Глеб Горышин

Иду по тропинке, и скоро не будет уже тропинки: она повисла над водой. Ее еще держат коренья ольхи и березы. Она упадет. Уже проторили другую тропин­ку, поодаль от берега. Но вода доберется и до нее. Канал построили для бурлацкой работы. Суда в прошлом веке не подымали волны. Винты теперешних кораблей буравят тихую воду в канале. Водица кидается в берега и гложет. И нет уже берегов. Только сваи — оглодки — торчат, как языческие божки. Мне жалко каналов.

Жалко скворцов-бобылей. Они так и прожили лето стадом, без гнезд и птенцов.

Надо успеть к пароходу в Гумборицу, в Вяльниге пересесть на автобус... Плывет по каналу Ванюшка Птахин. В носу его лодки сидит директор охотхозяй ства Алехин. Ванюшка возил его на охоту в губу. Я скрываюсь за куст. Пускай себе проплывают. Идется мне хорошо, убитые утки — не бремя.

Слушаю легкое и простое, как звон кузнечиков, пение здешних птиц. Нигде не видно ни гор, ни кленовых, аллей, ни задумчивых рощ. Природных диковин, обетованных углов тут нет. Только глина, и супесь, и низменность, волглые травы, и голая плоть берегов. Тут солнце — в радость и лето — в радость. Простое солнце и лето. Здесь не бывает праздного человека. Ничто не дается даром, даже до солнца, до лета — нужно дожить. Нельзя быть праздным на этой скудельной земле...

На переправе через канал в тяжелой завозне сидит ва веслах старуха с ласковыми голубыми глазами.

— Сей год все охотники на моторах ехавши дак... — говорит она мне. — А ты-то что же пешком?

— Ноги-то для чего, — говорю я старухе. — Ногам-то тоже нужна работа. А то отсохнут...

Старуха глядит на меня с улыбкой:

— Ты, верно, спортсмен...

Большой заплешивевший гончий пес выходит ко мне с подворья, глядит, но стесняется подойти. Я протягиваю к нему руку, он подается ближе, еще не веря, я глажу его по лобастой, костистой большой голове. Пес тычется мне в коленку старым своим, мокрым, крапчатым носом. Он любит меня. Любовь — это тоже работа. Быть праздным — нельзя. Он подымает голову, смотрит преданно, даже плачет, так любит. Трусит за мной следом, потом останавливается и ждет: не слишком ли он навязчив. Я маню его, глажу. Пес добегает со мной до причала, и сел бы на пароход, но нельзя, женщина в кителе и с билетной сумкой не пускает его. Пес томится разлукой со мной. Я вижу, он долго, долго еще стоит и смотрит вслед уплывшему пароходу.