WW
Пользователь
- Регистрация
- 09/07/19
- Сообщения
- 30
- Реакции
- 16
- Адрес
- Вышгород
- Для знакомых
- Васильич
- Охочусь с
- 1980
- Оружие
- ИЖ-27
- Собака(ки)
- Нет
Огромный секач темно-бурой масти появился в Крехаевских болотах, заросших непроходимым чапыжником. Помимо внушительных габаритов, длинных, саблевидных, как бритва, клыков, кабан удивил своими умственными способностями и егерей, и охотников. Из хорошо организованных загонов выходил он целым и невредимым. Словно пролезал в игольное ушко, оставляя позади себя загонщиков. Как ему это удавалось? – никто не мог взять в толк.
– Не кабан, а Киборг, – сказал егерь Анатолий. Парень на вид лет тридцати, с изогнутым полудугой носом, чумацкими усами на крупном подбородке, будто Запорожского старшина казацкого войска, сошедший со старинной гравюры.
Так и закрепилась за кабаном кличка:Киборг".
Осень и начало охотничьего сезона выдались теплыми. Часто моросил дождь. В конце ноября полезли грибы, привлекая неугомонных грибников. Болото не замерзало.
На инструктаже, приезжие из города охотники, наслышанные о вепре, хором заговорили про болото.
– Болото, так болото, – сказал директор охотхозяйства.
Начали загон. Я миновал кочкарник, путь преградил непролаз, единственное, о чем думал в эту минуту – мачете, для прорубания прохода в густых зарослях. Пот градом катился с лица, одежда давно промокла, ноги одеревенели.
Поначалу идти было легко: олени, лоси, кабаны своими переходами натоптали столько тропинок, что удавалось обозначить перспективу ближайшего маршрута, но уже метров через триста все проходы на моем пути сошлись к одной тропе, а она предстала узким лабиринтом в зарослях вьющегося лозистого кустарника. Лабиринт потянул вниз. Ничего не оставалось, как опуститься на корточки и передвигаться малыми шашками.
Громко трещала рация навязчивыми командами охотоведа, он шел верхом угора меж сосен, дубов, осин и видел крайнего:
– Вася, какого черта ты взял влево, прими правее, пр-а-ве-е я говорю! Кабаны выйдут!
– Понял, иду,– едва слышу сквозь треск и шум рации меланхоличный голос.
– Вася, я сказал правее, обогни деревья, три кабан впереди тебя… уходят!
– Ну, так шо… вода там, вертолет нужен, – бурчит непоколебимый и всегда чем-то недовольный егерь Василий в трубку.
Моя нора вдруг ощутимо сузилась, стала ниже. Через несколько метров встал вопрос: что делать – ползти назад, а я уже едва передвигал колени на оттаявшей болотной земле, или пробиваться вперед? И, как награду авансом, наконец, увидел в небольшом оконном проеме отблеск свинцового неба. Однако веточный тоннель по-прежнему цепко держал в своем чреве. Попытался и, в конце концов, с трудом выбрался наверх, на пружинистую густерню.
Сделал первый шаг, потом второй, панцирь из веток закачался сильнее, а на пятом или шестом уступе, куда перенес вес тела, кустарниковый зонт «выстрелил» сдавленной пружиной, отбросив меня в болотину.
«Чертов кабан!..» – вымолвил я, лежа в болотной жиже, стараясь не выронить из руки ружье, держа его стволами вверх. Потом поднялся, начал отряхивать с одежды грязь, стаскивать сапоги, чтобы вылить воду.
Рация снова затрещала. Охотовед, будто услышал мои мысли, начал материться… Кабан, о каком вожделенно думали приезжие охотники, как и в предыдущий раз, вышел из загона.
Минут через сорок, потные, разгоряченные, измотанные болотом, скупо перебрасываясь словами, стоим полукругом, передавая из рук в руки бутылку с минеральной водой. Выгнанные на линию стрелков свинья и подсвинок – слабое утешение за выпущенного секача.
