Заветный причал

Заветный причал


Чудит матушка-Природа в последнее время. Балует народ своим трудно предсказуемым характером. Одно слово – «Сибирь», у многих вызывает напряг и лёгкое поёживание. Перед глазами встают картины зимней стужи с трескучими морозами, да засыпанные снегами таёжные буреломы. Суровая Природа, да с суровым сибирским климатом, она и людей местных рождает способными выдержать её мощный натиск. Сибиряки с детства готовы бороться за выживание в нашем резко континентальном климате. Так было всегда.
Но какие-то изменения, происходящие в глубинах Космоса, влияют на привычный сибирский климат. Стали забываться длинные холодные зимы, ранние осенние заморозки, выводящие из равновесия холодные дожди и слякоть. Чудит Природа, одним словом!
Раньше бывало наступала пора бабьего лета с его сонной теплынью как праздник, как маленькое чудо. И длилось чудо недели две. В последние же годы этот бабий праздник, стал превращаться в медовый месяц как минимум, и даже больше. Сибирячки жадны до любви, тепла и ласки. И вот уже середина октября на дворе, а у нас лето и лето. Днём +18ºС, деревья все в листве, трава сплошь зелёная. И только небо чуть бледнее – да вода в речках прозрачней. Полное раздолье для грибников!
День, как известно – год кормит. В такую благодатную пору только не ленись, и любую зиму одолеешь. Посуху смётаны стога душистого сена, убраны огороды, лишь капуста набирается сладким соком до первых заморозков. Для деревенских мужиков, всю жизнь проживших в глухомани на берегах сибирских рек, наступает праздник души и именины сердца. В речной долине матушки Оби, и вдоль всех её могучих притоков – Чарыша, Алея, Чумыша – образовались сотни проток, забок, озёр и ериков, стариц и просто безымянных речушек, составляющих свой водный мир, в акватории которого блаженствует рыбье царство. Хорошая рыбалка в осеннюю пору и есть праздник души. В гухомани добрая рыба – местная валюта. Благодаря ей и процветает натурообмен. Жить-то всем хочется. Ты мне рыбки – я тебе муки, крупы или для скотины корма. Ты мне сена воз – я тебе бензину да водки. А иначе не получается – рыбка только и выручает аборигенов, и кормит и поит. А травостои здесь какие! А какое ароматное, да душистое сено в деревне – ешь не хочу. Молоко у коровушек получается сладкое. Можно и в глухомани жить, только не ленись да землю свою люби. Вот такие теперь и остались в обезлюдивших деревеньках.
Любовь к Природе, к вольной жизни у русского мужика заложена в генах. Порой он и сам этого не понимает, не осознает всю глубину заложенного в нём инстинкта, который рвётся из него и толкает на поступки, которые трудно оценить современному человеку.
Именно этот могучий инстинкт, а проще говоря страсть, и объединяет людей в ряды единомышленников, которые по жизни порой и близко не похожи друг на друга.
Андрей Андреич Богатов – мужчина в расцвете сил, городской житель со стажем. Инженер по образованию, специалист своего дела, про которых говорят, - «светлая голова», почти всю жизнь проработал на ответственных должностях. Последние лет пятнадцать серьёзный предприниматель. Имеет множество связей и знакомств. Благодаря им и устраивает себе небольшие праздники в виде поездки на рыбалку, чтобы отдохнуть душой и телом хоть раз в году. Стоит сделать один звонок в деревню, как весь отлаженный механизм словно по команде трогается с места и начинает работать.
Старый знакомый в сельском райцентре - Иван Путяхин, – человек на местном уровне известный, из тех у которых всё схвачено, всё под контролем. Быстренько оценив обстановку на месте, он даёт знать в город – можно выезжать на ближайшие выходные. Сказано – сделано. Обе стороны, предвкушая обоюдное удовольствие, в состоянии сборов и подготовки к встрече. Ранним субботним утром горожане помчались за впечатлениями. Путяхин встречает в полной боевой - сам в камуфляже, припасы на крыльце. Двухминутная погрузка, и вперед. После годовалой разлуки разговоров на всю дорогу. Иван сам по себе человек неунывающий в любой ситуации, про таких говорят – «лёгок на подъем». Невысокий и подвижный в свои сорок восемь, словохотлив до изнеможения. Он успевает поддерживать разговор сразу с двумя или тремя собеседниками, перескакивая с одной темы на другую, отпуская по ходу шуточки и рассказывая анекдоты, одновременно следить за дорогой, вовремя подправляя маршрут. Час езды по бездорожью пролетает мигом и вот, наконец, цель путешествия. Въезжаем в знакомую деревеньку, от которой осталось две жилых улицы в центре. Много брошенных домишек с заросшими подворьями – селись в любом и живи.
