Чупакабра Панских болот

 

В королевстве, где всё тихо и складно,
Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,
Появился дикий зверь огромадный –
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур…

В. Высоцкий.  Про дикого вепря.

 

 

Ранним сентябрьским утром к сельской раде Бакаевки стягивались охотники. Зрелище являлось необычным. Теперь и старики не сказали бы, когда так дружно брались селяне за ружья. Охота вкруг Бакаевки заказана с тех пор, как власти объявили о создании здесь ландшафтного заповедника. Так что все желающие потоптать в полях русаков, или пострелять уток по затонам и бочажинам поймы Удая, должны были ехать километров за двадцать. Не многие могли позволить себе такую роскошь. А тут, на тебе, притащились даже те, кто и в охотниках никогда не числился.

- У тебя-то, откуда «лушня», небось, из под стрехи достал, - подступился участковый инспектор Саша Шершень к Тихону Предыбайло, - или откопал?

- Дык-э, дело, вишь ли, какое…всех касается, вот я и подумал, - замямлил Тихон, обескураженный тем, что вместо ожидаемой похвалы за проявленный порыв, попал на крючок милиции. За его спиной, пошевеливая старенькой одноствольной курковкой на левом плече, топтался Мирон Неварикаша.

Захлопотанный участковый, понимая, что людей в обрез, махнул рукой.

- Ладно, потом разберёмся, идите к команде.

Во дворе сельрады уже собралось человек тридцать. Большинство составляли люди местные, с Бакаевки, да прилежащих сёл. Но было среди них, и иное, кроме участкового, начальство: старший охотовед районного общества охотников и рыболовов Осип Заморочко, начальник районного управления ветеринарной медицины Олесь Пидкуймуха, егерь Елисей Нетудыхата. В сторонке беседовали эколог и заезжий представитель нетрадиционных наук. Ждали председателя областного общества охотников Прокофия Староконя и команду омоновцев.

Появление Мирона и Тихона вызвало оживление.

- Ты глянь, пар-ти-заны. А що це за рушниця, якась пищаль. З нею тільки на горобців та шпаків полювати. Эй, Мироша, какого года твоя берданка, - неслось со всех сторон.

- Ну, шо пристали, как мухи? – огрызался Неварикаша. – С неё поболе кабанов взято, чем со всех ваших «пукалок», вместе взятых.

- Во как? Выходит, ты главный браконьер района?

- Да не, - спохватился Мирон. - Она ещё от деда осталась, у меня только хранилась. Теперь вот и вспомнил. А уж дед рассказывал, рассказывал…

Перепалку прекратил хриплый голос Головы сельрады. Вид у Михайла Лупыбатько был, если не растерянный, то, несомненно, взволнованный. Он даже немножко подзаикивал, отчего мысли выражались не совсем стройно. Уже с месяц не было ему покоя. Снова, как когда-то, напирали на него мужики и бабы. А во вторник, прямо сход устроили. Досталось Голове. Чего только не лили на его покрасневшее от напряжения темечко. Пуще всех заходилась Марта Коровяк. И не смотри, что семь десятков разменяла.

- Ты власть тут, али так, паи раздавать? Пятнадцать кролей, десять кур – это что же, крошки со стола смахнуть? Всё верни, а нет… - потрясла вилами осерчавшая баба, и не понять было: то ли Голове угрожала, то ли ещё чего имела в виду. За Кирку Задерихвист вспомнили. Тут уж Кузьма Клещ, как самый настоящий кровосос, к кадыку Головы тянулся.

- Кого завтра эта жабра загрызёт? Молодуха может умственности лишиться, али детородности от страху. Вчера, мать Вовкотрубова, Пелагея Захаровна, сказывала, к ней во двор зверюга явилась. Там сразу урочище начинается. Слышит, собака загамила, взъярилась, а потом, враз и… затихла. С фонарём на крыльцо ступила, а оно уже у клеток кроличьих вошкается. Говорит, глазищами зыркнула, зарычала, ощерившись, да и сиганула через забор. А забор не меньше двух метров высоты будет. Это ж, какая силища в ногах должна иметься. Собака ещё с час из конуры не вылазила. Бабку саму чуть кондрики не хватили.

- У страза глаза велики, два метра,- хмыкнул, пытаясь, поддержать Голову сельский секретарь Колька Вушко. – Рупь за два, какой-нить, хорёк был, а Пелагее лешим показался. И вообще, в гости кто, подвыпивший, хотел заглянуть, бабка-то ещё справная! – расхохотался Колька.

- Сам ты хорёк! И эт-то… ни того, этого, - запутался Клещ. Пелагее Захаровне 93 года и ты ейную честь не марай. Мы самолично со Степкой Пацюком следы видели. Провалиться мне на месте, если ни того, этого…

- Ладно, ладно, и я следы, и разбой видел, - осадил секретаря Голова. - Что решать-то будем?

- Как что, Михайла Полуэктович? – ловить надо эту монстру, вон, сколько хат пострадало. Ну-тка, прикинь, на круг, мало, штоль, живности угроблено? И что характерно, плоть не жрёт. И крови нет, как высосана. Вампир! Каждую ночь, страсть, как воет в Панских болотах. Видать, там и есть кубло.

- Боже, що це за напасть така зьявилась, - перекрестилась продавщица сельмага. – З вечора страшно на вулицю носа показати, не то що уночи вийти. У нас теж усе подвір’я порушено. Виходжу з ранку, а качки, каплуни, курки – все мертви, рядочками складені, кожна тваринка окремо. И ні якої крові. Морська свинка, мабудь від страху померла. Ось як очи повилазили, - подставила она под брови два похожих на сдобные пампушки кулачка.