Прибежал Бродяга, рослая западносибирская лайка, с вывалившимся языком, раной на правой голени – след стычки с Киборгом. Тыкался в ноги, сдабривая и до того мокрые камуфляжные брюки обильной слюной, поднимал голову с запаленными глазами, в которых читалось: «Тоже мне, охотники, мать вашу…»
Собачий лай, и визг слышались в болоте, но загон бросить мы не могли, да и вряд ли бы слабо притравленная собака в одиночку смогла удержать разъяренного вепря. Ходили мы с ружьями, но по условиям договора – право на выстрел предоставлялось только в исключительных случаях.
Охотничий сезон близился к концу. Заканчивались индивидуальные охоты на вышках, когда директор охотхозяйства выписал, наконец, заработанную лицензию, мысли и пожелания всех сошлись к одному – добыть Киборга. Слухи и легенды о нем с каждым днем обрастали снежным комом. Будоражили не только приезжих, но и местных охотников.
На кормушки кабан приходил. Об этом красноречиво говорили следы на снегу, многочисленные порои на оттаявшей земле, под стать его туше. В январе морозы спали, началась ростепель, температура поднялась до нулевой.
Мне выпало сидеть на лабазе, сооруженном на соснах, растущих островком близ березовой рощицы. Забрался засветло при тумане. Уселся поудобнее. Начал моросить дождь. С хвойных веток, которые предварительно были хорошо встряхнуты, опять густо капало. Сумерки сгустились, черно-белые стволы берез едва различимы, хотя сверху отчетливо вырисовывался на земле квадрат из поджаренной и высыпанной час назад кукурузы. Чуть поодаль, в сосняке, белым фоном отдает не растаявший снег. Тишину нарушают лишь падающие вниз капли.
Треснула ветка, едва донесся стук копыт убегающей косули. Но вот уже другой треск, утяжеленный, повторился, громче, вслушиваясь, я уже не сомневался – шел крупный зверь. «Киборг!» – полосонула сознание мысль.
Звуки едва улавливал, но они все больше наполняли меня: фырканье, втягивание воздуха, выдохи, поросячий визг. Сомнений не было, к кормушке шли кабаны. На какое-то время шум затих, но вновь затопало на тропе… а уже через секунду-другую несколько подсвинков черной тенью метнулись к кукурузе.
Не спеша, несколько раз останавливаясь, словно раздумывая, к кормушке приблизились три взрослых особи. Заработали свиные челюсти: визг, фырканье, перебег с одной сторону в другую, ближе к лакомому корму. Мое внимание было приковано к кормящимся зверям. Не сразу заметил сеголетка, медленно приближающегося к кормушке. Тотчас, несолоно хлебавши, он был отогнан свиньей.
Прошло больше получаса, памятуя о том, что договорились стрелять только в Киборга, я засомневался… если придет он, что останется от кукурузы? – и негромко хлопнул ладошами. Свиней, как ветром сдуло. Разбежавшись в разные стороны, они остановились, замерли, насторожившись, но поняв, что тревога ложная, вернулись к корму. Двое взрослых всерьез занялись ужином, самка по-прежнему при случае отгоняла не прошеного того нахлебника.
Первыми насытились взрослые, стали ходить вокруг, внюхиваться, чесаться о стволы сосен. Свинья зашла за лабаз. Ветер дул со стороны кормушки, наверное, какую-то молекулу моего запаха свинья учуяла. Она издала один короткий, в виде хрипа, звук, потом другой и все стадо, как и в предыдущий раз, разбежалось вглубь деревьев. Корма оставалось достаточно, но свиньи к нему не вернулись. Не пришел в ту ночь и Киборг.
Вечер следующего дня мало чем отличался от предыдущего. На четырех кормушках, находящихся недалеко друг от друга, насыпали кукурузы, сели. Погода резко изменилась, с утра шел снег. К вечеру подморозило. Пригодилась хозяйская пуховая подушка, старый армейский бушлат. Я зарядил ружье и стал ждать. Прошло часа два.
Мороз донимал, и уже стало казаться, что секач не придет. Небо вызвездило. На ветвях ближайшей сосны белела пластина снега, казалось, что оттуда пробивается тонкая полоска света, заставляя постоянно поворачивать голову.