Приятно вырваться на волю из городской суеты и ежедневного нервного напряга. Оказавшись в тиши, один на один с Природой, чувствуешь себя у истоков. У истоков добра, покоя и согласия. Размеренное течение жизни в полусонной деревеньке изредка нарушается с приходом парома по выходным. Водная артерия живой нитью связывает деревушку с райцентром. К назначенному часу на обрывистом берегу собираются все заинтересованные. Одни встречают, другие провожают. А третьим просто есть повод пообщаться с народом, поболтать о том, о сём. Всё на душе веселей.
А народ-то всё славный. Каждый образ по-своему интересен и живописен. Наиболее яркие из них – Степан Ветров по прозвищу «Кузьмич», да Михаил Кажилин.
Степана так прозвали деревенские после просмотра известного фильма с одноименным героем в главной роли. Такой же хлебосол и рубаха-парень, помешанный на охоте и рыбалке. Первым делом заехали повидаться со Степаном. Навстречу из калитки вышел коренастый мужик навеселе, обутый в шерстяные носки. Начались рукопожатия, объятия. «Кузьмич» извинился, что сегодня не сможет уделить нам много внимания: «Гости у меня сегодня, тоже из города». На крыльце сидел Степанов старый друг и благодетель «Исай», он же господин Исаев – чин из Администрации. «Исай» готовил снасти к вечерней рыбалке. В очередной раз остограмившись за приезд старых знакомых, Степан с сыном загрузили в наш багажник сухих дров из поленницы, сложенной на зиму, а в придачу крупную щуку из утреннего улова.
Расположились на берегу речки Рязанки. Рязанка, Рязаночка – тихая, безвестная речушка, один из притоков седого Чарыша.
Вечерело. Тишина стояла ошеломляющая. Прямо на пожухлой траве устроили скатерть-самобранку. Красота!!! Хоть картину пиши «Пикник посреди осени».
Темнело. Костёр из берёзовых поленьев длинными языками пламени стелился ввысь. Стараясь угодить гостям, Путяхин принялся суетиться, приготовляя из щуки «чушь». Это местное название блюда из свежей рыбы. Филе разделывается на кусочки, солится, перчится, добавляется уксус – двадцать минут постоит в образовавшемся маринаде и готово. Можно закусывать. Трижды «закусили». Стало втрое приятней. Энергия забродила по жилам. Компания размякла, повеселела. Души постепенно наполнялись теплотой и любовью ко всему окружающему и друг к другу. В глазах светилась тихая радость и упоение от хорошей компании, от созерцания девственной Природы.
На свет костра будто мотыльки стали собираться местные мужики из старых знакомых. Первым присоединился Кажилин. Посидев немного за компанию, он пригласил к себе на ночёвку. «Один теперь живу, а дом большой – места всем хватит». Большой дом, особняком стоящий на берегу речки, с ярко освещенными окнами, казался сказочным кораблём, плывущим во тьме по воле волн. Главным украшением усадьбы несомненно была огромная берёза под окнами, залитая ярким светом. Не сронившая до октября ни единого пожелтевшего листочка, она стояла в торжественной красе своей, будто отлитая из золота. Дом и внутри оказался обширным, несколько комнат и огромный просторный зал. Путяхин с хозяином принялись на скорую руку сооружать нехитрое застолье из того, что нашлось в доме. Вскоре на столе стояла большая сковорода с яичницей на скворчащем сале, да грузди солёные с луком вприкуску. Всё со своего подворья, натуральное, полезное. Хлебушек тоже деревенский из русской печки. Здоровый воздух, здоровые продукты – сплошная экология. Одним словом застолье вышло на славу – угощенье что надо. А при хорошем застолье у русского человека душа нараспашку. Так и просится излить всю себя, поделиться с ближним и радостью, и шуткой, и песней.
Засиделись допоздна, глухая полночь стояла на дворе. Вволю насидевшись и наговорившись за столом, вышли в зал. У стола на полу стояла гармонь трёхрядка. Один из гостей нажал на голоса, инструмент подал свой певучий голос. Все встрепенулись. Путяхин попросил Михаила: «А ну сбацай, как раньше бывало». Дважды просить не пришлось. Кажилин привычным движением поправил ремни на широких плечах и ударил по клавишам. Громко и весело полились звуки знакомой с детства «Подгорной». Кто-то, не выдержав будоражущего ритма, пустился изображать танец, выделывая немыслимые кренделя заплетающимися ногами. Михаил будто ждал сигнала. Ему и самому очень захотелось поиграть для людей. С танцев перешли на песни по заявкам. Экспромтом состоялся полуночный концерт – просто дискотека по-деревенски. Регулируя репертуар на свой вкус, Кажилин ещё и запел хорошим сильным мужским голосом свои любимые песни про любовь, про малиновку и речку с берёзовым мостом. Пел он от души и слёзы сверкали в глазах. Восторженные слушатели дружно аплодировали в такт музыке. А когда Михаил заиграл любимую всеми на Алтае песню о Кольке Снегирёве – шофёре с Чуйского тракта, хор мужских голосов подхватил мелодию и понеслась широкой рекой задушевная песня.
