то видел по телевизору, — говорит Сергей. — Хорошая дорога. Нам бы такую. Все-таки Camel спонсирует.
— А эту кто спонсирует?
— Ха-ха! Партия и правительство!
Третий километр. Дорога превращается в «няшу». Так здесь называют трясину из грязи, глины и воды. Няша поблескивает под луной, как шоколадная глазурь. Под ней могут быть стволы упавших деревьев, трубы, оторвавшиеся фары, бампера. Может быть просто метр грязи.
— Знаешь, как здесь дорожники работают? — ухмыляется сталкер. — Собирают сухую глину с краев — и в середину!
КамАЗ врубается в трясину под опасным углом. Нам везет: через несколько минут выбираемся на твердую землю. Только свет куда-то пропадает. Поломка? Нет, просто фары залепило грязью: КамАЗ нырнул в няшу выше бампера.
— Недавно парень тут неделю жил. Потом рассказывал: утром просыпаюсь — на пеньке тортик стоит. Спасибо, мужики.
За 3−м километром начинается «стиральная доска». Но здешние стиральные доски — это совсем не те, что попадаются в средней полосе. Постоянные кочки никак не дают вдохнуть — как будто все время получаешь под дых.
— Это еще хорошая дорога, — говорит сталкер. — Очень хорошая.
Переход реки в неположенном месте
— Че там? — нас тормозит водитель «бегунка» — так здесь называют шоссейные КамАЗы, не приспособленные для бездорожья. Несчастный имеет в виду 3−й километр, который у нас уже позади.
— Не пройдешь, — качает головой Сергей. — Лучше дуй по «объездной».
«Объездная» — это колея, которая идет вдоль газопровода. По ней ездить запрещается, но разрешается. Иначе на «бегунке» 3−й километр не преодолеешь.
— На эту дорогу сколько денег ни выделяй, все растворится, — успевает пожаловаться встречный. — Здесь же болото. Оно все спишет. Можно кинуть ложку песка, а по документам написать, что высыпал баржу. Где остальное? А болото засосало!
Он неуклюже сворачивает на «объездную», махнув на прощанье рукой.
Едем дальше. Под колесами попадаются куски прогнивших бревен: это старая лежневка — дорога-частокол, которую строили в 50−х.
— Хорошая трасса была для своего времени, — говорит Сергей. — Но тогда машин таких тяжелых не было. Да и лет сколько прошло…
Теперь бревна торчат вдоль и поперек. Еще хуже, когда их не видно. Зацепишься за такое в грязи — оторвешь мост. На краю следующей лужи лежит проржавевшая кабина КамАЗа. Как она здесь оказалась? Нам уже все равно. Мы с ужасом ждем 33−го километра. Самое страшное место на всем участке — там, где дорогу пересекает река Айюва. Моста тут никогда не было, поскольку речка-переплюйка легко помещается в две трубы. Но недавно они исчезли в неизвестном направлении, и дорогу размыло полностью.
Нам дико повезло. Ударил легкий морозец, и 33−й мы проехали без потерь. По краям дороги (сказать «на обочине» язык не поворачивается) гора коробок с продуктами. Интересно, сколько машин здесь перевернулось?
Бензопила как средство передвижения
На 64−м собралось уже с полсотни машин. В грязь лезть не решаются: один грузовик уже застрял намертво и перекрыл дорогу. Ждут трактор — чтобы вытащил на буксире, и бензопилу — чтобы прорубить дорогу по тайге в обход. Ночуют в грязи. Жгут костры. Не злятся — бесполезно.
— Мы пока сюда доехали, две перевернутые машины подняли, — улыбается Анатолий, дальнобойщик из
Ижмы. — Видел ли я дорогу хуже, чем эта? Видел. Здесь же. В прошлом году.
— Это даже не направление! — смеется другой. — Это ориентир для вертолетов, чтобы не заблудились! Я уже два редуктора менял: в прошлом году один раз прицеп оторвался. Если полуось ломаешь, это считается ерунда, мелочь, одна полуось — 8 тысяч рублей. А редуктор стоит 50 тысяч, и за ним в Москву надо ехать.
Дальнейший разговор — это соревнование: кто больше здесь оставил запчастей. Дальнобойщики говорят о своих потерях с гордостью — как о военных доблестях.
— Однажды ехал по 33−му, форсировал речку Айюву, — продолжает Анатолий. — Чуть-чуть глубины не хватило, чтобы стекла по крышу залить. Одежду, документы на крышу, привязал — и вперед. Смотришь в щелочку и едешь.
К вечеру подоспела бензопила. Дорогу прорубили — грузовики прорвались, но на следующий день и эта дорога стала непроезжей.
В воздухе приятный запах березовой коры. Тишина. Новая партия застрявших дальнобойщиков потихоньку просыпается, слышен лязг открываемых дверей.