За моей спиной раздался шорох, как будто шум от чьих-то шагов то удалялся, то приближался. Я насторожился, напряг слух, но ничего не слышал, скорее, почувствовал: рядом ходит крупный зверь. Истошно и противно стала кричать сова. Крик ее вскоре прекратился, из сосен донесся слабый скрип снега, началось движение. В сторону кормушки шел кабан. Но это был не Киборг. Пальцы онемели от холода, я медленно вытащил из кармана вязаную перчатку, стал натягивать на левую руку, не успел завершить эту процедуру, как движение повторилось, но чуть левее. И я увидел: как свинячья туша, копной сена, медленно двигалась в потемках в стороне от своего собрата. Вот оно что! Так вас двое! Кабанье чмыханье и фырканье рубило зимнюю тишину.
Я находился в безопасности и все же почувствовал, как по телу пробежал холодок. Осторожно передвинул флажок предохранителя. Не выходя из-за деревьев, скач остановился, жадно втягивая в себя воздух, замер и его «адъютант». Логика Киборга мне стала понятна и вполне согласовывалась со свинячьей этикой: в случае опасности подставить под выстрел своего младшего сородича.
Кабаны ходили кругами, замирали, вынюхивали, удалялись и возвращались вновь. Я начал вести с «копной сена» мысленный диалог: «Как вкусно пахнет а-а! Ты же хочешь отведать жареной кукурузы? Знаю, хочешь. Так подойди, что тебе стоит!» Секач по-прежнему фыркал, втягивал в себя воздух...
Мне показалось, от неосторожного движения рукой звякнула антабка, но я ошибся. Шум донесся из леса. Кабаны замелькали меж деревьев и скрылись в густоте леса и ночи.
«Как можно!? Столько высидеть и все коту под хвост…» – корил я себя, потом начал успокаивать: « При его-то способностях ... Нет, у Киборга не электронный мозг, намного круче. Факт».
Я еще сидел на лабазе, когда донесся тихий шум двигателя машины, напарник ехал в мою сторону. Сноп света от фары осветил прогал в соснах, скользнул по тому месту, где еще недавно стоял секач. Как выяснилось, приходил он и к другим вышкам, но благодаря врожденной осторожности, феноменальному чутью, слуху, держался от корма на безопасном расстоянии.
Это был последний день охоты на кабана. Лицензию закрывали. Но я не жалел, что остались без добычи, напротив, проникся к темно-бурому вепрю особым уважением. «Пусть продолжает свой род, так поредевший в последнее время в Крехаевских болотах », – думал я.
Что стало с кабаном в дальнейшем? Нарвался на шальные выстрелы браконьеров, или также «водит за нос» егерей на загонных охотах? Не знаю. Вскоре, после окончания зимнего сезона, я уволился из охотхозяйства и уехал из Евминки.
– Не кабан, а Киборг, – сказал егерь Анатолий. Парень на вид лет тридцати, с изогнутым полудугой носом, чумацкими усами на крупном подбородке, будто Запорожского старшина казацкого войска, сошедший со старинной гравюры.
Так и закрепилась за кабаном кличка:Киборг".
Осень и начало охотничьего сезона выдались теплыми. Часто моросил дождь. В конце ноября полезли грибы, привлекая неугомонных грибников. Болото не замерзало.
На инструктаже, приезжие из города охотники, наслышанные о вепре, хором заговорили про болото.
– Болото, так болото, – сказал директор охотхозяйства.
Начали загон. Я миновал кочкарник, путь преградил непролаз, единственное, о чем думал в эту минуту – мачете, для прорубания прохода в густых зарослях. Пот градом катился с лица, одежда давно промокла, ноги одеревенели.
Поначалу идти было легко: олени, лоси, кабаны своими переходами натоптали столько тропинок, что удавалось обозначить перспективу ближайшего маршрута, но уже метров через триста все проходы на моем пути сошлись к одной тропе, а она предстала узким лабиринтом в зарослях вьющегося лозистого кустарника. Лабиринт потянул вниз. Ничего не оставалось, как опуститься на корточки и передвигаться малыми шашками.
Громко трещала рация навязчивыми командами охотоведа, он шел верхом угора меж сосен, дубов, осин и видел крайнего:
– Вася, какого черта ты взял влево, прими правее, пр-а-ве-е я говорю! Кабаны выйдут!
– Понял, иду,– едва слышу сквозь треск и шум рации меланхоличный голос.
– Вася, я сказал правее, обогни деревья, три кабан впереди тебя… уходят!
– Ну, так шо… вода там, вертолет нужен, – бурчит непоколебимый и всегда чем-то недовольный егерь Василий в трубку.
