Остап Вишня

 

Все, разумеется, сразу в крик:

— «Почему «ружжо», когда правильнее — «рушница»?.. А если не хочется, чтобы была «рушница», тогда «ружье», но ни в коем случае не «ружжо»!

«Рушница»? Правильно. По всем словарям — «рушница». Согласен.

И «ружье» — правильно. Согласен. Это по-русски.

А вот мне хочется, чтоб было «ружжо», потому что так называл эту вещь тот дед, который учил меня когда-то из нее стрелять.

Так вот, значит, про ружжо.

Ружжо — это такая штука, из которой стреляют.

Выходит, если нет ружжа, нет и охотника.

Конечно, он есть, но он, так сказать, не настоящий охотник, а яловый, платонический.

Такой охотник ходит грустный и задумчивый, глаза у него печальные-печальные, и при встрече с вами он говорит:

— Эх, если бы мне ружжо! Да еще такое ружжо, какое у меня было. Сколько же я выводков селезня знаю. А чирят! Пускай меня бог побьет, как выплывут... Словно ряски! Лисьих шесть нор обнаружил. По шестеро молоденьких да по две старых в каждой норе. Сорок восемь шкурок висело бы у меня на чердаке. А волчье логово в Кривой балке! А вы и с ружжом, да одного только деркача (коростель) и подстрелили... Эх! Ружжа нету!

И отойдет от вас шагов на десять, обернется, поглядит на вас еще раз, махнет рукой:

— Нету ружжа!

Вот что такое ружжо для охотника...

Ружжа по своей конструкции бывают двух видов:

1) Шонполка. Кое-кто его неправильно называет шомполка,

2) Центрального боя, или централка. Шонполка, значит, и централка.

Ну, вы, очевидно, знаете, какая разница между шонполкой и централкой.

Шонполка набивается прямо в люфу (ствол), а централка набивается готовыми патронами, которые закладываются в так называемый набойник (патронник). Ружжо «переламывается», закладываются патроны, потом снова складывается — и все...

Да вы все это, разумеется, знаете, это я говорю для того, что может случиться человек, который отродясь ружжа не видел.

Я, к примеру, встречал человека, который прожил полсотни лет на белом свете и арбуза не видел...

Бывает...

Какое же ружжо лучше: шонполка или централка?

Этого я вам не берусь сказать, и не просите и не умоляйте.

Если бы мы с вами исписали тут целые кипы бумаги или наговорили тысяч десять кубометров самых что ни на есть ученых слов, доказывая преимущество централки перед шонполкой, все равно найдутся несколько человек, которые сразу же вас огорошат:

— Централка, говорите, лучше? И что вы такое говорите?! А вы видели мою шонполку, которая еще прадеду моему палец оторвала, когда курок отскочил?! Ну, куда, скажите, та ваша пукалка против настоящей, как вот у меня, шонполки? Вы же не видели, как из моей шонполки волк на шестьдесят саженей вперекидку пошел! Видели?!

— Нет, не видел.

— Тогда и не говорите! Централка — она, конешно, тоже ружжо. Ложа — красивая, лакированная, стволы тоже прямые, выделанные стволы... Да... В руки возьмешь, так она действительно вроде настоящее ружжо. А вот как на деле она? Конешно, стреляет, да не так стреляет, как моя шонполка... Вот сказать так: если бы мне крепкую стальную проволоку — немного ее и нужно! — чтоб я крепко ствол к ложу укрепил, как следует, эх, цены бы не было моей шонполке! Еще дед покойный как прикрепили, так и по сей день! Они тогда, ох, и проволоку же достали! У того, как его бишь,— да не дай соврать, да у того, что взял племянницу у нашего графа Капниста. Вот, гляди, и вылетело... Да еще он на серых в яблоках жеребцах ездил... Четвериком! А левая пристяжная, бывало, голову аж до земли, пыль из-под пристяжной столбом-столбом... А кучер сидит да только покрикивает: «Поберегись! Поберрегись!» Так вот тогда еще дед покойный укрепили, а теперь оно чуть расшаталось. Стреляет хорошо, только как стрельнешь, так оно будто на дыбы становится... Проволоки бы мне, чтобы укрепить. И немного нужно-то. Не выделуют теперь такой проволоки. Ох, и сильно бьет! Однажды я нацелил чиренка, хорррошо нацелил, как бахнул, а оно мимо правого уха только —дззззз!—как свистнет,— так куда сильней, чем паровик. А когда курок вырвало, так он мне мимо уха только — дззз! Тронул рукой — ухо на месте, только с той поры чуть недослышивать стал. Очень сильно ружжо бьет. А вы говорите — централка лучше. Чиренка я тогда не уцелил... Да то ничего, на другой день я подкрался из-за камыша, а он у берега плавал, так я его палкой. Все равно не убежал. Так вот чтобы после этого я променял свою шонполку на какую-то централку... Да никогда на свете.

