Остап Вишня

 

 

I

Ох, и камышистая же речка Оскол! Ох, и рыбная же она, ох, и утиная!

И утиная, и дупельная, и бекасиная!

А какая вода в Осколе!

Нежная, ласковая, мягко-шелковая!

Если из города Купянска вы проплывете Осколом по течению километров двадцать, то увидите, как по взгорью разлеглось село Сеньков.

У Сенькова Оскол-река делится на три рукава-русла, а между ними, между этими рукавами-руслами,— острова, буйным камышом закудрявленные, остролистником, осокой, дикой мятой...

Среди камышей тех буйных — озера-зеркала, а на озерах — кувшинки, белые лилии и ковры, ковры, ковры темно-зеленой ряски.

А посреди озера плесы, где вскидываются щуки, как корыто, где пускают пузыри золотистые караси, «ну, ей-богу, как лопата» лини, «ох же и лини, вы никогда не поверите!»

И падают на те озера чирки, падают крыжни (кряква) и широконоски.

И везде, везде среди камышей на реках наших, маленьких и больших, есть обязательно «белое» озеро и обязательно есть «камышовое». Более поздние названия озер-зеркал пошли либо от имени бывшего хозяина, либо от какого-нибудь события, свидетелями которого были озера-зеркала эти...

Может быть, сеча там была с турками или татарами, может быть, чья-нибудь буйная или смиренная головушка в том озере смерть приняла, вот и будет тогда «татарское» либо «турецкое» озеро, «Марусино», «Иваново» озеро...

А то, может, князь какой древний над озером шатер свой раскинул, когда на печенегов походом шел, и вот с тех самых прадедовских времен зовется оно «Князь-озеро»...

А правнуки наши будут называть озера на реках наших, где происходили страшные бои с гитлеровцами, «Ковпак-озеро», «Молодчий-озеро» и вообще «Герой-озеро»...

...А близ села Сенькова, под горой, где закудрявился лес «Рыжок», есть озеро Сердюково и есть озеро Кирмасово...

И на Сердюковом озере и на Кирмасовом — ряска, и кувшинки, и лилии, и дух мяты, и шум камыша, и караси, и щуки, и сомы...

— Вы на Кирмасовом были?

— Нет!

— Ой! Да там же утки этой самой, что песку в море!..

II

Вы когда-нибудь охотились с крякухой?

И вообще знаете ли вы, что такое «крякуха»?

Не знаете?

Ай-ай-ай-ай! Как же это так, что вы не знаете, что такое крякуха?

Крякуха, или, как ее еще называют, «подсадная» утка, такая вроде самая обыкновенная с виду уточка, поменьше крыжня, но побольше чирка...

Некоторые утверждают, что крякуха — это помесь дикой и домашней утки, что для того, скажем, чтобы добыть уток-крякух, надо пустить весной домашнюю утку на озеро, чтобы ее там «потоптал» дикий селезень... И тогда из оплодотворенных таким образом яиц домашней утки вылупятся крякушонки...

Но на самом деле это совсем не так.

Крякухи — особая порода уток, выведенная, как нам сообщили, уже давненько в Тульской губернии, оттуда она и распространилась по всей стране...

По внешнему виду крякуха серовата, цветом пера напоминает крыжня. Однако она меньше крыжня.

Характерная ее особенность та, что, когда она видит или даже не видит, а только слышит в воздухе шум полета одиночной утки или же утиной стаи, она «кричит», крякает, призывая летящих своих сородичей подсесть к ней, познакомиться.

— Ках-ках-ках! Пожалуйте ко мне! Как-ках! Очень вас прошу! Ках-ках-ках!

Вот, следовательно, и служит крякуха приманкой для диких уток.

Хотите знать «технику», то есть то, как крякуху пускать на озеро или на реку, чтоб она вам уток приманивала?

Это очень просто.

На одну лапку крякухи нашивается такой кожаный чулочек, к нему прикрепляется небольшое кольцо.

К длинному шнуру, привязанному к кольцу на крякухиной лапке, прикрепляется «грузило», то есть гирька или просто увесистый камень, который погружается на дно озера, а крякуха, привязанная к нему шнуром, плавает, словно на якоре.

Предоставляете ей небольшую площадь, ну, этак четыре-пять квадратных метров, где она, купаясь и тихонько крякая, плавает.

А вы в челне забираетесь в густую осоку или камыш, замаскировываетесь, сидите и ждете...

И со скуки перебрасываетесь с крякухой словами:

— Тась-тась-тась!

А она в ответ вам тихонько и ласково:

— Ках-ках-ках!

Но вдруг крякуха резко и тревожно, будто даже захлебываясь:

— Ках-ках-ках! Ках-ках-ках!

В голосе тревога, беспокойство, истерика, а сама она будто в воду нырнуть собирается.

Следите! Это стервятник-ястреб заметил вашу крякуху и кружит над нею.

Не зевайте! Ибо стрелой упадет ястреб — и не будет у вас больше крякухи...

Зорко всматривайтесь: не мелькнет ли где на воде или же на камышах тень крякухиного погубителя?

И без колебаний, заметив его:

— Бах!

Застрелили вы ястреба или не застрелили, но отогнали; второй раз вряд ли потянет его полакомиться вашей крякухой.

Успокоилась крякуха, успокоились и вы...

Опять слышите:

— Ках-ках-ках!

Однако это «ках» какое-то неуверенное, равнодушное...

Это какая-то пташка порхнула через озеро, может, камышовка, может, выпь, а может быть, по ряске пробежала чернявенькая дикая курочка.

И снова тихо...

И вот вам призывное:

— Ках-ках-ках! Ках-ках-ках!

Сколько нежности и лукавого кокетства в голосе!

— Я здесь! Я здесь! Ко мне, друзья!

Вы смотрите вверх: проплывает стайка чирков... Не все из них обязательно садятся, повинуясь крякухиному зову, но все же садятся...

III

Ну, пойдемте с вами на озеро Кирмасово.

Оно неподалеку от села, может быть, всего в километре...

Там, на Кирмасовом озере, дед Кирило карасей ловит; там, в камышах, стоит его челнок, и на камышах сохнут разостланные верши!

— А попадете ли вы на озеро?—спрашивает дед Кирило.— Я завтра вентеря не буду ставить, пойдите, посидите с крякухой. Вчера, как въезжал в озеро, там такие крыжни поднялись, штук, верно, девятнадцать! И чирки были... Только ж попадете ли вы на озеро, потому как стежка туда по осоке чуть-чуть приметная? А само оно, озеро, густым камышом обросло... Глядя с дороги, никогда вы не скажете, что там есть озеро. Может, прийти к вам и проводить? — предлагает свои услуги дед Кирило.

— Нет, дедушка, лучше расскажите, по каким приметам отыскать это озеро, где сворачивать на стежку через осоку. Я один найду, а вы поспите! Потому что пойду я чуть свет.

— Так вы, значит, так...— поучает дед Кирило.—• Пойдете этой дорогой по-над Осколом к лесу «Рыжок». Когда будете идти, слева под горой увидите стожки сена. Один стожок, второй, третий. Когда насчитаете три стожка, немножко пройдите дальше и посмотрите направо. Будут там у дороги березки. Так дойдите до последней березки — она самая толстая — и оттуда уж смотрите на осоку. Берег там сплошь в осоке. Там заприметите вы узенькую стежку через осоку. Это, собственно, не стежка, а так вроде бы осока малость примята, потому как никто туда, на озеро, не ходит, кроме меня. Вы и ступайте той стежкой до камыша. Там, в камышах, увидите такие словно бы ворота,— это уже как подойдете близко к камышу, потому как издали тех «ворот» не видать. Когда подойдете близко к камышу, вода будет, да там неглубоко, в сапоги не нальется, идите смело! Как войдете в камышовые «ворота», увидите мой челнок. Челнок, правду сказать, плохонький, с течью, да там ковш лежит — будете воду вычерпывать. Протек дьявольский челнок! Это уже третий год, как он протекает! Никак не соберусь законопатить и просмолить. Да это ничего, он выдержит, чаще только воду вычерпывайте. Весельце с собой возьмите, потому я без весла обхожусь, когда вентеря ставлю, я шестом. Плывите протоком между двух стенок камыша; проток хоть и узенький, но все-таки челнок пролезет; проток вас и выведет на озеро. Только ж, смотрите, не заденьте и не свалите мои вентеря. Как выедете на озеро, гребите к другому берегу,— там уток больше. Там и плес пошире, чтобы крякуху пустить, и кусты рогоза есть, где очень удобно укрыться,— утка и не заметит...

...Ранехонько утром вы берете ружье, весло, корзинку, в которой покрякивает крякуха, и идете к Кирмасову озеру.

Темно. Кукарекают петухи...

Вы миновали крайнюю в селе хату. Впереди, вдалеке, темнеется лес «Рыжок». Справа блестит Оскол, тихонько шумят камыши.

Здесь запроектировано построить колхозную гидроэлектростанцию.

Вы пристально вглядываетесь влево, туда, где должны быть стожки сена.

Начинаются кусты... Вот и первый стожок, и второй, и третий.

А где же последняя березка? Самая толстая?

Ага! Вот и последняя, самая толстая березка.

А где же стежка через осоку?

Вы долго ходите около осоки, вглядываетесь, ищете, где она примята...

Вот она!

Вы уверенно идете примятой осокой, доходите до камышей. «Ворот» в камышах нет. Перед вами стена густого-прегустого камыша, который словно насмехается над вами.

— Ну что, нашел? Ш-ш-ш! — издеваясь, шуршит камыш.

Вы возвращаетесь на берег и опять ищете «примятую» осоку.

Ищете, ищете и почти бессознательно мурлычете себе под нос:

Во саду ли В огороде

Травушка помятая; Не работа меня сушит, А любовь проклятая.

Вы ловите себя на этих напевах и ругаетесь: «А и верно: не работа тебя сушит, а любовь... только не «проклятая», а самая настоящая любовь к природе — к зеркалу-озеру, к тихим плесам, к посвисту утиных крыльев».

— Да нет, это же и есть та самая стежка, «примятая» осока!

Вы вновь бредете к камышам. Вот и вода. Чавкает вода под сапогами, которые вы с трудом вытаскиваете из трясины, ступив на кочку, а затем, перепрыгивая с кочки на кочку, приближаетесь к камышу.

Стой! Вот что-то вроде «ворот»!

Ползете по грязище сквозь «ворота». Вот и челнок! Над камышом стрелой метнулся чиренок. Крякуха ваша в корзинке, услыхав шум утиных крыльев, сразу:

— Ках-ках-ках! А вы ей:

— Тась-тась-тась! Не кричи, голубушка, сейчас выплывем на озеро, будешь там плавать, тогда уж и станешь кричать.

Вытолкнув челнок на место поглубже, вы усаживаетесь и держите путь к озеру.

Челнок из непокорных. Он во что бы то ни стало хочет въехать носом в вентерь деда Кирила.

Вы выруливаете на середину протока; вентерь носом челнока не задет, но вы сами зацепили этот вентерь веслом, и он падает на вас как раз своим широким отверстием, и голова ваша проскакивает в обруч, и вы уже точно пойманный карась.

А впрочем, в конце концов вы все-таки выруливаете и плывете к плесу, привязываете крякуху к грузилу — самому обыкновенному камню.

Бульк!

Камень в воду, и крякуха ваша, ныряя, плавает по плесу...

Быстрехонько вплываете в рогоз — в густой-прегустой куст рогоза посреди озера!—пригибаете ветви к стеблю и сидите под ними, словно в зеленом шалаше...