Моя нора вдруг ощутимо сузилась, стала ниже. Через несколько метров встал вопрос: что делать – ползти назад, а я уже едва передвигал колени на оттаявшей болотной земле, или пробиваться вперед? И, как награду авансом, наконец, увидел в небольшом оконном проеме отблеск свинцового неба. Однако веточный тоннель по-прежнему цепко держал в своем чреве. Попытался и, в конце концов, с трудом выбрался наверх, на пружинистую густерню.
Сделал первый шаг, потом второй, панцирь из веток закачался сильнее, а на пятом или шестом уступе, куда перенес вес тела, кустарниковый зонт «выстрелил» сдавленной пружиной, отбросив меня в болотину.
«Чертов кабан!..» – вымолвил я, лежа в болотной жиже, стараясь не выронить из руки ружье, держа его стволами вверх. Потом поднялся, начал отряхивать с одежды грязь, стаскивать сапоги, чтобы вылить воду.
Рация снова затрещала. Охотовед, будто услышал мои мысли, начал материться… Кабан, о каком вожделенно думали приезжие охотники, как и в предыдущий раз, вышел из загона.
Минут через сорок, потные, разгоряченные, измотанные болотом, скупо перебрасываясь словами, стоим полукругом, передавая из рук в руки бутылку с минеральной водой. Выгнанные на линию стрелков свинья и подсвинок – слабое утешение за выпущенного секача.
Прибежал Бродяга, рослая западносибирская лайка, с вывалившимся языком, раной на правой голени – след стычки с Киборгом. Тыкался в ноги, сдабривая и до того мокрые камуфляжные брюки обильной слюной, поднимал голову с запаленными глазами, в которых читалось: «Тоже мне, охотники, мать вашу…»
Собачий лай, и визг слышались в болоте, но загон бросить мы не могли, да и вряд ли бы слабо притравленная собака в одиночку смогла удержать разъяренного вепря. Ходили мы с ружьями, но по условиям договора – право на выстрел предоставлялось только в исключительных случаях.
Охотничий сезон близился к концу. Заканчивались индивидуальные охоты на вышках, когда директор охотхозяйства выписал, наконец, заработанную лицензию, мысли и пожелания всех сошлись к одному – добыть Киборга. Слухи и легенды о нем с каждым днем обрастали снежным комом. Будоражили не только приезжих, но и местных охотников.
На кормушки кабан приходил. Об этом красноречиво говорили следы на снегу, многочисленные порои на оттаявшей земле, под стать его туше. В январе морозы спали, началась ростепель, температура поднялась до нулевой.
Мне выпало сидеть на лабазе, сооруженном на соснах, растущих островком близ березовой рощицы. Забрался засветло при тумане. Уселся поудобнее. Начал моросить дождь. С хвойных веток, которые предварительно были хорошо встряхнуты, опять густо капало. Сумерки сгустились, черно-белые стволы берез едва различимы, хотя сверху отчетливо вырисовывался на земле квадрат из поджаренной и высыпанной час назад кукурузы. Чуть поодаль, в сосняке, белым фоном отдает не растаявший снег. Тишину нарушают лишь падающие вниз капли.
Треснула ветка, едва донесся стук копыт убегающей косули. Но вот уже другой треск, утяжеленный, повторился, громче, вслушиваясь, я уже не сомневался – шел крупный зверь. «Киборг!» – полосонула сознание мысль.
Звуки едва улавливал, но они все больше наполняли меня: фырканье, втягивание воздуха, выдохи, поросячий визг. Сомнений не было, к кормушке шли кабаны. На какое-то время шум затих, но вновь затопало на тропе… а уже через секунду-другую несколько подсвинков черной тенью метнулись к кукурузе.
Не спеша, несколько раз останавливаясь, словно раздумывая, к кормушке приблизились три взрослых особи. Заработали свиные челюсти: визг, фырканье, перебег с одной сторону в другую, ближе к лакомому корму. Мое внимание было приковано к кормящимся зверям. Не сразу заметил сеголетка, медленно приближающегося к кормушке. Тотчас, несолоно хлебавши, он был отогнан свиньей.