Нет, не доказывайте преимущества централки перед шонполкой или наоборот...— пустое дело.

* * *

Лично я — за централку.

Почему?

Ну, такой у меня вкус.

Пускай ругают за это шонпольники, пускай измываются надо мной — потерплю, что поделаешь.

Но сказать, что «я за централку» — и только, это все равно что ничего не сказать.

За какую я централку?

За курковку или бескурковку?

Ах, страшно говорить, что я, к примеру, за бескурковку. Уже вижу презрительную усмешку вон у того слушателя или читателя и пренебрежительное:

— За бескурковку?.. Почему именно за бескурковку?.. Ну, почему за бескурковку? Бескурковка — это все равно что без уха жена. Смотришь на нее — и жена как жена, а чего-то нет. Так и бескурковое ружжо. Держишь его, гладишь его, а зацепиться не за что. Летит утка, а ты не знаешь, взведены ли у тебя курки или нет, передвинул ли ты предохранитель или не передвинул. Дергаешь-дергаешь за собачку, а утка вон уже где. А если перед тобой курки, так тебе видно, взведены ли они или они у тебя не взведены... Щелк-щелк! Дерг-дерг! Бах-бах! И хоть утка все-таки летит, но зато ты выстрелил, и выстрелил своевременно. Нет, бескурковка ни к чему. Только с курками. Дед, умирая, сказал отцу, а отец — мне: «Никогда не покупай бескуркового ружжа. Только с курками».

Ну ладно: с курками так с курками, бескурковка так бескурковка.

Но и это еще далеко не все.

Какой калибр наилучший?

Двенадцатый? Шестнадцатый? Двадцатый?

Я — за двадцатый калибр!

Только никому не говорите, а то сразу же начнется:

— За двадцатый? Двадцатник?! Так лучше уж из бузиновой пукалки стрелять. По крайней мере дешево, а результаты одинаковые. Я понимаю — стрелять так уж стрелять, чтоб и выстрел был как выстрел, чтобы и площадь обстрела была как площадь. Двенадцатка—это ружжо! Ну, еще шестнадцатка туда-сюда. А двадцатка! Да я ее и за ружжо не считаю!

— И никогда с двадцаткой не охотились?

— Да нет, была у меня лет пятнадцать назад двадцатка, ох, и ружжо было! Правда, било очень громко, но все же как ударишь, где бы дичь ни была,— достанет. Так одно оно и было. Теперь таких ружжов не выделуют. Э, нет, я за двенадцатый калибр. Ружжо серьезное, основательное— не игрушка.

Есть еще один «сорт» ружжа — его любители специально заказывают для себя.

Это так называемая утятница.

Огромный ствол, страшенная ложа, силой набивают ее порохом и дробью, не несут, а везут к озеру, где осенью табунятся дикие утки.

И бахают.

Чтобы стрелять из утятницы, нужно уметь хорошо делать заднее сальто.

Утятница, положим, сама вам сальто сделает, но лучше выстрелить и сразу же самому делать сальто. Будет легче.

— Чего это вас так в три погибели скрючило? — спросил я у одного охотника.

— Э, это уже давно! Лет десять назад! Из утятницы стрельнул! Не разгибаюсь, не разгибаюсь, лет десять уже не разгибаюсь!

Но калибром дело не кончается.

Какой фабрики, какой марки ружжо самое лучшее?

Если бы кто-нибудь из охотников (начинающих) пожелал приобрести себе ружжо,— какую марку ему посоветовать?

Давайте подумаем.

Наши отечественные — тулка, ижевка хороши. Замечательны!

Есть английские: Пердэ, Голланд-голланд.

Французские: Лебо, Франкот.

Немецкие: Зауэр.

Чешские: Новотного (исключительные ружья).

М. Ф. Рыльский сохранил в своей памяти и мне пересказал стихи о ружье Новотного:

Коль ружье бьет на полсотни Или больше саженей,— Это значит у Новотны Сотворен феномен сей.

Так какой же фабрики ружжо вам посоветовать?

Видите, я себе взял за правило в приобретении охотничьего снаряжения никому абсолютно не давать никаких советов.

Могу вас только ознакомить с традиционной тактикой, которой вы должны придерживаться при оценке ружжа или любого другого охотничьего снаряжения,— когда спросят или попросят такую оценку дать.

— Видели мое ружжо? — спрашивают вас.

— Нет, не видел!

— Вот, поглядите!

Вы берете ружжо и внимательно его рассматриваете. Обязательно при этом поглядите в стволы на свет, попробуете курки, взвесите его на руке, прицелитесь из него. Причем прицелитесь несколько раз, быстро и порывисто прикладывая ложу к плечу,— это значит, вы пробуете, прикладисто ли вам это ружжо.

В это время хозяин ружжа вам обязательно будет говорить:

— Бьет прекрасно! Знаете, никогда не думал, что на таком расстоянии можно что-либо убить. В прошлом году осенью зайца снял, так все удивлялись. Я стрелял так просто, чтобы напугать, а он намертво. Все потом проверяли, а то никто не верил... Сто девятнадцать метров. Пять дробин попало, и все навылет. Такого боя я никогда не видел. Так оно будто и не очень показное, а бьет так уже бьет.

— Какой фабрики? Не разберу я, что тут написано.

— Да я и сам не знаю. Говорил мне один тут мастер, что стволы Голланд-голланд, ложа Лебо, а магазинная часть наша, тульская. Ну, а уж бьет так, что и не говорите.

Вы спокойно замечаете:

— Мне нравится. Симпатичное какое-то оно. Должно быть, хорошо бьет.

Хозяин ружжа будет очень доволен вашей «рецензией» на его ружжо.

Потом вас обязательно будут спрашивать про то ружжо другие охотники:

— Видели ружжо у Н.?

— Видел! А вы видели?

— Видел.

— Ну и как? — теперь вы уже спрашиваете.

— По-моему, бревно!

— И по-моему, бревно!

Наконец мы дошли до самой распространенной марки всех наших ружей. Марка эта — бревно. Наилучшее ружжо — ваше. Остальные — бревна.

Это на ваш взгляд.

А на взгляд ваших товарищей-охотников и ваше ружжо попадает в разряд бревен.

Это вам, конечно, больно, но ничего не поделаешь: таков закон.

Итак, покупайте ружжо какой угодно фабрики: для вас оно будет наилучшим, и с таким боем, какого нигде не видели и не слышали.

* * *

Приобрели вы ружжо.

Прежде всего его необходимо пристрелять.

Что это значит?

Это значит, что вам нужно подобрать для патронов столько пороху и дроби, чтобы оно как можно лучше било.

Что значит самый лучший бой у ружжа?

Это значит, чтобы оно било быстро, чтобы осыпь дроби была равномерной. И чтоб та летела как можно дальше.

Но это все в теории.

На практике у девяноста процентов наших охотников вы услышите:

— Пристреливать? Э! Что это за ружжо, что его еще и пристреливать надо?! Вот у меня: клади сколько влезет,— как часы. Вот это ружжо!

А тот, у кого шонполка расшаталась и при выстреле дыбом становится, тот твердо себе зарубил:

— Да как же это так можно, чтобы один заряд на все случаи был. А если мне нужно полоснуть по табуну — с полсотни селезней, что же, я в них одинаковым, как и в одного чиренка, зарядом стрелять буду? Да что вы мне рассказываете? Если я уже обнаружил, где сидит такой табунище, так я и заряд соответствующий должен иметь. Я уже насыплю пороху — только держись, да и дроби не пожалею. Чтобы уже бить так бить. Вот если бы проволоки стальной достать, чтобы как следует укрепить. А то без проволоки оно, как стрельнешь, может сильно на дыбы стать. Не выделуют теперь такой проволоки.

Пристрелка ружжа не очень популярная штука.

— Вот как удастся гадюку в ствол заманить да потом гадюкой стрельнуть — тогда уже будет бить без промаха. Ох, тогда бьет! Ох, бьет же!

Пристреливая ружжо, да не только пристреливая, а частенько и непристрелянными патронами стреляя или стреляя из шонполки зарядами по большому табуну селезней, нужно иметь в виду, что вас дома могут спросить:

— Что это у тебя — флюс, что ли? Зубы ведь у тебя не болели ?

— Да со вчерашнего вечера коренной правый что-то крутит и крутит, крутит и крутит. Должно быть, флюс.

— А почему же щека вся синяя?

— Разве синяя?

— Как печенка!

— Должно быть, посинела от флюса. Слышал я, зубной врач говорил, что щеки синеют. Еще не совсем выяснено, отчего так.

— А чего же ты левой рукой ложку держишь?

— Правое плечо что-то не того... Шарниры что-то не ходят. Может, ревматизм. Летучий, должно быть.

— Ходите там по болотам. Сидел бы лучше дома. «Усидишь!..» —думаешь про себя.