Заряженная централка лежит у вас на коленях, вы — весь внимание, напряжение...

Сереет. Над озером туманится...

Вот пискнула камышовка, серенькая маленькая пичужка уже проснулась; с невероятной, акробатической ловкостью она перепрыгивает со стебля камышинки на рогозу, охватывает лапками тонюсенький ее стебелек и качается на нем...

Она вас совсем не боится: качается прямо над вашей головой — вот-вот за фуражку заденет...

Пробежала по зеленому ковру ряски курочка. Остановилась против челнока, смотрит удивленно: она здесь все лето живет, а такого еще не видала.

Вы шевельнулись — курочка метнулась и исчезла.

Крякуха покрякивает спокойно:

— Ках-ках-ках!

Нет, значит, пока ничего...

Но вот внезапно что-то большое шумно пронеслось мимо вашего челнока и уцепилось за рогоз, зажав в лапах несколько стеблей сразу. Стебли пригнулись к самому челноку...

На вас смотрит, оторопев, большая рыже-серая неуклюжая птица.

Она отродясь не видела в этой рогозе ни челнока, ни писателя.

А он тоже оторопел и остолбенело смотрит на нее широко раскрытыми глазами.

А-а!.. Да это же выпь, пугающая детей своим громким над камышами: «Бу-у-у! Бу-у-у!»

Вы делаете чуть заметное движение — и выпь, шумно рассекая рогоз, исчезает.

Крякуха всполошилась.

— Ках-ках-ках!

— Тась-тась-тась! Спокойно! Выпь никакой тебе не враг!

...Солнце! Солнце! Его первые лучи ударили по камышам, по плесу...

Золотой Стала ряска, плес — огненное зеркало, и в этом зеркале купается золотая крякуха.

Растаял туман. Вдруг призывное:

— Ках-ках-ках! — заливается крякуха. Высоко-высоко над озером проплыла стая крыжней... Не приземлил их крякухин клич-призыв, промчались

дальше...

Ой, что это такое?

Крякуха что-то слишком далеко от камня отплыла.

— Тас-тась-тась! Куда это ты?

А она трепыхнула крылышками и поплыла... в камыши. Отвязалась!

— Тась-тась-тась!

Да куда там! Где-то уже довольно далеко в камышах откликается:

— Ках-ках-ках!

Возможно, это она откликается на ваше «тась-тась», а возможно, встретилась с крыжнем, знакомится. Прощай, крякуха! Первый раз не повезло!

А Иван Кириллович (чья крякуха) очень настойчиво просил и наказывал:

— Смотри же, чтоб не отвязалась! Они, крякухи, такие: носиком развязывают узелок на кольце — и тогда прощайте!

Ой, что ж делать? Что же этому Ивану Кирилловичу сказать?

Но не всегда крякуха отвязывается. Это у новичка-крякушечника так порой бывает...

А если нормально, то крякуха плавает, плещется, покрякивает.

И вот вам призывающее:

— Ках-ках-ках! Ках-ках-ках!

То осторожная лысуха выплыла из камышей. Она озирается по сторонам, клонит голову на левый бок и правым глазом смотрит на небо, на солнце. Она ведь слышала, а возможно, и видела, что в озеро заплыл челнок, а теперь никого нет, только уточка свободно плавает и, никого не боясь, купается. Осторожненько, тихонько, раздвигая ряску, лысуха плывет к крякухе.

Ах, какая же ты, лысочка, доверчивая!

На крик-зов крякухи по-разному реагируют пролетные утиные стайки и одиночные дикие утки.

Вот летит стая чирков. Их двенадцать.

Заслышав крякуху, они вдруг сворачивают к озеру, быстро облетают озеро раз, потом исчезают за камышами и снова появляются над озером, но уже немного пониже... Ишь какие осторожные! Зорко всматриваются: нет ли где на озере чего-либо опасного!..