Прошло больше получаса, памятуя о том, что договорились стрелять только в Киборга, я засомневался… если придет он, что останется от кукурузы? – и негромко хлопнул ладошами. Свиней, как ветром сдуло. Разбежавшись в разные стороны, они остановились, замерли, насторожившись, но поняв, что тревога ложная, вернулись к корму. Двое взрослых всерьез занялись ужином, самка по-прежнему при случае отгоняла не прошеного того нахлебника.
Первыми насытились взрослые, стали ходить вокруг, внюхиваться, чесаться о стволы сосен. Свинья зашла за лабаз. Ветер дул со стороны кормушки, наверное, какую-то молекулу моего запаха свинья учуяла. Она издала один короткий, в виде хрипа, звук, потом другой и все стадо, как и в предыдущий раз, разбежалось вглубь деревьев. Корма оставалось достаточно, но свиньи к нему не вернулись. Не пришел в ту ночь и Киборг.
Вечер следующего дня мало чем отличался от предыдущего. На четырех кормушках, находящихся недалеко друг от друга, насыпали кукурузы, сели. Погода резко изменилась, с утра шел снег. К вечеру подморозило. Пригодилась хозяйская пуховая подушка, старый армейский бушлат. Я зарядил ружье и стал ждать. Прошло часа два.
Мороз донимал, и уже стало казаться, что секач не придет. Небо вызвездило. На ветвях ближайшей сосны белела пластина снега, казалось, что оттуда пробивается тонкая полоска света, заставляя постоянно поворачивать голову.
За моей спиной раздался шорох, как будто шум от чьих-то шагов то удалялся, то приближался. Я насторожился, напряг слух, но ничего не слышал, скорее, почувствовал: рядом ходит крупный зверь. Истошно и противно стала кричать сова. Крик ее вскоре прекратился, из сосен донесся слабый скрип снега, началось движение. В сторону кормушки шел кабан. Но это был не Киборг. Пальцы онемели от холода, я медленно вытащил из кармана вязаную перчатку, стал натягивать на левую руку, не успел завершить эту процедуру, как движение повторилось, но чуть левее. И я увидел: как свинячья туша, копной сена, медленно двигалась в потемках в стороне от своего собрата. Вот оно что! Так вас двое! Кабанье чмыханье и фырканье рубило зимнюю тишину.
Я находился в безопасности и все же почувствовал, как по телу пробежал холодок. Осторожно передвинул флажок предохранителя. Не выходя из-за деревьев, скач остановился, жадно втягивая в себя воздух, замер и его «адъютант». Логика Киборга мне стала понятна и вполне согласовывалась со свинячьей этикой: в случае опасности подставить под выстрел своего младшего сородича.
Кабаны ходили кругами, замирали, вынюхивали, удалялись и возвращались вновь. Я начал вести с «копной сена» мысленный диалог: «Как вкусно пахнет а-а! Ты же хочешь отведать жареной кукурузы? Знаю, хочешь. Так подойди, что тебе стоит!» Секач по-прежнему фыркал, втягивал в себя воздух...
Мне показалось, от неосторожного движения рукой звякнула антабка, но я ошибся. Шум донесся из леса. Кабаны замелькали меж деревьев и скрылись в густоте леса и ночи.
«Как можно!? Столько высидеть и все коту под хвост…» – корил я себя, потом начал успокаивать: « При его-то способностях ... Нет, у Киборга не электронный мозг, намного круче. Факт».
Я еще сидел на лабазе, когда донесся тихий шум двигателя машины, напарник ехал в мою сторону. Сноп света от фары осветил прогал в соснах, скользнул по тому месту, где еще недавно стоял секач. Как выяснилось, приходил он и к другим вышкам, но благодаря врожденной осторожности, феноменальному чутью, слуху, держался от корма на безопасном расстоянии.
Это был последний день охоты на кабана. Лицензию закрывали. Но я не жалел, что остались без добычи, напротив, проникся к темно-бурому вепрю особым уважением. «Пусть продолжает свой род, так поредевший в последнее время в Крехаевских болотах », – думал я.
Что стало с кабаном в дальнейшем? Нарвался на шальные выстрелы браконьеров, или также «водит за нос» егерей на загонных охотах? Не знаю. Вскоре, после окончания зимнего сезона, я уволился из охотхозяйства и уехал из Евминки.
Последнее редактирование: