б) ШИЛОХВОСТЬ
Эта
утка поменьше кряковной и склад имеет совсем особенный: телом
она несколько тонее и продолговатее, шея у ней гораздо длиннее
и тоньше, а также и хвост, особенно у селезня. Утка вся светлосерая,
покрыта мелкими крапинками; на крыльях, по правильным перьям,
лежат сизо-зеленоватые глянцевитые полоски и больше ничего,
а брюшко беловатое. Селезень довольно красив; нос небольшой,
почти черного цвета; вся голова, даже на палец пониже затылочной
кости, кофейного цвета; от головы вниз, по верхней стороне шеи,
идет ремень, сначала темный, а потом узорчатый, иссера-сизый,
который против крылец соединяется с таким же цветом спины.
Все остальные части шеи, зоб и хлупь — чистобе-лые; из-под шеи,
по обеим щекам, по кофейному полю идут извилистые полоски почти
до ушей; спина светло-сизая или серая узорчатая; на крыльях
лежат зеленовато-кофейные, золотистые полосы, сверху обведенные
яркокоричневою, а снизу белою каемочкою; по спинке к хвосту
лежат длинные перья, окаймленные по краям беловатою бахромкою,
некоторые из них имеют продольные беловатые полоски; вообще
оттенки темного и белого цвета очень красивы; верхняя сторона
крыльев гемновато-пепельная, а нижняя светлопепельная; такого
же цвета верхние хвостовые перья; два из них потемнее и почти
в четверть длиною: они складываются одно на другое, очень жестки,
торчат, как спица или шило, от чего, без сомнения, эта утка
получила свое имя. Подхвостье почти черное, ноги темного цвета,
но светлее носа. Весною шилохвости прилетают позднее кряковных
и сначала летят большими стаями. Полет их резвее полета крякуш;
они чаще машут крыльями и производят свист в воздухе, что происходит
от особенного устройства их крыльев, которые не так широки,
но длинны. Когда утки разобьются на пары, то шилохвости встречаются
гораздо реже, чем другие утиные породы; гнезда их и выводки
молодых также попадаются редко, отчего охотник и дорожит ими
более, чем кря-ковными утками. Осенью я не видывал близко больших
стай шилохвостей, но иногда узнавал их по особенному глухому
их голосу, похожему на тихое гусиное гоготанье, по полету и
по свисту крыльев; стаи всегда летели очень высоко. Еще реже
нахаживал я их врассыпную по речкам. Приблизительно можно сказать,
что шилохвостей убьешь вдесятеро менее, чем кряковных. Это довольно
странно, потому что во время весеннего прилета они летят огромными
стаями. Во всем прочем, кроме того, что яйца их несколько уже
и длиннее яиц кряковной утки, шилохвости в точности имеют все
свойства других утиных пород, следственно и стрельба их одна
и та же. Хотя шилохвостей застрелено мною мало сравнительно
с другими породами уток, но вот какой диковинный случай был
со мной: шел я однажды вниз по речке Берля (Самарской губернии,
в Ставропольском уезде), от небольшого пруда к другому,
гораздо обширнейшему, находившемуся верстах в трех пониже; кучер
с дрожками ехал неподалеку за мной. Семь крупных шилохвостей
пронеслись высоко мне навстречу; я выстрелил из обоих стволов,
но ни одна утка не обратила, повидимому, никакого внимания на
мои выстрелы. Через несколько минут кучер закричал мне, что
те же утки летят назад, и точно: видно, что-нибудь помешало
им опуститься на маленький пруд, оставленный мною назади,и они
возвращались на большой пруд. Утки летели так высоко, что стрелять
было невозможно. Я проводил их глазами и продолжал идти по речке.
Вдруг кучер мой снова закричал мне, что те же семь шилохвостей
опять летят мне навстречу, прибавя, что «видно, и на большом
пруду помешали им сесть». Мы оба устремили глаза на летящих
еще выше прежнего прямо над нами уток. Вдруг одна из них перевернулась
на воздухе, быстро пошла книзу и упала недалеко от меня: это
был селезень шилохвость, с переломленною пополам плечною костью
правого крыла... Трудно поверить, а дело было точно так. Со
всякою другою раной птица может несколько времени летать, но
летать с переломленною костью крыла и летать долго — это просто
невозможно. Не было никакого сомнения, что это были те же самые
утки, в которых я выстрелил: зоркий кучер мой не выпускал их
из глаз. Итак, нельзя иначе объяснить это казусное дело, как
предположением, что дробина ударилась в папоротку селезня и
надколола плечную кость вдоль, то есть произвела маленькую трещинку
в ней, и что, наконец, от усиленного летанья кость переломилась
поперек, и птица упала. Я сам понимаю, что многим покажется
такое объяснение неудовлетворительным, но другого придумать
нельзя. Изумительно также тут стечение обстоятельств: надобно
же было сделаться этому перелому в самую ту минуту, когда утки,
пролетев несколько верст взад и вперед, в третий раз летели
надо мной, так что шилохвость упал почти у моих ног.