Над деревней стояла ночная тишь, и только сквозь освещённые окна доносилась песня и звуки певучей гармони. Огромная луна заливала своим серебром округу, сонная речка курилась в тумане, мертвая тишина изредка нарушалась то вскриками полощущихся в ночи гусей, то шумом напуганной рыбы, запертой в большом проволочном садке, привязанном к мосткам.
Очарование волшебной ночи располагало к созерцанию и неторопливым размышлениям наедине с самим собой.
Была у Кажилина многолетняя тайная любовь. Тайная по его мнению, но вся деревня всегда была в курсе событий и чтобы наблюдать эти события, всеми силами поддерживала видимость чужой тайны. Звали «тайну» просто- Ленка. Как и когда познакомились они уже и сами не помнили. Но время помнило. Случилось это четверть века назад. Михаилу в ту пору было тридцать три – Христов возраст. Уже имел семью. Будучи управляющим отделением совхоза в своей деревушке, Михаил не жалея себя, ворочил хозяйством. Земляки уважительно называли его наш «управ». Благодаря его упорству и хозяйской жилке «управ» успел построить и хороший причал, и жильё для сельчан, и клуб, и сельсовет. Возвёл кирпичные стены для большой новой школы. Но в ту пору один умный дядя решил поиграть в перестройку, и остановилось не месте всё недостроенное. Да остановилось не на миг, а как оказалось, навсегда. Со временем пришло всё в запустение, что-то разобрали, что-то поломали. И как укор остановленному начинанию смотрит недостроенное здание пустыми глазищами оконных проёмов, сквозь которые подросшие клёны выбросили свои сухие ветви, как воздетые к небесам руки, просящие о помощи.
После забот и трудов праведных душа и тело просили праздника. По выходным дням Михаил мог в любую погоду, враз собраться и затемно уйти на охоту или рыбалку. А то взять гармонь и айда к друзьям-собутыльникам. В хорошей душевной компании русский мужик всегда был не дурак – выпить.
Ленка – сбитая деваха, кровь с молоком, была на целых десять лет моложе Мишки. Дерзкая и самостоятельная, характером вся в отца уродилась. От отца переняла и страсть к охоте. Ей бы парнем родиться, а оно вон как вышло. За глаза в деревне Ленку звали – «волчица». С пустыми руками никогда не возвращалась. Благо зверья в округе всякого – и зайцы, и барсуки. Ночью по берегам бегают норки в надежде уснувшей рыбкой поживиться.
Зима в тот год была суровая. Морозы стояли крепкие, настоящие сибирские. Лосей близ деревни обитало пруд-пруди. Голодно зимой зверю. Любимое лакомство – молодые осинки, остались глубоко под снежным покровом. Вот и жались лесные великаны поближе к жилью – в заливных лугах зимовало смётанное посуху сено.
Январским субботним днём Михаил засобирался на охоту. Небо затянуло тяжёлыми шторами снеговых туч. Начинался густой буран. В такую погоду к любому зверю можно подкраться на верный выстрел. Облюбовав очередной стог, несколько сохатых неторопливо насыщались душистым лакомством. Михаил с бьющимся сердцем споро приблизился с подветренной стороны на выстрел и выцелив ближнего самца – выстрелил. В последний момент лось нагнулся за очередной порцией и пуля по касательной обожгла холку, разорвав кожу. Раненый зверь, сверкнув налившимися кровью глазами, резко пошёл в атаку на обидчика. Кажилин отпрянул назад и споткнувшись о старую колоду, упал навзничь. Вмиг обдало жаром и промелькнула мысль: «Эх, не успел». В ту же секунду рядом раздался оглушительный выстрел и огромная туша, зашатавшись, грохнулась в двух шагах от лежащего охотника. Пуля вошла точно по месту. Обалдев от пережитого, он не сразу сообразил, что произошло. В двух шагах стояла Ленка. Зыркнув искоса из-подлобья на развалившегося в неудобной позе охотника, она подавив ухмылку и склонив набок повёрнутую в сторону голову, двинулась было дальше. Кажилин оторопело подумал: «Ну, вылитая волчица!» Потом громко окликнул её: «Ленка, стой, погоди не уходи. Подсоби встать!» Она остановилась, повернувшись вполоборота, через плечо бросила на Михаила оценивающий взгляд, затем медленно, как бы нехотя, подошла к нему. Он быстро встал и с укором промолвил: «Что же ты, охотница, добычу бросаешь не тронутой? Не по правилам это, давай помогу разделать». Вынул из-за пояса острый самодельный тесак годный на все случаи жизни. Ленка не следила за его быстрыми движениями, она не мигая напряжённо вглядывалась в его лицо, будто бы видела его впервые. На минуту их взгляды встретились и… Михаил оторопел от неожиданности, его брови от удивления поползли вверх. Перед ним стояла другая Ленка, нет не «волчица». Такой он её не знал никогда. Буря чувств, разыгравшаяся в её душе, отразилась на челе. Выражение лица поочерёдно сменялось от гордо-независимого, то на снисходительно-нежное, то на ласковое, то на страстно зовущее. Взгляд её сверкающих очей пронзал насквозь, до глубины души, обжигая плескучим пламенем чёрных молний. Кажилин невольно вздрогнул: «Ты чё девка»? Усмехнувшись, она достала свой короткий охотничий нож и молча принялась помогать.
Если бы кто-нибудь смог заглянуть сейчас в её душу, то открыл бы великую тайну за семью печатями, а сам бы сгорел в клокочущем пламени. Она давно заприметила этого молодого мужика, хваткого да умелого. Многие пытались подъехать к ней, но все получали отпор. Глаз свой положила на Михаила. Незримой тенью следовала за ним. Он на рыбалку, и она в стороне на берегу, он на охоту, и она, как тень, поблизости. Но чтобы подойти, заговорить, ни-ни. Не могла себя пересилить. Бог увидел её страдания и в награду за терпение предоставил возможность сблизиться.
Кажилин был старше на десять лет, давно был женат, имел сына и дочь. Смолоду увлекался охотой да рыбалкой. Не раз попадал в передряги, дважды тонул, но всегда с Божьей помощью выкарабкивался из сложных ситуаций.
Однажды ранней весной с двумя товарищами попали на реке в мощный водоворот. Лодку перевернуло, напарники утонули. Михаил смог выплыть из ледяной купели. Ноги свело судорогой и он, в кровь сдирая кожу на ладонях о ветви и обнажённые корни кустарника и высохшего бурьяна, по отвесной круче выбрался наверх на одних руках. Острым осколком речной гальки исколол себе ноги, чтобы вернуть чувствительность, и добрёл таки до рыбацкой избушки, в которой сам же, ещё по осени, оставлял запас сухих дров и спички. Это и спасло ему жизнь.
Работали споро. Несмотря на мороз Кажилину стало жарко, сбросил с себя полушубок и кубанку. Жарко было и от работы, и от пережитого, и от не проходящего волнения от встречи с Ленкой. Освежёванную тушу покромсали на большие куски. Михаил предложил: «Давай всё к тебе стащим, - до тебя ближе – потом поделим». Сказано – сделано. Запыхавшийся добрёл до дому, спрятал в кладовой ружьё и патроны, сунул в потёмках за пазуху бутылку самогона, прихватил моток крепкого капронового шнура. Бросил жене походя: «Зверя добыл, вернусь поздно». Она поняла – до утра можно не ждать.
Ленка караулила добычу. Из-под запорошенной снегом вязаной шапки виднелись одни тёмные глаза. Кажилин, подойдя, проговорил: «Сам всё перетащу, иди домой на топи баню пожарче». Не проронив ни звука, она двинулась к своей избе. «Управ» погрузил мясо в шкуру, завязал по краям шнур и впрягшись в примитивную волокушу медленно тронулся в первый рейс. С добычей управились к ночи. Уставший и упревший Михаил грузно опустился на лавку. «Да-а-а, банька то сейчас в самый раз. Веники есть»? - :«Есть».- «Тогда готовь закуску». Он поставил на стол бутылку. Она на возразив ни одним словом, молча принялась готовить свеженину.
Михаил пошёл в первый пар. С порога обдало тугой волной сухого жара. Баня, истопленная берёзовыми поленьями, хорошо настоялась. От запаренного веника шёл лёгкий берёзовый дух. Всё тело налилось истомой. Нет для русского человека пущего удовольствия, чем крепкий пар, да щедрый жар в морозную погоду. И пошёл играть весёлый веник и вдоль, и поперёк. Услышав лёгкий шорох в предбаннике, Михаил попросил: «Ленка, принеси попить», она тут же просунула в дверь ковш с квасом. Зажмурившись от удовольствия, залпом осушил половину, оставшуюся половину разбавил кипятком и плеснул на каменку. Сладкий аромат свежеиспечённого хлеба разлился по всей бане. Распластавшись на полке, разомлевший Кажилин полушутя, полусерьёзно позвал: «Спинку бы что ли попарила». Скрипнув, отворилась дверь и вошла Ленка. Михаил медленно повернул голову и… задохнулся, но не от вкусного пара. Совершенно обнажённая, она стояла спокойная и уверенная. Без одежды, которая скрывала истинные формы, перед Михаилом стояла совершенно незнакомая женщина. Длинные тёмные волосы, невидимые из-под шапочки, ниспадали до плеч. Смуглая кожа матово поблёскивала в свете керосиновой лампы. Тугие груди не рожавшей женщины, как пушечные ядра, строго держали форму. Фигура была ладно скроена и крепко сбита. Она выплеснула остатки из ковша на каменку и, встряхнув веник сильной рукой, принялась парить мужика. Михаил лежал, как деревянный, боковым зрением видя часть живота и чуть ниже. Он просто кожей чувствовал её будоражущую близость. Для здорового мужика это было испытанием.
Преодолев скованность, Михаил перевернулся на спину и, обхватив парильщицу одной рукой за талию, притянул к себе, жарко шепча: «Ложись рядом, отдохни». Места хватило обоим, благо полок был широкий. Михаил, прижав к себе податливое тело Ленки, одной рукой обнимал её за шею, другой нежно гладил по плечу, талии и бёдрам. Она тоже обняла его и они слились в долгом поцелуе. Внутренне напряжение росло. Ленка, спрятав лицо, прижалась к его груди, он вздыхал аромат её волос и ласково поглаживал притаившийся в девственных зарослях лобок. Михаил наблюдал, как налились и стали упругими её соски. Он опустил руку ниже и почувствовал, как она скользнула по липкому телу. Через мгновение они слились в позе, но ничего не получалось. Михаил не мог найти вход, попытался решить задачу с помощью рук – бесполезно. Самостоятельно справиться с дикими зарослями было невозможно.
От прилива чувств и скопившейся энергии Кажилина уже потряхивало и, задыхаясь, он прошептал срывающимся голосом: «Сама». Ленка направила ситуацию в нужное русло, при этом резко подавшись бёдрами навстречу ему. Наконец-то родственные души и два любящих тела слились воедино. Страсть, переходящая в экстаз, была наградой обоим.
Не бывает холодных женщин, просто попадаются им неумелые партнёры. Ласковый жар и нежные руки растопили женскую сдержанность. Вулкан страсти вырвался наружу. Кажилин ритмично взлетал над полком. Наконец-то добравшись до заветного плода, они наслаждались до изнеможения. Ленка, откинув руки за голову, сильно потянулась и закрыла глаза. Её молодое и сильное тело наполнилось удовольствием и негой. Михаил выскочил в предбанник за квасом, обливаясь принялся пить прямо из кувшина.
После бани был «романтический» ужин при керосиновой лампе. Посреди стола стояла глубокая сковорода с томлёной сохатиной и пропитанной жиром картошкой, рядом тарелка с солёными груздями и чашка с мочёной брусникой. «Гостенёк» не забыл про свою бутылку. Ужин удался на славу. Расслабившись после спиртного, Михаил попросил: «Стели постель». Взбив две большущие пуховые подушки и перину, постеленную прямо на полу горницы, Ленка вышла на кухню в длинной и свободной ночной сорочке из ситца, по белому полю которая была усыпана розами. Из глубокого выреза контрастом выглядывала шоколадная грудь и шея. Прижавшись к косяку, она томно произнесла: «Можно ложиться». Кажилин встал и, подхватив её на руки, мягко шагнул за порог тёмной горницы.
Ветер к ночи усилился и плотный буран плавно перешёл в долгую зимнюю метель. Постукивали за окнами ставенки, завывало в печной трубе. Январь заканчивался, наступало время вьюг и метелей. Среди ночных шорохов и порывов ветра за стеной слышен был горячий шёпот: «Господи, как же долго я тебя ждала!»
Много воды утекло в Чарыше с той памятной ночи, но все эти годы Михаил так и не расставался со своей Ленкой. Время, конечно, поменяло обоих. Он постарел и погрузнел, как ни как четверть века пролетело. Она стала боевой и разбитной бабёнкой. Свой отпечаток наложила работа в местном магазинчике. Магазинчик её и испортил. Вино да водка всегда под рукой, незаметно и пристрастилась. Выпив, донимала мужиков. До Кажилина доходили эти вести. Он слушал молча, пока был трезв. Но когда принимал на грудь, ревность выплёскивалась наружу, и частенько Ленке приходилось ходить битой. Раз летом собрались компанией на берегу, хорошо выпили. Ленка, как обычно, за своё, Михаил не выдержал, резко шлёпнул по лицу. Она бросилась в воду, переплыла на другой берег реки и до вечера просидела в кустах, периодически окликая Михаила: «Миш, а Миш! Можно я переплыву обратно?» Кажилин был непреклонен, горланя песни и наяривая на гармони – вечной спутнице во всех гулянках. В глубоких сумерках она всё-таки вернулась и, как побитая собака крутилась возле Михаила, виновато заглядывая ему в глаза. Не смотря ни на что, обоих по-прежнему тянуло друг к другу. Михаил и сам стал чаще и крепче выпивать, но хозяином был исправным.
Опьянев, вспоминал их первую встречу до мельчайших подробностей, её стройное тело и нежные ласки. Хмель будоражил воображение, и яростная ревность выплёскивалась наружу.