— Эдуард Амвросьевич Шеварднадзе! — представляется водитель белого рефрижератора, увязшего в «тесте» по бампер. Он предлагает нам утренний кофе. Кофе сварен на газовой плитке. Есть и газовый баллон, и ящик еды — по-другому по серпантину не ездят: никогда не знаешь, на сколько застрянешь.
Эдик (про Амвросьевича и Шеварднадзе он пошутил) стоит здесь уже сутки, но спокоен, как удав: откуда-то снизу идет трактор, рано или поздно вытащит. Отремонтировать помогут друзья.
— А бизнес организовать тут никто не пробовал? «Вытаскиваем из грязи. Дорого».
— Это же север, — хмурится дальнобойщик. — Тут есть понятия, мораль, понимаешь? Без них никак. Не дадут на этом бизнес сделать. Закопают.
Эдик на безбашенного на первый взгляд не похож — добродушный, мягкий, улыбчивый, немного наивный. Но вот ездит же 7 лет из Белоруссии на самый север.
Помятые люди начинают выползать из соседних грузовиков. Гена, Коля, Саша, Андрей… Гена щурится от солнца и просит дрель: у Колиного МАЗа отвалился стоп-сигнал. Коля гордится, что он единственный ходит по «Коми-трофи» на МАЗе.
— В прошлом году машина ушла в канаву так, что даже трактор ничего не мог сделать, — смеется белорус. — Ее экскаватор откапывал: копнет раз — подтянет ковшом. Двое суток там ночевали. А недавно видел, как в ту же яму «Нива» погружалась: фары — стекло — крыша. И обратно: крыша — стекло — фары. Двери открыли: вода из салона — брымс! Постояли, просушили, хозяин ее завел и поехал. Мистика!
Подходят трактористы, руки в карманы. Осведомляются, что с машиной. Идут вперед — мерить грязь ногами. Померили — руки в карманы — идут обратно. Согласно кивают. 15 минут — и «Шеварднадзе» на твердой земле. Осталось снять редуктор — каких-то 3 часа. «Алга!» — отчаянно кричит Эдик и ложится в грязь под КамАЗ. Наверное, примерно с такой интонацией самураи орали: «Банзай!» Интересно, откуда белорус Эдик подцепил казахское словечко «алга»? Дорожный интернационал?
Еще несколько километров — и дорогу нам преграждает еще один раненый грузовик. КамАЗ с зеленым фургоном лежит на боку. Рядом уже стоит машина, пытается поднять. Сил не хватает. Цепляют трос за лебедку. Дергают. Лебедка отрывается. Ее выбрасывают в кювет. Водитель кружит рядом, расставив руки в стороны — как орел, пытающийся взлететь. Орел пьян в стельку. На дороге пробка: каждый останавливается помочь. Нотаций на тему «пьяный за рулем — преступник» никто не читает. Кто-то разумно предлагает разгрузить машину, чтобы быстрее ее поднять. Орел становится агрессивен:
— Уходи нах… отсюда! — кричит он. — Не хочешь помогать, проваливай!
Пьяного все слушаются и продолжают бессмысленные попытки поднять груженую машину. Мы едем дальше. Темнеет. Подморозило. «Дорога — чудо», — говорит наш водитель. На минуту он даже разгоняется до 30 километров в час.
«Асфальт нам здесь не нужен»
На железнодорожной станции в слове Ираель появляется буква «ё» — так это слово звучит на языке коми. Поздний вечер. Рядом с вокзалом несколько машин. Люди суетливо ищут, с кем уехать на паром. Расстояние до него — 160 километров. Сейчас машины разъедутся, других до утра не найти. По перрону идет, пошатываясь, девушка. Наш водитель молча качает головой. Тут половина таких, но этой лет пятнадцать.
Убитая асфальтовая дорога после убитой грунтовой кажется взлетной полосой. Водитель маршрутки спешит изо всех сил, чтобы успеть до отхода баржи. Тряска такая, что хоть рукавицу в рот засовывай. В салоне кроме нас еще парень с остекленевшими от водки глазами и командировочный из Ухты — везет запчасти для экскаватора. Работы нет, рассказывает хозяин маршрутки: старый микроавтобус взял в кредит, чтоб хоть как-то жить. Он мечтает вернуться в Башкирию и больше не видеть эти края. Но денег на переезд нет.
— Я несколько лет назад травму получил, теперь на работу не берут и инвалидность не дают! — интересно, он так кричит, потому что шумно или просто по-другому уже не может? — Да не нужна мне эта инвалидность! Ничего мне не надо. Вон ваша баржа, приехали! — он вскидывает левую руку. На ней нет пальцев.
На берегу Печоры стоят десятка два КамАЗов и пара джипов. Ждать парома приходится сутками: под конец навигации баржи ходят не по расписанию. Бизнесмен из Нарьян-Мара Дима совершил геройский поступок — прорвался по «Коми-трофи» на джипе. Но он здесь человек не случайный. Раньше сам был дальнобойщиком, а теперь — хозяин 6 КамАЗов и командир 12 сталкеров.
— Зачем мне здесь хорошая дорога? — усмехается Дима. — Чтобы у меня бизнеса не было? Пусть остается как есть.
Он не один такой. Нарьян-марские водилы свой «серпантин» матерят, но любят. Они уверены: если дорогу когда-нибудь сделают, по ней прикатят большегрузные фуры из Москвы, а местные дальнобойщики останутся без работы.
В темноте светятся кабины грузовиков. Рядом курят шоферы.
— Ну все, через неделю «Коми-трофи» сделают! — говорит один, и все согласно кивают.
— Кто сделает? Как сделает? За неделю?
— Дед Мороз. Великий Дорожник, — сплевывает из окна в грязь один из сталкеров. — Только он здесь трассы и ремонтирует.
«Жизнь — тропинка узкая»
Александр Фурман, или просто Степаныч, — лучший капитан на Печоре. Его любят за порядок, справедливость и за то, что на барже работает столовая. Капитан встает затемно, поднимается на берег и прохаживается между машинами, высматривая «своих» — тех, кто с ним ходит постоянно. Командует им заезжать первыми. Остальные — сами разберутся.
Сухогруз СТ-57 может толкать сразу две баржи. Вниз по Печоре — до Нарьян-Мара — идет сутки. Вверх — против Печоры — двое суток. Избранники капитана заезжают на аппарель. Два матроса отмывают колеса машин от грязи. Паром расчерчен пунктирными линиями на четыре полосы — как проезжая часть. Машины паркуются впритык. На высоком берегу тем временем разворачивается схватка. Два КамАЗа идут ноздря в ноздрю — первым пройдет тот, кто наглее. Один из них — наш старый знакомый Коля. Другой — новый знакомый Саня. Коля вырывается вперед на полколеса, Саня — рядом, Коля — на колесо, Саня — на полтора. Коля делает еще рывок, Саня не отстает — и въезжает в бочину нашему старому знакомому Эдику. Добрый «Шеварднадзе» выскакивает из кабины как укушенный. Он кричит Сане разные нехорошие слова. Саня смотрит в боковое зеркало и начинает отползать назад. Место на барже выиграл Коля — у него справа было дерево, а оно молчит. Да и вообще это Колина очередь, но
Сане старшие сказали: хочешь попасть на паром — лезь, но из кабины не выходи — побьют. Саня и лез.
Четырехместная каюта чуть больше купе поезда. В ней два водителя из Нарьян-Мара. Дима и Саша знакомятся. Проверка: свой — чужой.
— Ты работал на Ошкотынской?
— А ты был на Сарембое?
— Я с Усинска возил масло туда. Это на Коротайке (река Коротаиха. — «РР»).
— Что ты мне рассказываешь? Я был там везде!
У обоих высшее образование. Дима энергетик, Саша врач. Почему стали дальнобойщиками? Чтобы почувствовать себя мужчинами, говорят.
Мимо проплывают деревеньки. На берегу лодочные сараи. Река кормит: семга, белая, сиг.
В столовой свои разборки:
— Нет, ты почему вперед меня полез?
— Да он же первый год работает. Студент!
— Вперед меня не залезешь, понял?!
— Это потому что осень, последние паромы уходят, — оправдывается за других Дима. — Дружба дружбой, а заезд врозь.
Объяснив студенту, кто прав, кто виноват, перешли к другой теме:
— В Ижме ставят шлагбаум и пытаются с нас деньги брать. Мы КамАЗом шлагбаум сшибаем — они бегут в разные стороны. Теперь поставили весовой контроль, опять хотят денег. Пишут акт: «Груз сместился». А как ему не сместиться на такой дороге!
— Ровно неделю назад шли — стояло машин тридцать, голодные! Я позвонил в МЧС, сказал: вы хоть хлеба им привезите!
И через это снова приходят к тому, что все люди братья. Особенно дальнобойщики.
— Нормальная работа. Знаешь почему? — говорит Дима. — Потому что есть Коля, есть Эдик, потому что мы друг друга не бросим никогда. Бывает, конечно, уроды попадаются, но мы их учим. То есть не мы — дорога. Вот эта грязная, вонючая, убитая дорога — лучший учитель. На ней уроды либо становятся нормальными, либо уходят. У нас говорят так: «Жизнь — тропинка узкая».
Порт Нарьян-Мара видно с утра. У пассажиров поднимается настроение, они бегают смотреть на краны, хотя знают: идти еще полтора часа. На паром прилетают воробьи. Капитан аккуратно заводит баржу в рукав реки. Мимо плывет моторная лодка. Моторка приветствует сухогруз. Берега завалены трупами автомобилей. Сухогруз опускает аппарель. Сталкеры рассчитываются — по тысяче рублей за тонну — и торопятся в город. Разгрузиться, выдохнуть и — снова на паром, снова под «кирпич». Зона притягивает.
Последнее редактирование:
