Глеб Горышин

В доме на высоком угоре, над озером, шло заседа­ ние главного штаба глухарятников. Ну конечно, на­чальник штаба — Учитель. В свободное от охоты вре­ мя штаб обсуждает вопросы сосуществования с глуха­ рями — немирного, но предполагающего статус-кво на обозримые сроки. Сроки не так уж велики; каждому из штабистов давно стукнуло семьдесят, ой давно. Соб­ ственно, это не штаб, а Совет старейшин.

Вопросы обсуждаются широко, разносторонне — в их историческом, биологическом, экологическом, нрав ственном, кулинарном, литературно-художественном, технологическом и других аспектах. Речь идет о глу харином помете: какой помет следует считать токо­ вым, игровым, какой нетоковым, неигровым — быто вым, случайным. Старейшины высказываются горячо, с личной заинтересованностью. Прежде всего надо иметь в виду количественные характеристики. Токуя на суку, от волнения глухарь облегчается часто, по­ многу... Все соглашаются с этим, в вопросе о кучности мнения разделяются. Одни уверены в том, что боль шие кучи под сосною — верный признак наличия тока; глухарь токует сравнительно короткое время, он по­ долгу сидит на месте, прислушивается. Другие реши­ тельно возражают: кучу глухарь оставляет, когда па­ сется в брусничнике, а там, на суку... там он вертится, ходит, выстреливает добро во все стороны. Токовый помет не кучный, а разорванный, рассеянный.

На какое расстояние может выстреливать глухарь своим добром? Чем отличается прошлогодний, подснежный помет от нынешнего, весеннего? Как опре­делить, чем кормился глухарь, — хвоей или клюквой- брусникой?

Спор бесконечен, неисчерпаем. Каждый остается при своем мнении. Последнее слово за Учителем.

— Токовый помет отличается, прежде всего, на­ сыщенной цветовой гаммой и консистенцией. В нем преобладают желто-зеленоватые тона. На току глухарь испражняется жидко, близко к поносу. В токовом по­ мете главное — элементы хвои... Прошлогодний помет волокнистый, в нем различимы пряди...

Из окна дома видно озеро внизу, на нем острова с гривами хвойного леса. Это жальники — места древ них захоронений новгородцев. По ту сторону озера леса и по эту. В лесах тока: Медвежий, Зеркальный, Черничный — тридцать два тока, у каждого свое имя. Все тока разведали Учитель с дружиной. Впервые Учи тель когда поселился в этом селе, когда поселился в избе на самом высоком месте? Еще в двадцатые годы. Нынче какие у нас на дворе годы?.. Более полувека прошло. Каждому из старейшин (тогда они были мо­ ложе) Учитель подыскал избу в этом селе на Новго родчине: только избы у них пониже, чем у Учителя, на более низких отметках над уровнем моря.

Дом Учителя обнесен гульбищем, как это бывало в старину у новгородцев. С гульбища открывается дивный вид на озеро. Пока старейшины обсуждают свои мужские вопросы, Зинаида Викентьевна, сидя в кре сле на гульбище, пишет пастелью этюды.

Из озера к дому тянется шланг. Стоит включить электронасос, и вода поступит в емкости на кухне (сельские бабы ходят по воду к озеру с коромыслом на плече). На русской печи, в том месте, где имеют обык новение греть свои косточки жихари (так называют на Новгородчине сельских жителей), вмазан большой котел. Печка топится по своей прямой надобности и попутно нагревает воду в котле. Тут же вмонтирован и другой бак, с холодной водой, имеются краны с над­ писями: «Хол.», «Гор.». Есть и смеситель.

На озере под домом сооружен причал, там флот Учителя: «казанка» с мотором, легкая весельная лод­ ка «Морошка», к ней подвесной моторчик, байдарка, швертбот... У швертбота, правда, другой хозяин, о нем чуть ниже.

Дом Учителя просторный, светлый, открытый всем ветрам, под шифером. Рядом с домом гараж, в нем « УАЗ» Учителя. Учитель добирается в свое поместье самоходом, иные топают пешедралом, — до ближай­шей станции пятнадцать километров.

Все загодя уготовано Учителем — энергическим, де­ ятельным человеком — для собственной гармонической, отданной любимым занятиям старости. Степень мото­ ризации, владения благами цивилизации зависят от одного — от моторности натуры индивидуума.