Однажды, засидевшись за бутылкой допоздна, ревнивец сильно оскорбил и отлупил свою возлюбленную. Не стерпела такого Ленка, выбежала в августовскую ночь из дому, Кажилин с угрозами за ней. Она кинулась к берегу реки и, повинуясь инстинкту, вскарабкалась на проплывающее дерево. Прижавшись к мокрому и скользкому стволу, отдавшись на волю Всевышнему, поплыла в темноту, спасаясь от преследования. Плавное течение седого Чарыша вынесло беглянку в Обь. В устье Чарыша она как раз делает широкую петлю, прибрежное течение и прибило дерево к берегу райцентра.
Мало бы кто отважился на такой поступок. Ленку не зря прозвали «волчицей». Звериный инстинкт самосохранения и спас её. После этого случая расстались они надолго. Ленка теперь жила в райцентре. Пристроилась мало-мальски да и прозябала, попусту прожигая свою непутёвую жизнь.
С годами Михаил стал степенней. Рыбачил по-прежнему. Благо ходить далеко не надо. Выстроил крепкий дом на самом берегу речушки Рязанки. Рыбка в ней круглый год прибывает. Черпай в любое время как из аквариума.
Дети незаметно выросли, отошли от родителей. Живут самостоятельной жизнью в райцентре. Дочь перетянула мать к себе, своенравный Кажилин остался в доме один. «Здесь родился – здесь и век буду доживать». Развёл большое хозяйство. Одному дел по горло с утра до вечера, скучать некогда. Вот только Серка, серого в яблоках жеребца, вспоминал часто. Старший брат Михаила, поссорившись, в пьяном угаре ни за что, ни про что застрелил бедолагу на глазах у хозяина. По трезвому Кажилин не любил вспоминать это тёмную историю. А когда выпивал – слёзы наворачивались на глазах, и он, обхватив руками опущенную голову, только покачивал её и, вздыхая, приговаривал: «Эх, Серко, Серко – дружок мой, сгубили тебя звери». В эти минуты смотреть на него было невыносимо. Одна надежда теперь согревала его душу. Разчувствовавшись в тёплой компании Михаил донимал всех своими планами на дальнейшую жизнь. «Вот поеду в райцентр и привезу сюда Ленку. Ох и заживём! Хозяйство разведём ещё больше». Мужики как могли отговаривали Кажилина не делать этого. Мол и годы уже не те, какая там любовь. Да к тому же видели её – ведёт себя не правильно. За спиной его толковали меж собой более откровенно: «И его дуралея в могилу загонит, и всё хозяйство по ветру пустит». Михаил и сам внутри души понимал, что мечты его тают как восковая свеча.
Слегка подмораживало. В ночном воздухе чувствовалось дыхание приближающейся непогоды. Млечный Путь, сотканный из мириадов галактик, яркими созвездиями сиял прямо над головой. Небеса будто говорили: «Живите в вечном мире и гармонии! Жизнь продолжается по своим законам».
Утром заявился Степан. В броднях и тельняшке, с копной свалявшихся кудрей, он радостно улыбался. Слегка отдохнув, после ночной рыбалки с «Исаем», наш друг был готов к новым приключениям. Решили поневодить на Чарыше. Быстренько позавтракав зажаренной на скорую руку щучкой, с пивом чудом сохранившимся в холодильнике, втроём отправились на реку.
Казанка, вытянутая из воды, ожидала нас на галечной косе. На берегу, завалившись на бок, доживал свой век ржавеющий катер. Одевшись потеплее, расположились с Иваном по местам, спиной к носу лодки. Степан накинул на плечи лёгкую куртёшку из брезента. Долив бензину, он принялся заводить старенький «Вихрь». Замученный движок никак не хотел заводиться – «чихал», «стрелял», «схватывал» и снова «глох». Наконец завёлся, но опять беда – не развивает оборотов. Оба цилиндра никак не желали работать в такт. Пока заводили двигатель, лодку снесло под яр, на самую глубину, где мощный водоворот принялся раскручивать её, всё убыстряя бег. И вот наконец мощно взревев обоими цилиндрами, «Вихрь» резко рванул с места, и мы понеслись навстречу удаче. Холодный утренний воздух пронизывающими струями забирался под одежду, прогоняя остатки вчерашнего хмеля.
«Кузьмич» восседал у руля с гордо поднятой головой, встречный ветерок играл с его шевелюрой. Мы в куртках гнулись пониже, прячась от холода, а он грудь нараспашку в одной тельняшке и с непокрытой головой. Обогнув по большому кругу остров, вошли в левый рукав Чарыша. Здесь и решили забрести с неводом.