Когда спрашивают родичи,— это еще ничего. Значительно хуже, когда вызывают карету «Скорой помощи».

* * *

Говоря о ружже, нельзя не упомянуть о дроби и порохе.

О дроби следует знать, что нельзя стрелять бекасинником медведей, а картечью — бекасов.

Обрубками гвоздиков, нарезанными с помощью зубила и молотка, можно стрелять с одинаковым успехом и волка и вальдшнепа.

— Ваша дробь, лавочная, покупная,— она к моей шонполке не идет. Нежная она очень. А я вот себе гвоздиков нарезал,— эта штука здорово бьет. Летит она, словно чурка, и, если уж зацепит, никому не воскреснуть.

А порох!

Порох всегда надо держать сухим. Так говорит мудрая народная поговорка.

Правильная поговорка, а то мокрый порох не загорается и не взрывается.

Кое-кто из охотников, чтобы быть уверенным, что у него порох действительно сухой, подсушивает его.

Делается это или в печи, после того как хлеб выпечен, или на плите, когда в печке огонь уже погас, а плита еще горячая.

Случается, конечно, что печь разносит, а на плите порох вспыхивает.

Это если какая-нибудь искорка там где-то остается.

Зрелище это очень интересное, оно напоминает фейерверк в Парке культуры и отдыха во время народного гулянья.

Выходит, значит, что вы и дома были и на фейерверке побывали. И дома и замужем.

* * *

Чтобы быть настоящим охотником, нужно хорошо стрелять.

Чтобы хорошо стрелять, нужно учиться и практиковаться.

Где учиться и где практиковаться?

На стрелковом стенде.

На стендах охотники стреляют по небольшим, как вы знаете, хрупким тарелочкам, которые вылетают из блиндажа в неожиданном для вас направлении.

Вылетела тарелочка, а вы:

— Бах!

Вылетела вторая, а вы:

— Бах!

Вылетела третья, четвертая и т. д. и т. д.

Сначала, ясное дело, результаты не совсем для вас радостные, но чем дальше, тем они будут улучшаться, и в конце концов из вас выработается незаурядный стрелок.

Возможно — и даже очень возможно,— что из вас выйдет и заслуженный мастер стрелкового спорта.

Как и всюду, так и тут не боги горшки обжигают.

Нужно только упорно, настойчиво, систематически ходить на стенд и практиковаться.

Не без того, что между вами и вашей женой возникнут такие разговоры:

— Ботинки купил? Давно ведь взял деньги.

— Купил, купил.

— А где же они?

— Оставил в тресте, в столе. Хорошие ботинки. С рантом.

— Не скрипят?

— Нет, тихие, не скрипят. Такие, будто на ноге их совсем нет.

— Это очень хорошо, когда совсем будто кет. Не люблю, когда скрипят.

— Нет, нет, нет — не скрипят. Очень тихие ботинки.

— А как с костюмом? Скоро уже сошьют?

— Вот-от-от уже сошьют.

— Да смотри же, чтоб не очень большие плечи подложили, а то тяжелый пиджак будет.

— Нет, совсем легонький будет. И чувствоваться не будет. Так, словно совсем пиджака нет.

— Я так рада, что тебя уже одели. Теперь еще меня оденешь...

— Оденем и тебя... Еще как оденем... Ты бы мне дала немного денег, я там обнаружил хорошее пальто, задаток нужно было бы дать...

— Хорошо, я дам...

Патроны стоят недешево: для того, чтобы выучиться, тысяч десять патронов, что ни говори, нужно, ну, значит, оденутся оба: будут и ботинки, и костюм, и пальто — все будет.

Но зато уже на охоте можно будет показать класс.

Рассказывали про одного мастера спорта, как он на волчьей облаве отличился.

Волк посмотрел на него, весело подпрыгнул, усмехнулся и гаркнул:

— Это тебе не тарелочка!

Ружжо после каждой охоты нужно чистить.

Хотя есть много скептиков и относительно этого.

— Ни в коем случае чистить ружжа не надо,— гово-

рят они.— Стволы тогда в середине стираются и дробь косо летит.

Может быть.

Я чищу.

* * *

Последнее замечание.

Охотничье ружжо, как и всякое огнестрельное оружие,— вещь опасная, и около него ходить нужно осторожно.

Но самое что ни на есть опаснейшее ружжо — это ружжо незаряженное.

— Ничего, ничего,— берите, берите — оно у меня незаряженное.

Так вот, из незаряженного ружжа больше всего убивают и ранят охотники и себя и своих товарищей.

Имейте это в виду.