Совет старейшин-глухарятников редко собирается в полном составе, но если представить себе его кво рум... Ближе других к Учителю окажется его Стар­ ший брат, заядлый глухарятник, профессор Московско го университета, членкор, ему перевалило за восемь­ десят. Непременное действующее лицо здесь также Писатель, в тех же годах, высокий, по-гусарски пря­ мой, несгибаемый, щеголеватый, с роскошною боро­ дой, с седою гривой, с ироничными, по-кошачьи то сужающими, то расширяющими зрачок глазами. В мо лодые годы Писателю привелось строить Беломорско- Балтийский канал. Там, на стройке, однажды он по встречался с Максимом Горьким, совершавшим по­ездку по строящемуся каналу; их положение в ту по­ ру было разительно неодинаковым...

Как-то вместе со Старшим братом Учителя и с Пи­сателем мне довелось отломать дорогу до станции. На одном из привалов Старший брат вдруг принялся под­ ражать кукованью кукушки, да так искусно, что прилетевшая на зов кукушка чуть не села ему на лысину.

Писатель иронически сощурился, сказал запомнив­ шуюся мне фразу, грассируя и картавя при этом:

— Вы смотгите, какой талант! Я думал, пгофессо га Московского унивегситета ничего не умеют. И вдгуг такое дагование. Тепегь я изменю мое пгевгатное мне­ ние о пгофессогах Московского унивегситета.

...Являлся на Совет старейшин Генерал в отставке. О нем говорили, что во время гражданской войны он корректировал огонь кронштадских батарей — по ко­ раблям Антанты. Корректировщика поднимали в кор­ зине аэростата, он брал с собою на всякий случай ка­рабин. И вот однажды прилетел вражеский аэроплан— сбить корректировщика (он назывался тогда военле том). Что было делать беззащитному военлету? Тут и пригодилась ему охотничья выучка, опыт меткой стрельбы но вальдшнепам на тягах. Он приложился к карабину, выцелил голову вражеского летчика и на­ жал на курок. Аэроплан рухнул. Этот случай записан в летописи гражданской войны, как первый победный воздушный бой.

Во вторую мировую войну военлет стал генералом авиации.

Еще одного члена Совета старейшин я окрестил Командором. Почему — станет ясно из дальнейшего повествования. Командор ко второй мировой войне во­ шел уже в такие годы, когда не воюют. Первую свою медаль «За храбрость» он получил на первой мировой войне, участвуя в боях русской эскадры с германски­ ми броненосцами на Черном море. Он был тогда воль­ ноопределяющимся, приехал из Петербурга, окончив Лесной институт, — повоевать с германцем, из патрио­ тических чувств.

Потом он закончил еще Морской корпус, в звании мичмана командовал артиллерийской башней на лин­ коре. Линкор стоял на Гельсингфорсском рейде; сво­ бодное от вахт время мичман проводил на охоте в ле­ сах. Однажды он принес от волчьего логова на линкор двух волчат, воспитал их как собак. Только один чело­ век на линкоре, из нижних чинов, знал, что это вол­ ки, мичман открылся ему, другим говорил, что — со­ баки.

Много лет спустя Командор напишет рассказ «Вол­ ки на линкоре». Рассказ попадет мне в руки как ре дактору журнала, и я напечатаю его. До сих пор у меня хранится снимок, подаренный мне автором рас сказа: высунувшийся наполовину из иллюминатора боевого корабля, молодой еще, большелапый, с весе­ лым выражением лица волчина...

Дворянин, золотопогонник, революцию мичман вос­ принял как явление временное, болезненное. Он ду­ мал, что вскорости все вернется на круги своя. С этой мыслью — скрыться, переждать — ушел с линкора, добрался до девственно диких в то время лесов под Лугой, несколько месяцев жил там охотой, не полу­ чая вестей из внешнего мира.

Когда вернулся в Петроград, первым делом — что бы вы думали? — пошел на оперу в Мариинку. Там повстречал командира линкора, преобразившегося на совдеповский лад, — без погон, в кожанке военмора. Бывший капитан первого ранга пригласил бывшего мичмана принять участие в рейде Волжской флотилии: ее создавали в Кронштадте — из миноносцев и торпед­ ных катеров. Мичман готов был повоевать, но только не со своими братьями по классу, дружками по Мор­ скому корпусу. Бывший командир линкора, теперь во енмор, ему объяснил, что воевать надо с мятежными чехами. Это меняло дело.

Мичман принял участие в подготовке флотилии к походу, соответственно его боевому опыту был назна чен командиром передового отряда. Передовой отряд спустился с боями до Нижнего Новгорода, поднялся до Чистополя по Каме. Балтийские моряки побили и чехов, и деникинцев. В боях Командор проходил ускоренный курс политграмоты: кто враг России, кто ее верный сын. Поход закончился взятием Царицына.

Впоследствии командир передового отряда Волж­ ской флотилии напишет книгу «Корабли атакуют с полей». Можно взять ее в библиотеке.

По распоряжению главкома, Командору предсто­яло принять командование крейсером на Каспии. Тут он совершил легкомысленный поступок, не выполнил приказа... Знаете, чем это карается? Ну да, этим самым. Вместо того чтобы стать командиром крейсера на Каспии — военных действий на этом водоеме не предвиделось, — Командор погрузился в теплушку, вме­ сте с братишками—балтийскими матросами; на платформах принайтовали боевые катера — и отправились на Байкал воевать с Колчаком.

Пока разбиралось дело о неприбытии Командора на боевой корабль, выносился приговор, шли депеши (по счастью, они в то время шли медленнее, чем развива­ лись события), Командор покомандовал Байкальской флотилией, навел шороху на беляков по берегам Бай­кала. Когда установилась на Священном море тишь да гладь, что было делать вошедшему во вкус вояке? Дело нашлось. Командование направило отряд балтийских моряков (лучших воинов-рыцарей у Революции не бы­ ло) в Якутск и дальше, через хребты, на Охотское по бережье, устанавливать там Советскую власть. Коман­ дора назначили командиром отряда, в отряде две надцать матросов-братишек.

Наступила зима, через хребты шли на собачьих уп­ ряжках, с проводниками-якутами, с одним пулеме том «максим». Пулемет был в отряде сторожевой собакой. Спустились к Охотскому морю, без выстрела заняли порт Аян, водрузили над ним красный флаг, установили Советскую власть. Пожили, удостоверились в крепости власти, послали командованию до­ несение о выполнении приказа — и вернулись, тем же путем, через хребты, на собаках, с пулеметом «максим».

Командор воевал еще на Амурской флотилии, съез­дил в Петроград, но ненадолго. Война кончилась, един ственное, что манило его теперь, притягивало к себе,— это сибирская тайга. В Петрограде он предъявил в со­ответствующем учреждении документ об окончании Лесного института, его направили в Забайкалье лесо устроителем — без командировочных и экипировки. Жить пришлось охотой, других средств к существова­нию не было. Вот уж он потешил душу — на глухари­ ных токах, на медвежьих охотах.

Потом его разыскали — он понадобился еще воен­ ному командованию, — сменил зипун лесного бродя­ ги на кожанку военмора. Ему поручено было возгла­ вить экспедицию на Командорские острова, установить там Советскую власть. Во Владивостоке опять взошел на палубу парохода, отправился к неведомым остро­ вам. Предстояла ему целая алеутская одиссея (она на­ писана Командором, но пока не напечатана); дело опять-таки обошлось без выстрела; Командор стал пер­ вым советским начальником Командорских островов. У него завязались наилучшие отношения с алеутами— и на острове Беринга, и на Медном. Первой женой его стала алеутка. Сын погиб в Отечественную войну на фронте.

Вот сколько событий вместила в себя человеческая судьба, сколько в ней крутых поворотов — целая эпо­ пея. Но это еще не все. Командор вернулся с островов в Ленинград взрослым, заматеревшим мужиком, за кончил Горный институт. Дальнейшая его жизнь про­ текала в экспедициях — на Ямале, на Диксоне, на Таймыре, на Чукотке — и на охотах. У него родились две дочки, одну он назвал Тикси, другую Аяна, в честь бухты и порта.

Что любопытно в судьбе Командора, за всю свою подвижническую (от слова подвиг) жизнь он не поле­ чил ни одной награды. В моменты подведения итогов, избрания президиумов, заполнения ведомостей, наград­ ных листов он ускользал, не присутствовал, оказывал­ся недосягаемым. Только раз — он сам мне рассказы­ вал — его наградили именным оружием, но он похло потал, чтобы дали ему взамен кожанку. До конца сво­ их дней он проходил в порыжелой кожанке «времен гражданской войны», в тех же времен мичманке.

Ничем не болея в жизни, он помер в возрасте 92 лет, тихо прилег на диван и помер — пришла пора. (Другие старейшины-глухарятники, кроме Учителя, то­ же померли к тому времени, как я сел писать эти стро­ ки; склоняю голову перед их светлой памятью.)

Изба Командора до сих пор стоит под горой. На горе изба Учителя, под горой — Командора. Каждая из этих изб запечатлела в своем интерьере облик, судь­ бу, характер ее хозяина. Снаружи изба Командора представляет собою ветхую, вросшую в землю лачугу, внутри она напоминает каюту вечного плавателя-холостяка (Командор намного пережил свою жену) и од­ новременно пристанище таежного охотника. У прича­ ла стоит швертбот, на котором до самых последних дней Командор любил ходить под парусом по озеру.

Однажды он отправился в плавание; озеро широ­ кое — что на том берегу, без бинокля и не увидишь. Ветерок дул слабый, беспокойства за плавателя не бы­ ло. Но все же кто-нибудь нет-нет и поглядывал в би­ нокль: сам Учитель, его жена, местный лесник Миш­ ка. Швертбот ткнулся в тот берег, яхтсмен сошел на­ земь, должно быть, побаловаться черникой, даже па­ руса не спустил. Через какое-то время швертбот отча­лил и как-то странно, галсами, зарыскал по плесу. Ве­ тер к этой поре переменился, засвежел. Каждый в селе занят был своим делом, сначала и не заметили; переполох поднялся лишь тогда, когда паруса не ста­ло на озере. В бинокль увидели перевернувшийся швертбот, плавателя нигде не было видно...

Все сошлись на берег. Наступила минута проща­ ния с Командором. Надежды на спасение не было ни­ какой, плавателю-то уж минуло девяносто...

Притащили с горы мотор, поставили на «казанку», мигом домчали до опрокинувшегося швертбота, пере вернули его, взяли на буксир, кинули буй — искать се­ тями тело... Тогда уже посмотрели на тот берег. Там стоял Командор, в кожанке, в мичманке, и махал ру­ ками. Швертбот угнало порывом ветра, яхтсмен ос тался сухим, невредимым. Еще не пришел его черед, еще он всласть походил под парусом на швертботе.

...А вон там — если взять от избы Командора, по озерной дуге, мимо бань, в тот край села, к протоке — когда-то стояла изба, теперь ее нет, только грудка кир­ пичей, заросшая кипреем. В той избе живал Иван Сер геевич Соколов-Микитов. Бывало — всему селу видно — сядет в лодочку, рулевое весло у него с мотором — и пошел по плесу на ту сторону, в магазин. Ивана Серге­евича помнят старухи и вечный здешний бригадир Ва силий (нынче вышел на пенсию).

Он тоже заходит к Учителю (когда его пригласят), садится к столу, вспоминает всегда про одно и то же— главное в жизни: как его забросили с десантом на норвежскую территорию, под Киркенес; десант рассея­ ли, каждый воевал сам за себя, как умел. Рассказ свой Василий обыкновенно заключал одним и тем же многозначащим восклицанием: «Ужасное дело!»

Зайдет соседка Ганюшка, принесет молочка, кали­ ток. Леснику Мишке попадет в сеть лещ — тоже по­ чтит Учителя...

Мишку пожирает страсть к мотогонкам. Все свои отпуска он проводит на мототреках в Ленинграде, Мо­ скве, кажется, и в Уфе. Сам он из мотоциклов разных марок собрал себе единственную в мире машину, при­ годную для спидвея, для мотокросса, для гонок на льду. Все виды гонок жихари села, дачники видят и, главное, слышат, по нескольку раз в сезон, когда Миш­ ка бывает в ударе. Это правда ужасное дело...

По веснам по вечерам к причалу приходят старцы, мужи, юноши, садятся в лодки — и на тока: на Мед вежий, Зеркальный, Черничный...

Лесник Мишка является на берег строгим, замкну­ тым — при исполнении служебных обязанностей, — у каждого проверяет путевку, билет...