Мне было интересно посмотреть, как это неводят с помощью лодки. Оказалось, что это, как всё гениальное, очень даже просто. Разыскав в кустах спрятанный с прошлой рыбалки невод, погрузили его на корму лодки. К верхней тетиве привязали крепкий капроновый шнур подлинее, по-местному «водило». Степан на малом ходу плавной дугой пошёл к противоположному берегу, сбрасывая кольцами снасть в воду. Мы с Путяхиным, набросив себе на плечи водило, как коромысло, побрели вдоль берега по мелководью. Река была шире невода, натяг получился хороший. Степан, встав на курс параллельно берегу на малом газу пошёл вперёд. Прочное водило, врезаясь в горбушку, тянуло на глубину. Мы, как бурлаки с бичевой, сгибаясь от сопротивления, упрямо тащились вперёд, стараясь не отставать от лодки. Метров через двести Степан стал заворачивать к нашему берегу. Мы поднапряглись и тоже потянули своё крыло, черпая воду сапогами. Закруглив невод, Степан причалил к мелководью, отвязал от лодки свою тетеву и вручную потянул к берегу. Через двадцать минут первый заброс был завершён. В награду – полмешка некрупных подлещиков сверкало серебристыми боками в мотне.
Второй тони не получилось. Не успели тронуться с места, в устье реки показался белоснежный катер рыбнадзора. Мерно постукивая дизельным двигателем, он шёл по Оби. С точки слияния двух рек был наилучший обзор во всех направлениях. Дабы не нарываться на неприятности, мы быстренько причалили к берегу, выбросили невод под кусты. Экипаж разделился. «Кузьмич», забрав мешок с уловом, помчался на полном газу на стоянку, а мы с Путяхиным прогулочным шагом побрели неспешно лесистым берегом, любуясь увядающей Природой, да угощаясь остатками осыпавшейся ежевики. Холодные утренники уже напоминают: «Не расслабляйся, сибиряк, зима не за горами!»
Текучей медью льётся лист с берёз, оголяя гибкий стан юных красавиц. Изредка перепадающий осенний дождик, мягко шурша, обмывает их обнажённые тела. К празднику Покрова нужно иметь и чистые помыслы, и души, и телеса. Приближается пора примерять зимние обновы. В ожидании подарков ёжатся белокожие бедняжки на холодном ветру, прижимаясь друг к другу и укрываясь в мягких лапах молодых ельников.
В лесной чащобе, на склонах глухих овражков ютятся заросли переспевшей калины. Небольшими куртинками, горя рубиновыми кистями сквозь поредевшую листву, выбегают они на опушку и, как стайки голенастых девчонок- невест, убраные яркими бусами и серьгами, красуясь, засматриваются на проезжающих молодцев.
Осень – пора свадеб!
За разговорами незаметно добрели до стоянки. Степан, откинувшись навзничь, дремал на носу лодки, солнышко уже пригревало. Заслышав наши шаги, поднял голову. Усевшись по бортам, устроили перекур. Подходили местные рыболовы. Обсуждали ситуацию с инспекцией, клёв, хорошие уловы. Интересно было наблюдать местную манеру общения. Юрка-фермер, завидя Путяхина, завопил: «А эта сволочь что здесь делает?» - «По тебе соскучился». «Да на кой ты мне сдался, убивать тебя пора!» - «Ну ты и чертяка». – Сам ты «щёрт» из мутного болота!»
При этом горячо пожимались в приветствии руки. Степан в этих разговорах не участвовал, он вообще был немногословен. Попыхивая папироской и прищурив один глаз, он безмятежно следил за разговорами и чему-то улыбался себе на уме.
Хорошо жить в краю родном. Где родился, там и пригодился. Вся жизнь Степана прошла на Чарыше. Здесь учился, здесь и женился, сына родил. Тоже рыбак заядлый подрос. Много лет прошоферил. Любил мотаться по командировкам на колхозном «Камазе». Исколесил пол-Сибири, но лучше родного гнезда ничего не нашёл.
Сброшенная полой водой в бурный речной поток, мечется бедная щепка от берега к берегу, гонимая течением и ветрами самых немыслимых направлений. И швыряет её на крутые каменистые берега, и топит её в водоворотах омутов, пока не вынесет в тихий и уютный заливчик на тёплом песчаном бережке. Здесь, опустившись в глубокий ил, доживёт она свой век, как на пуховой перине, в тиши и забвении. И кажется нельзя было придумать лучшего места, и нет его родней.
Так и человек. Гонимый судьбой по жизни, «наломав немало дров», наполучав тумаков и ран душевных, добредает до своего родимого пристанища, до старого, забытого Богом и людьми причала, откуда когда-то вышел в первое плавание по Большой Реке, под названием – Жизнь – и нет его краше.
А имя тому заветному причалу – «малая родина»!
Распрощавшись с колхозом, пошёл Стёпа «капитанить» на паром. Благо реку знал с детства, и всё свободное время проводил на ней родимой. Во времена всеобщего развала и приватизации, речной флот тоже претерпел преобразования. Большая часть флота и речников осталась не у дел. Тогда-то Степан и решил обзавестись собственным «флотом». В весеннее половодье по большой воде привёл к родному берегу свой «корабль». Это был десятитонный катер, он и загорал теперь на берегу в ожидании большого плавания.
Степан мечтал зарегистрировать своё дело и предложить услуги в качестве частного парома. Власти навстречу не пошли, в регистрации отказали, мотивируя тем, что и существующему муниципальному парому работы не хватает. Вот так капитан и остался круглогодичным рыбаком. Охоту тоже уважал, но охотился нечасто. По натуре «Кузьмич» добряк, а такие редко бывают сосредоточенными добытчиками – всё больше для души охотятся. Да к тому же рыбалка она что – набилась рыбка в сеть или невод, вытряхнул в мешок, она похлопала хвостом да и забылась вечным сном. А охота – это другое… Не каждому хватает сил посмотреть зверю в глаза за миг до выстрела. А ещё всегда и везде сопровождал Степана верный друг Демон – помесь овчарки и лайки, чёрно-белый молодой красавец с гордо поднятой головой. Нос у пса всегда по ветру. Малейшее движение не ускользнёт от его зоркого взгляда. Белая грудь боевым щитом выделялась на фоне чёрного окраса. Хвост кольцом, подчёркивал породу.
Рассказал Степан один забавный случай на охоте. Как-то после ночного снегопада пошли они с Демоном прочесать заросший берег старика Чарыша, зайчишку потропить или лиску вспугнуть. Только вместо «рыжей» вспугнули табун кабанов. Взволновался «Кузьмич» - «Не уж-то вепри поселились в наших местах». Но, когда приблизились друг к другу, Кузьмич в «диких вепрях» узнал деревенских хавроний. Горе-хозяин Мишустик, вечно промышлявший охотой, хозяйство вёл абы как. Хрюшки его на «вольных хлебах» вынуждены были сами себе добывать корм. Хозяин уже и забыл о их существовании, считал без вести пропавшими, а хрюши было уже собрались и зазимовать в лесу. По наводке Степана Мишустик и логово их обнаружил под вывороченной с корнем ракитой. Возвращение блудного семейства праздновали два дня кряду, закусывали свежениной.
Вот и подошло время уезжать домой. Всего сутки прошли, а сколько знакомств, разговоров и впечатлений. Даст Бог – на тот год встретимся.
Заехали к Степану попрощаться. Он засуетился, достал из погребка солёных груздей на гостинец. Про таких, как наш «Кузьмич», говорят: «Последнюю рубаху с себя снимет, да ещё в неё же и гостинец завернёт». На причал прибыли заранее, чтобы не опоздать на паром. Посидели, потолковали за жизнь – приняли на посошок. «Демон» неотступно следовал за хозяином. Молча, с умным взглядом слушал наши разговоры. Степан периодически ласково поглаживал друга по блестящей шерсти, любовно трепал заскорузлой ладонью изящную холку.
Величавое солнце завершает свой ежедневный бег, и медленно скатывается за горизонт в багровых оттенках вечернего заката. Косые лучи нежно скользят по верхушкам деревьев, стеной стоящих на противоположном берегу. Густые тени ложатся на воду. Лёгкие сумерки покрывают тонкой вуалью вечерний пейзаж.
Крадучись двигаясь по низкой воде, наконец появляется паром. На нём в три ручья стоят грузовики, нагруженные дровами на продажу. «Дровяной бизнес» - тоже средство выживания. Матушка-берёзка всегда была для российского человека палочкой-выручалочкой. Летом – сок, да лапти. Зимой – дрова, да веники. Если раньше жизнь была прописана по плану, то теперь по принципу – спасение утопающих, дело рук утопающих. А если короче – «спасайся, кто может». Вот и спасаемся всеми доступными способами и средствами.
На самом носу парома нашлось и нам местечко. Погрузка закончилась быстро. Короткий гудок известил окрестности об отправлении. Гулкое эхо побежало в сторону заходящего солнца, теряясь в глубине зарослей на другом берегу. Забормотав винтами, паром вырулил на середину реки. Медленное течение, помогая, плавно понесло нас в устье Чарыша – к месту слияния с Обью.
Лесистые берега за кормой, на глазах растворяются в густеющих сумерках, сливаясь с тёмной водой. На этих берегах остаётся кусочек сердца, а в душе приятные воспоминания. Тугими струями плавно несёт свои воды задумчивый старик - седой Чарыш. Над вершинами старых приречных вётел лёгкий ветерок нежно шелестит отмирающей листвой. Закатная тишь разлита в воздухе. Покой и умиротворение ласкают душу. Благодать!!!
Стемнело. На небосводе зажглись первые звёзды.



Октябрь 2005 г. Алтай.