Вы сидите в челноке, скрытом за рогозом, и — ни звука! Тогда они падают на озеро, словно кто-то их из сита просыпал.

Но падают далековато от крякухи, вразброд, не кучею.

Упали и с минуту сидят, как набивные чучела, неподвижно.

И только через некоторое время начинают подплывать друг к другу, медленно приближаясь к крякухе...

Вы не шевелитесь, ждете, пока они сплывутся, чтобы затем одним выстрелом свалить их, ну, если и не все двенадцать, то, на худой конец, немногим меньше... Но только немногим!

Сидите, задумавшись или заметив в стороне курочку, наблюдаете, как она по ряске перебегает...

Крякуха спокойно покрякивает...

Вы перевели взгляд на крякуху, а на том месте уже не одна, а три птицы плавают...

Когда они прилетели, как очутились возле крякухи? Вы на этот собственный вопрос только плечами пожимаете. Вы всматриваетесь: где же ваша крякуха, а где гости?

Наконец, разобрались...

Да отплывите же от крякухи, потому что не могу я пальнуть: могу крякуху задеть...

И когда они, перебирая носами ряску, отплывают, тогда:

— Ба-б-б-бах! Ба-б-б-бах!

— Ках-ках-ках!— восклицает крякуха.

И камнем на нее валится пара крыжней. Даже крякуха перепугалась и шарахнулась от них...

Они сплываются. Кажется, крякухи не заденете, так как ваше ружье бьет кучно.

Вы целитесь в первого, который поближе к вам, с надеждой, что заденете и второго, плывущего за ним...

А знаете, как целить в сидящую утку?

Не в нее непосредственно надо целиться, а под нее.

— Бах!— первый крыжень завертелся на месте и вдруг ныряет, второй с криком срывается и летит на вас. Этого вы бьете влет... И, представьте себе, падает и этот... Тем временем выныривает первый, убитый...

Гордостью так и пышет от вас!

Вот если б сейчас вас увидели те, кто всегда допытывается, заметив уток на ваших тороках: «Дороги ли нынче утки?»!

А если сядет на плес тучей стая крыжней — может, тысяча, может, две тысячи, может, пять тысяч!..

Да что там говорить! Охота с крякухой — очень добычливая, спокойная охота, особенно для охотников, которые уже в годах, которым бродить по болотам и лазить по камышам уже.., ну, как бы выразиться... тяжеловато...

Только не слишком увлекайтесь.

Убили десятка четыре или пять и ступайте себе домой. Не надо обязательно пятьсот или тысячу. Это слишком много!

А так — одну на борщ, одну на жаркое с яблоками или с брусничным вареньем. И хватит с вас.

Дед Лука был вообще прекрасным охотником и еще более прекрасным крякушечником. И крякухи у него были такие, как ни у кого другого на свете.

— Я,— рассказывал дел Лука,— пущу, бывало, крякуху и сижу. А тут вдруг — туча! Села возле крякухи тьма-тьмущая крыжней! Может, тысяча, может, две, может, пять тысяч! Я засмотрелся да как двинул из обоих стволов разом! Как взвились они, ну, я вам говорю, как буря! И ни одна не лежит! А мне невдомек, что двинул я из обоих стволов не в уток, а в камыш. Заворожили они меня. Да.

Дед Лука никогда не говорил: «выстрелил» или «пальнул», а всегда он говорил: «двинул».

— Да! Так вот... Один раз сижу я с крякухой, как вдруг налетает на плес, ну, словно туча! Может, тысяча, может, две, может, пять тысяч! Разве их сочтешь, когда они друг дружку давят. Я прицелился и как двину из обоих стволов разом. Подплываю на челноке, подбираю. Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать. Пятнадцатая... на веревочке. Крякуху убил! Ох же и крякуха была! Единственная на свете!..

Расчудесная штука — охота с крякухой на чудесном «Ковпак-озере»!

Так оно, это озеро, скоро будет называться.