- А что если это чернобыльский мутант? – подал новое направление мысли слесарь мехмастерской Степан Пушкарук. – Они теперь повсюду расползлись. Волков о двух головах видели. Козы и коровы с десятком сосцов, так совсем не редкость. И говорят, - таинственно наклонил он голову…

- Ну-у…чево ты? – дернула за рукав примолкшего мужика Пелагеева кума Василина, - расказуй.

- Да уж и не знаю, верить тому, иль нет? С неделю с Чемера сват приезжал. Говорит, будто, видели в Межречье…дикого человека, не иначе, мутанта. Живёт по лесам и болотам. К людям не выходит, верно, понимает, что больно страшен. Сплошь шерстью оброс. И силищи ужасной. Можт он и есть чупакабра?

- Чистая брехня.

- Дети в страшилки играют, в ту самую чупакабру, - выступила вперёд Анна Корунная. – И зверя я сама видела. Над селом только темнеть начало. Шла я вдоль кукурузного поля. Луна взошла. Не доходя до кладбища, что-то в кукурузе шурухнулось. Гляжу, силуэт сквозь стебли просматривается. Стоймя стоит, на двух ногах. Уж и не знаю, отчего к нему обратилась. Я, говорю, тебя не трогаю, и ты меня не трожь. И пошла, пошла…быстро-быстро, прямо в церкву. Только раз оглянулась. В этот момент чудище с лохматой гривой большак в два прыжка перескочило. Больша-ак, понимаете!? Вжик, и нету. Страсть, как перепугалась. Батюшка наш, отец Никифор, перекрестил: «Успокойся, - говорит, - Аннушка. - Бежала божья тварь по земле, а тебе за слухами и показалось невесть чего». Строчу домой и всё озираюсь. Не-е, не причудилось, думаю, а кто это был, одному богу и ведомо.

Эти истории, рассказанные и самими потерпевшими, и не раз пересказанные всеми остальными «бакаевцами», Голова сельрады уже знал до мельчайших подробностей. И выслушивая их в очередной раз, в каждой находил новые и новые эпизоды. А возразить кому, или намекнуть о фантазиях – боже упаси, всё равно, что навоз против ветра разбрасывать. Все подворья селян, что посетил незваный гость, он осматривал вместе с участковым. И где, правда, то не кривда – были и следы необычной формы, и вырванные щеколды кроличьих клеток, и передушенная живность. Но что в действиях неведомого хищника вызывало недоумение, так это сложенные отдельными рядками, а где кучками, кролики, утки, куры, индюки, и полное отсутствие крови. У землемера Жуйбороды и того пуще - мёртвые кролики были разложены по цветам шкурок, будто зверь обладал не только интеллектом, но ещё и порядочным чувством юмора. Вертели и так, и этак. Но нигде на местах побоищ улик человеческого присутствия не находили. А это – прыжки с места через двухметровый забор? У сельского Головы голова шла кругом. Он и в район ездил, всё, как есть, в администрации выкладывал. И что? На смех подняли. А бабы на вилы посадить грозятся, убытки на счёт бездействия властей списывают, требуют компенсации. И откуда ему эту компенсацию взять? Но то - полбеды. А на что списать нападение на Кирку Задерихвист? Она и сама толком не помнит, как всё случилось. Орала, как полоумная. Только в больнице после успокоительного, кое-чего промямлила. Разнесла она пенсии старикам и возвращалась домой. Последними были Петренки. От их хаты ведущая на дорогу тропка петляет вдоль камыша. Пока шла по ней, ничего подозрительного не было. Смеркалось. Вдалеке светился редкий придорожный фонарь. Вдруг женщина ясно различила топот. Подумала, кто-то из сельских пацанов спешит под отчую крышу. Когда это страшилище обрушилось ей на спину. Нет, не вскочило на плечи, не впилось клыками в шею. Оно просто догнало женщину и сходу садануло меж лопаток лапой. С хрустом порвало ткань куртки, а на коже Кирки остались следы когтей. В момент удара жертва хищника обернулась. Страх от увиденного создания был такой силы, что соцработник на месте свалилась без чувств. Сколько лежала на пыльной обочине не помнит. Зато очнувшись, подхватилась и с таким диким ревом неслась по селу, что люди из хат повыскакивали. Думали, чик-чирик с бабой. Какие-то следы на дороге были, но очень расплывчатые, и определить по ним ничего не удалось. Выходило, что хищник грызть Кирку не собирался. Тогда почему напал? «Нет, - решил Михайло Полуэктович Лупыбатько, - надо сдавать полномочия. Нашто оно мне надо. Хату новую справил, хозяйство крепкое. На чёрный денек запасец сколотил. Уйду! Вот с этой монстрой разберёмся, и, прощай сельрада. Пускай Кольку Вушко выбирают. Ишь, как вылупляется перед журналистами. Вот он нахозяйствует. Мне вилами грозят, за грудки берут, а ему хохмочки, да усмешечки».

После схода решил Михайло Полуэктович с районного начальства «не слазить», пока не добьётся разрешения на проведение облавы. С областью пусть сами согласовывают.

Дольше всего пришлось убеждать начальника РОВД. Эти всегда с оглядкой…

- Какой ещё монстр, Михайло Полуэктович? У вас там что, массовое умопомрачение? Психоз называется. То отделяетесь, то независимость объявляете, теперь чубакабра.

- А ты, Семён Саливоныч, лучше своего участкового поспрошай. Он много интересного знает. Не организуешь людей, сам в область звонить буду, не обессудь. Или, всех журналистов к тебе посылать? Их тут по три на дню бывает. Скажу, начальник РОВД всё о монстре знает и готовит на неё облаву. Ей-ей, скажу, вот попомни, уж они за тобой стадом ходить будут.

- Ну, ты, это, про область и журналистов, брось. Человек семь-восемь организую. Но какой рапорт ты мне прикажешь наверх подавать? Про чертей, что в твоих болотах завелись?

- Можно и про чертей. У нас третьего дня новый слух пополз. И кто их только пускает? Как раз про неё, нечистую. Существует, мол, легенда, что вверх по Удаю, сразу за Панскими болотами, в 13 веке стоял деревянный монастырь. То ли степняки в набеге, то ли воины самого Чингисхана, осадили святое место. Монахи вознамерились защищаться. Но поняв, что не выстоять, решили золото, серебро, иконы, драгоценную утварь, затопить в реке. Монастырские все как один погибли, а клад до сих пор никто не сыскал. Да и русло реки не раз менялось. Но наши по весне видели – на реке шастали люди в гидрокостюмах с масками. Чёрные эти, археологи. Побыли несколько дней. Потом скоренько свернули палатки, собрали вещички и пропали. Поговаривают, что-то нашли. Вот тебе и молва. Дескать, божья сила хранила клад. А коли разграбили, послано на нас в наказание чудище неведомое. Не подойдёт тебе это для начальственного рапорта? По мне так очень интересно.

- Ну, хватит сказок, людей пришлю, - отрезал майор, - кормёжка и ночлег за тобой.

- Ещё бы ты пайками снабдил, - буркнул, уже положив трубку, бакаевский Голова.

Сейчас, когда прибыла группа омоновцев, председатель областного охотобщества, зоолог и немногочисленная охрана заповедника, Михайла Полуэктович знакомил всех с картой местности, вывешенной на стене сельрады. Команду решено было поделить на три группы. И первый оклад произвести по левому, менее болотистому, берегу Удая. Одну, самую малочисленную группу, наметили пустить в качестве подвижных номеров вдоль правого берега реки, на случай прорыва оклада вплавь. Кто знает, чего ждать, и какая она, эта монстра? Стрелков выставить по-над самым селом. Омоновцев, в касках, бронежилетах и с автоматами, решили распределить в группы поровну. У них и рации при каждом. На случай чего, быстренько оповестят. На вооружённых загонщиков приходилось более половины участников необычной охоты.

Всё начальство желало лично произвести наставления. Инструктаж затянулся. Из толпы послышались возгласы нетерпения.

- Никого не стреляем, - категорически произнес эколог, - ни зверей, ни птиц…

- Это чего же, а на кого тогда охотимся? – раздался из толпы глубокомысленный вопрос.

- Как на кого, на чупакабру, иль не поняли, - вскинул брови охотовед.

- Понять-то, поняли, а как выглядит эта кабра? Если зверь, или там, крылья имеет, навроде страуса, тогда, выходит, и стрелять нельзя – запрет. Вот если на крокодила смахивает, тогда да.

-Фотографию свою оно не прислало. Ваши ж бабы корреспондентам внешность монстра ваяли. У них бы и спросили. А что-то сегодня, на удивление, ни одного газетчика нет? – огляделся по сторонам сельский Голова.

- Не сумлевайтесь, к столу появятся, - съехидничал Колька Вушко.

***

Тоскливо в селе. Скучновато и в хате деда Савелия. Занесло всё нынче снегами, носа не высунуть. В морозные лунные ночи волки воют в Панских болотах. Не раз дед слушал их голоса, выходя перед сном подышать свежим воздухом. Савелию в Святочную неделю стукнуло 88, и дед шутит: ступил на стезю абсолютной бесконечности. Но он бодр и энергичен. Многое помнит. И при его-то годах, Савелий Криворучко совсем не путается в датах событий. Расскажет, как гулял по Черниговщине с отрядом «Курень смерти» землячок атаман Ангел, что был родом из совсем близкого села Власивка, что атаманова племянница и поныне живёт в Тюменской области, а сам отставной поручик приходился дальним родственником прорицательнице Ванге. Может дед Савелий подолгу вспоминать и перепетии собственной жизни при Советской власти, большая часть которой прошла здесь, в селе Бакаевка. Родившийся в крестьянской семье, Савелий Криворучко, тем не менее, по роду своей деятельности, к классу рабочих и крестьян себя не относил, считая представителем интеллигенции, хоть и сельской. Как-никак, полвека при клубе. Вначале массовиком, а потом и в начальники выбился. Одним словом, в меру способностей, веселил и просвещал народ. И, уж, известное дело, ни одна сельская свадьба, или праздник какой, без него не обходились. Бывало, закатывал целые спектакли. Теперь и телевизор смотреть не в радость. Одни и те же физиономии, изо дня в день. И всё-то поучают, поучают. Послушает дед Савелий новости, сплюнет, да и потянется к шкафчику. Крякнет, и многозначительно изречёт: «М-да!»

Смену общественно-политической формации и приход к власти «самостійників» бывший завклубом Криворучко встретил настороженно. Понял: будут грабить. И оказался прав. Вскоре колхоз почил в бозе, а землю распаевали. Тогда старого Криворучку крепко обидели, выделив никуда не годный участок на выселках, почитай, у самой болотины. Мол, дед Савелий всё равно обрабатывать не будет, отжил своё, да и не пахал никогда землицу. Всё-то в клубе крутился. Криворучко шумно протестовал, и даже брал за грудки сельского голову Михайла Лупыбатько.

- Що, вже свідоцтво: аршин на два, мені приготував?

Михайло от старика отбился. А явившийся к деду участковый Саша Шершень, буяна предупредил, что повторное покушение на личность и авторитет сельского головы, повлечёт применение статей закона.

- Э-э! – досадовал дед Савелий, - Нестора на вас нет.

- Как, нет? – не понял участковый. - Есть в правительстве Нестор, Шуфрич, фамилия, министр чрезвычайных ситуаций.

- Та що цє за Нестор такій? Я ж про Нестора Iвановича Махно, кажу. От він би вам хвіста накрутив. Яких, кажеш, ситуацій?

- Чрезвычайных.

- Отже й у мене надзвичайна. Треба щось робити…

Над этим и размышлял сельский интеллигент пришедшим на смену лютой стуже, благостным летом, с удочкой на берегу тихой затоки. Время от времени речка Удай одаривала его золотистым карасиком. Тогда он улыбался и, пошлёпав рыбку, кидал её в маленькое ведерко. Уже лет десять, как Савелий Криворучко не охотился, но ружьё не продавал. Угодья близ Бакаевки были объявлены заповедными и охота запрещена, а ехать к соседям, было уже не по годам старому Криворучко. Вот удочка и служила деду отдохновением. Сама Бакаевка умостилась по правому берегу Удая, в её излуке, и мало не оказалась на острове. И только дорога перешейка соединяла село с внешним миром. Вокруг же простирались густейшие заросли очерета и камыша. И уже за ними начинались непроходимые Панские болота. В самом их названии угадывалось прошлое прилежащих земель. В кои-то веки панствовала здесь польская шляхта. Осталось лишь историческое напоминание. Но не этим нынче стала знаменита Бакаевка. Даже не гнездовьями пеликанов и шестьюдесятью видами произрастающих в округе орхидей. Не наличием в забытом богом селе сразу пяти религиозных течений. Не-ет! Тут всё, как в сказке о золотой рыбке, произошло. С рыбалки всё и началось.

Год пять, уж, назад, сидел, как и нынче, на бережку дед Савелий и, ковыряясь в носу, размышлял за жизнь, когда подъехали к нему на скрипучих, словно арба, велосипедах Андрон Дыроштан и Витольд Мазайло, по прозвищу «Кошка». Все в Витольдовом роду, коих помнил дед Савелий, прозывались «Кошками». Оба они, и Витольд, и Андрон, выросли на его глазах, и даже успели побывать депутатами райсовета. И не водилось за ними ничего такого, к чему дед Савелий был бы, не расположен.

- Как рыбалка, дедусь? – спросил, соскакивая с седла, Витольд.

- А-а, - махнул рукой дед. – Спыть карась. Вода тєпла, він и вилазить не хоче.

- А ты червяка наживлять пробовал?- расплылся в улыбке, Дыроштан.

- Навіщо? Вони у мене пригодувани. Як посплять, самі у банку стрибають. А я іх знову до річці кидаю.

- Чего ж, назад-то. Маленькие?

- Та ні, дуже балакучи, як ви,- в свою очередь поддел мужиков и дед. – Кажіть, чого треба?

Разговор на берегу тихой заводи был долгий. Савелия Петровича Криворучко склоняли к сепаратизму.

- Тебе какой отруб дали, бросовый? – Хитро прищурив левый глаз, пытал деда Витольд Мазайло.

- Не відруб, лайно, - оживился, задетый за живое дед Савелий.

- Так за что ты должен налоги платить?

- Отже, я другій рік та й не сплачую. Хай вони подавляться.

- Правильно. Надо отделяться, – перешёл к главной теме Дыроштан.

- Від кого? – не понял Криворучко. – Колгоспу й так нема. А-а, від сіла?

- Бери выше.

- Від району-у, - вытянул шею Савелий Петрович и почесал затылок.

- От государства.

- Ой-й! – подскочил дед. – Як це? – перешел на шёпот, как и подобает заговорщику.

- Объявим суверенитет, экстерриториальность. Будем жить по своим законам.

- Ти шо? Закують у кайдани, зашлють до Соловків!

- Какие Соловки, это ж Россия, дед. Всё по конституции, международное право, слыхал о таком.

Конечно, все эти определения когда-то бывали и у деда на слуху. Только как их увязать с делами в Бакаевке, он не представлял. Тут, хошь не хошь, и атамана Ангела, и ЧК-НКВД, и Лаврентия Павловича, вспомнишь. Савелий Петрович Криворучко заволновался. «Мабудь шпигуни, вербують, чи провокують?» – лихорадочно соображал дед. Зараз хто тільки не одягає хомута цей клятої Америці. - И тут же решил, не поддаваться.

- Не вводить людей у заблудження, ви дискредитуєте Україну, - пафосно изрёк Савелий Петрович.

- На, вот, - протянул Витольд Мазайло бумагу.

Это было государственное свидетельство о регистрации. Приняв его дрожащими руками, Савелий Петрович стал читать вслух. В документе значилось: «Титульный Суверенный Народ України. Чернігівське Південне Сударство. Ічнянське графство. Бакаївський Муніципалітет». С последним словом старик вжикнул кадыком и запустил в бороду корявые пальцы.

- О це так діла-а! Як це зрозуміти? – не мог отямиться ошарашенный дед. – Ти бачиш, и штемпсель, є - ткнул пальцем в гербовую печать. – Що, Чернігівської області бильш немає? И що це таке – Південне Сударство?

- А то и значит, что две наши хаты с участками есть международная экстерритория. Мы отрицаем государство, потому и заменили его сударством, ибо величаемся сударями. Титульный, значит коренной. Вот и выходит, мы теперь судари Черниговского Южного Сударства Титульного суверенного народа Украины. А замест Ичнянского района у нас отныне Ичнянское графство, да, – разъяснял недогадливому деду краснощёкий Андрон. И паспорта у нас свои, и печать, как видишь, - извлёк он из кармана цветастую коробочку.

- Налоги платить не станем, потому как имущество свободного человека, является неприкосновенным для госчиновников и должностных лиц. Свободные люди, - заходил взад-вперёд Дыроштан, - неподсудны и не подлежат налогообложению. Мы учреждаем свой суд. Кстати, тебе должность судьи предлагаем, если, конечно, в Сударство вступишь и паспорт получишь. Вот бланк заявления.

Савелий Петрович Криворучко, смятый доводами «новой власти», поначалу не знал, что и сказать. Чуть погодя стал думать, что всё услышанное – розыгрыш. А в этом деле он толк понимал.

- Кхе, кхе, - хитро улыбаясь, откашлялся старик. В нём, словно бы, снова явился из прошлого массовик-затейник. – Виходить, ви зараз вже не товариши, а… ну, скажіть, графья, чи ще якось?

- Пока считай нас руководством графской управы, - ответил Мазайло. – Ну, так что, вступаешь в Сударство?

Деда Криворучко вдруг охватило невероятное веселье. Как будто вернулась клубная молодость. Надо же, до такого додуматься! Эт-та хохма, пожалуй, будет, покруче его прежних розыгрышей селян. «Сударь Криворучко, о-о-о…граф Савелий! А что, звучит! Почему бы, и нет? Эх, жаль, Маруся не дожила. Покуролесить напоследок, чтоб запомнили деда Савелия!?».

- Записуй! – решительно рубанул рукой.

Так бывший сельский завклубом Савелий Петрович Криворучко стал сударем Черниговского Южного Сударства Титульного суверенного народа Украины и возвысился до судьи Ичнянского графства, означенного Сударства. И понеслась вскоре молва по городам и весям о прежде богом забытом селе Бакаевка и его жителях, где плотность благородного сословия, если считать на сотку огородов и пашен, не имеет равных. Со всех сторон потекли в Бакаевку журналисты, корреспонденты, телевизионщики. Правда, запросто отличить представителей «голубых кровей» от рабоче-крестьянского сословия, удавалось далеко не всем. Как тут разобраться, коли сам «граф» Витольд Мазайло с голым пузом и замусоленными по локоть руками, возился у трактора. Только висевшая в кабине «железного коня» булава и выдавала в нем сударственного человека.

- И свинарник с булавой чистит, - смеялись рыбаки, скучковавшиеся вокруг очередного журналиста. – Какие границы? Какие визы? Своих коров на наших землях пасут. И дети их в нашу школу ходят. А с нами не хотят, и здороваться, коровам прививок не делают, не номеруют. Никому не подчиняются. Эвон, Андрон Дыроштан едет.

Появившийся из-за угла сельрады велосипедист, не удостоил вниманием бывших сограждан-односельчан. И на окрик журналиста: «Эй, граф Дыроштан, постойте!», - чуть не лёгшего под колёса велосипеда, только прытче завертел педалями. Но у сельмага, куда, видать, и направлялся, вынужден был остановиться. Балетно махнув ногой в пыльной штанине, он брякнул своим транспортным средством и направился к двери, куда и метнулся запыхавшийся представитель свободной украинской прессы. Преграждая путь основателю «бакаевского» сепаратизма, не по годам тучный молодой человек, тыча диктофон в грудь, теперь, то ли графа, то ли президента самопровозглашённого сударства, пытался взять интервью:

- Представьтесь, пожалуйста?

- Вы ведёте себя неэтично, и я не буду с вами разговаривать, - отмахивался от журналиста, как от назойливого насекомого, Андроша Дыроштан. – Шлите запрос в дипломатический корпус представительства «Титульный суверенный народ Украины», Чернигов, Станиславского, 40. Там есть Голова – Олег Алексеевич. Получите разрешение – будем разговаривать.

- Ого! Да неужто вы не хотите, чтоб о ваших идеях и планах знало больше людей? - не унимался киевский «папарацци».

- А о нас и так знают: и в ООН, и в ЕС…мы со всеми переписываемся. Недавно Президенту России писали…

- Может, вы желаете походить на Суверенный Мальтийский Орден, у них тоже один дом в Риме и резиденция на Мальте, или независимую платформу Силанд у британских берегов. Есть ещё в Швеции стометровая Латония? - наседал журналист.

- Всё! – отрезал Андрон, - никаких интервью. У нас и печать, и паспорта, и суд… будешь приставать – посадим.

С последним словом Андрон Дыроштан исчез в чреве сельмага.

- Посадим? Куда? За что? – растерянно пожимал плечами, так и не добившийся интервью, корреспондент.

- Велико дело, - подошли рыбаки промочить горло кружечкой пива. – Эти состряпают. У нас уже и смертные приговоры есть. Голове сельрады Лупыбатько и землемеру Якову Жуйбороде. Только когда казнят, не огласили.

- А дільничного інспектора довічного ув’язнення. Зараз добираються до Зиновія Трясилко, районного прокурора.

- Это за что же так круто?

-Сельского голову и землемера за дерибан земли. Участковому пожизненное влепили. Он Ульянку, жену Мазайло, привлёк к ответственности за чрезмерное высевание мака.

- Так, так, так…- полез за блокнотиком корреспондент. – И что же, сажать будут, куда? А как с казнью?

- Ну, это только судье, Савелию Криворучке, ведомо. А пока «зеки» ходят и посмеиваются. Говорят, были мужики, как мужики, да, вот, поди, ж, ты, то ли подурели скопом от жизни теперешней, то ли чудят для известности. Прокурор толкует, нема тут настоящего се…сепаратора, тьфу, сепара…тизьму, прокламаций, призывов к свержению власти, - доходчиво разъяснял корреспонденту, сдувая пенку с пива, Кузьма Клещ. – Правда, паспорта всем предлагают, да-а. Они с ними и по миру ездить пробуют. Да толку в этом маловато будет

- Ха-ха-ха, - расхохотался Микола Вовкотруб. – Как-то Дыроштан поехал в Россию. На таможенном переходе паспорта проверяли. Протянул он пограничнику свою ксиву, сударства этого, значит. Тот повертел, и говорит: что ты мне эту дурь суёшь? У тебя настоящий паспорт есть? Нет? Тогда вылазь, приехал, станция назначения. Пришлось Андрону лезть за украинским паспортом. Тільки, хто його знає, життя таке, учора були червони, зараз жовто-блакітни, а завтра, мабудь, вони, сударі?.. Це я про засудження кажу. А ці паспорта не зовсім тупи люді отримають. Скажімо, Берта Тягай, керівник місцевої філії Ощадбанку. У неї табличка на конторі «Бакаївський муніципалітет Титульного суверенного народа – Ічнянське графство». Чому це на державному будинку?

И так, чуть не каждый божий день. Вскоре, утомлённые вниманием прессы, селяне Бакаевки, при появлении очередного журналиста, шустро разбегались и прятались по хатам, выглядывая из-за занавесочек окон, в ожидании, пока писака не удалится. Да и сами служители пера года через полтора-два потеряли всякий интерес и к самопровозглашённому Сударству, и к бакаевским графьям, вилами метающим на огороды навоз, и к их графиням, шествующим с подойниками к мычащим бурёнкам. Но время от времени на перекрестках богом забытого села, ещё, нет-нет, да и вспыхивали дискуссии на тему: что такое Украина – государство или республика? Когда улеглись социально-политические страсти и потрясения, а село снова погрузилось в привычную дремучесть, заскучал и сударственный судья Савелий Петрович Криворучко. Судебных процессов не ожидалось. Пригрозил, правда, социальному работнику, Кирке Задерихвист за несвоевременную доставку пенсии. Кира выводы сделала, и у деда Савелия отпала необходимость слать ей по почте повестку.

Свесив с носа очки, и осторожно отхлёбывая горячий чай, он печально шелестел столичной газеткой четырёхмесячной свежести. Неожиданно взгляд его оживился.

- Ти поглянь, яка гидота. Господі, помилуй, язика зломити можна…чу-па…пабра. Ні, чупа…ага, от, кабра. Чу-па-кабра, - наконец чётко по слогам выговорил «граф», он же сударь, Савелий Криворучко. – Що це за звір? Чи собака, чи мартишка, чи ще якась тварюка? – Дед задумался. Что-то варилось в его давно освободившейся от седых волос и внешне, будто, усохшей голове. Так что, нередко, мыслям там было тесновато. И теперь они искали выхода в лабиринте мозговых извилин. В дверь постучали.

- Заходіть, відчинено, - откликнулся на стук дед Савелий. Он почти почувствовал по ту сторону двери предводителя «бакаевского дворянства», встав на встречу. И не ошибся. В хату, окружённый облаком морозного пара, вкатился Витольд Мазайло.

Поприветствовав и усадив «начальство» поближе к окну, Савелий Петрович предложил гостю «по ниточке». «Граф» Витольд в знак согласия почтительно кивнул головой. Казалось, вот-вот, и потечёт под сводами хаты неторопливый и душевный разговор представителей уездного дворянства столетней давности: -

« Ну-с, граф Савелий, соединим наши усилия!»

И пока хозяин звенел стопками, гремел посудой и скрипел древним, как и он сам, холодильником, Витольд Мазайло, пробежав взглядом последнюю страницу « Киевского телеграфа», и не найдя для себя ничего интересного, изрек:

- Что-то наш рейтинг упал на «шесть часов». И газетчиков, год, или поболе, не видать. Вчера Андрон дочку свою, Агнесску, полоскал. «Что, - говорит, - от вашего сударства, везде «графиней» обзывают. Мне в столицу надо». Паспортов давно не выдавали. Внимания к селу не хватает, вот и нет популярности.

- Рейтінг підтягувати треба, - согласился с гостем хозяин.

- Как подтягивать? Когда журналисты у каждой хаты пороги обивали, о нас все говорили. Теперь их сюда и волами не затянешь. Они за сенсацией гоняются.

- Отож, ми, папарапцім, цю сенсацію й дамо.

- Где ж ты её возьмёшь. Она не сало в банке – вынь да закуси, тут, брат, эт…та, - замысловато повертел ладонью у виска «граф» Витольд, намекая на сложность проблемы.

- Не треба біса шукати, коли він сам до нас мандрує…

- Какой ещё бес? Что-то ты загадками говоришь, Савелий Петрович.

- Яки тут загадки! Давай Андрона покличемо, та й поспілкуємось разом за горілочкою.

- Болен Андрон, температура.

- Такій мертвий, шо и горілку не п’є? За цієї з перцем і покійник з гроба встане, та й ще попросить. Янтар, - потряс початою четвертью «судья Ичнянского графства». – Ось, читай тут, а я картоплю з пічки витягну.

С указанной дедом страницы в «графа» Витольда вонзился жуткий взгляд неведомого чудища.

- Ой, - отшатнулся Витольд, будто чудище, изображённое в полстраницы, и впрямь, намеревалось впиться ему в шею. Налитые кровью глаза и внушительные клыки выдавали необузданную агрессию. Показалось даже, что верхняя губа страшилища приподнимается и дрожит, как у волка, готовящегося к броску.

- Чогось не подобається? – водрузил дед Савелий в середку стола чугунок с пылающей картошкой.

- Да уж мало приятного! Такого чёрта повстречаешь…

- Саме так, куме. Але ж ця монстра і є наша сенсація. Ось що про неї пишуть, – взял дед газету:

- «Со Львовщины сообщают о буйствах страшного зверя, которого люди зовут чупакаброй. Монстр, сосущий кровь у кролей и кур, побывал уже в десяти селах и идёт дальше!»

- А куди йде? З осені він був вже коло Рівного, а до морозів на Київщину потрапив. Бачиш, з якою швидкістю, як слово летить. А ти чув, щоб тварина, ну там кабан, чи вовк, так швиденько переміщувався. Здається мені, що ця чупачабра…кабра, квартирує у людських черепушках. И зараз, узимку, перебуває у сплячці, тому і сліду не дає. Отже, я й меркую: це хтось придумав, щоб звернути до себе увагу. Але ж, без журналістів таке діло не відбулося. Вони тут добре замішани.

- Так ты предлагаешь… - Витольд не договорил. Звенькнули стопки. – Ух-х, - выдохнул он, и смачно захрустел куском грудинки. – Это самое…

- А чому ні? Факт жарений, як ця свинина.

- Ну, ты мудёр, старый.

- Тому й мудрий, что старий, - поднял дед Савелий указательный перст.

- Это надо хорошо обстряпать. За твой нетленный мозг, - наполнил Витольд стопки. Вскоре четверть заметно присела.

- Ось, - ткнул пальцем «нетленный мозг» в новый абзац: - «Местные жители верят, что это родич страшного и загадочного вампира чупакабры из Южной Америки». – Зрозумил, загадковий?.. Навесні треба, щоб у Панських болотах з’явився.

- Пойду к Андрону, - нетвёрдо встал из-за стола «граф» Витольд.

- Ні-і, до нього ліше завтра, - прошамкал изрядно захмелевший «судья». – Тс-с, - прижал он палец к губам,- тиха українська ніч, але ж сало треба переховати…

- Само собой, перехуваем, э-э…перепрячем, - облобызал старика Витольд и захрумкал по стылому снегу прочь. Дед Савелий, чему-то хихикая, скрылся в хате.

Над Бакаевкой низко висел сияющий небосвод. Морозило. По подворотням лениво перебрёхивались собаки. То здесь, то там потрескивали деревья, но уже ударило в иней. Закуржавились ветви и провода. Близко подступившая к тракту стена очерета, сделалась восхитительно красивой, похожей на длинную-длинную нежную вуаль. - «К утру помягчеет» - подумал Витольд. На фоне тёмной восточной стороны сказочно курились дымком трубы близлежащих хат. Чем дальше удалялся дружка «предводителя волостного дворянства» от центра села, тем плотнее его охватывала сгущающаяся тьма, из которой особенно ясно виделось, как светились окна в хатах селян. Никто из них и не ведал, что скрывает эта тихая чудная ночь.

Весну пришлось ждать долго. Холода затянулись. Но когда занялось тепло, Бакаевка вмиг оказалась отрезанной от божьего мира. Удай расплескался и талые воды за километр от села подмыли дорожную насыпь, сделав тракт непроезжим. С добрый десяток, а то и более, хат, подтопило. Лодки, к всеобщему восторгу ребятишек, курсировали меж ними, словно городские такси. Вода прибавила людям забот и в суматохе борьбы за спасение личного имущества, отсутствие «графьёв» Дыроштана и Мазайло, в селе не заметили. Дома их стояли особняком, на месте возвышенном, так что половодье им не угрожало.

Появилось руководство графской управы к началу полевых работ, когда и Удай обрезался в берегах, и соловьи неумолчно гремели по крепям его долины. Народ, помятуя, что весенний день зимой месяц кормит, неустанно копошился на огородах и паях. Не бездельничали и в хозяйствах «сударей». Только на отрубе деда Савелия буйно поднялись сорняки.

- Ну что, - уткнулся Мазайло велосипедным колесом в забор, - кажись, управились?

- Погодим, когда пшеница в колос пойдёт, - ответил Дыроштан. – Ты бы Савелия проведал, не подведёт дед?

- Он то? Не-ет, это настоящий Фукс. Я вот думаю, давай его участок запашем, да засеем, чем – нито. Ему десятину за аренду дадим, всё одно, пустует. Крапива в мой рост вымахала.

Дед согласился без формальностей.

***

Первый день облавы ничего не принёс. Казалось, и зайцу негде прошмыгнуть, так плотно прочесывали доступные от воды участки. Но признаки искомого объекта охоты не проявлялись. Хотя клочья шерсти да щетины поднимали не раз. Эти находки принадлежали настоящему зверью, по большей части кабаньему племени. Встречались остатки порванных лисами зайцев, куропаток, пеликанов и домашней птицы. Лисы расплодились в таком количестве, что руководство заповедника намеревалось использовать облаву на чупакабру для попутного отстрела хищниц, лишь в последний момент, отказавшись от этой затеи. С разных сторон то и дело неслись возгласы: лиса, козы пошли, кабаны, кабаны...

Что и говорить, как чесались у охотников руки, видевших столько бегущей мимо дичи. До сумерек по левой стороне поймы успели сделать три оклада. Вся сухая, да и не в меньшей степени, сырая, часть Панских болот была иссечена кабаньими тропами. Немало их выперлось к номерам. Часть вернулось в оклад, одно стадо, прижатое к воде, без колебаний вошло в реку и через несколько минут скрылось в кущах правого берега. И сразу же там рассыпалась короткая автоматная очередь: та, та, та, та…

- Ну что, кабана от чупакабры нельзя отличить? - в голос орал зоолог на молоденького омоновца, будто эти самые чупакабры, были столь же обычной живностью, как индюки на подворьях селян.

- Я же ни того, ни другого прежде и не видел, - оправдывался боец. - Он в двух шагах из - под кочки на меня вылез. Харчит и клыками щёлкает. Подумал, монстра. Шерсть дыбом, как и описывали.

- Описывали, описывали… штаны, - не мог успокоиться представитель заповедника. – Дадут пацанве автоматы, они и шмаляют, куда ни весть. Теперь актировать надо.

- Что ж поделаешь, придётся списать на случайность, - успокоил зоолога председатель охотобщества. - Бывает. С другой стороны, людей тоже отблагодарить надо, хотя бы юшкой из кабанятины, да печёнкой, вон как вымокли.

- Жуйте, - согласился зоолог, - но акт составим.

 

***

Мимо освещенной сельской столовой, где облавщики дружно разделывались с кабаном-чупакаброй, тихо и незаметно проскользнула неясная тень.

- Фонарь взял? - спросил у кума Тихон Предыбайло.

- А як же, - в полушёпот ответил Мирон Неварикаша.

- И я, как договорились, шпагет крепенький, прихватил.

У них был план. В загоне, где подстрелили секача, Тихон с Мироном старались далеко не расходиться, гукали так, чтоб быть на слуху. Что-то в урёме показалось Тихону подозрительным, будто у комля разлапистой ели, нижние ветки подломлены. Под ними что-то темнело, похожее на груду натасканного хвороста. Тихон, примолкнув, соображал: не прибежище ли там звериное? И, было, собрался покликать Мирона, как затрещал автомат. Все и потянулись на звук: а ну как монстру подстрелили!? Подозрительное место осталось не осмотренным. Уже к окончанию облавы, когда только и разговоров было о секаче, Тихон поделился с кумом, грызущим его сомнением.

- Я штось похожее на кубло видел. Сухо там. Для лёжки удобно.

- Ну?

-Вот те, гну! Мент всё испортил. Не оглядел. Но чую, не само оно там появилось.

- Так что?

- Аль не понял? Там, говорю, монстру караулить надо. Меркую так: шумнули мы добряче и убрались. Монстра, если в болоте обитает, обязательно туда явится. Чего ей по мокроте блукаться. Тут мы её и застукаем. Ну, как?

Явно обескураженный предложением кума, Мирон, чесал за ухом.

- Ночью в болоте…бог его знает, что это за монстра. Не ровён час, порвёт на клочки, как тех кролей, и положит рядышком.

- Э-э, куме, трусишь?

- Нет, Тихон, это не трусость, а инстинкт самосохранения.

-Да ты, представь, куме, захватим монстру, на худой конец подстрелим, это ж какая слава к нам явится. На всю Украину! И Европа напишет. По всему свету фотографии напечатают, по тевизору сколько раз покажут. Тут, брат, разные двери откроются. А, прикинь, какие бабки за монстру выручить можно? Это тебе не семечками тыквенными торговать…

Последний аргумент Мирону показался особенно заманчивым. Он представил, что Тихон в одиночку справился с монстрой, и всё-всё досталось ему одному: и слава, и деньги, и, как он выразился – пере…риспектива. Нет, практичная душа Мирона с этим бороться была бессильна.

- Только, чур, бабки пополам.

- Само собой, куме. Ты ж меня знаешь.

***

Вопреки мнению зоолога, участники застолья ошибку незадачливого омоновца, встретили с одобрением, похлопывали по плечу и, считая её ничем иным, как умело замаскированным действом, выражали восхищение его сообразительностью, мол: не было бы счастья, да несчастье помогло!

«Счастье» застревало в зубах и быстро убывало. Стряпухи не успевали подносить жаркое.

- Ну, за чупу… кабру,- а то, когда бы мы ещё поохотились в ваших болотах, - ошарашил всех тостом захмелевший представитель института нетрадиционной и народной медицины.

-Когда-то мы обсле…ледовали эти места. Очень они патогенные. Биоэнергетические процессы тут странные. Мы обнаружили три энергетических луча. Один тянется к кладбищу под углом 30 градусов. Создаёт этакий коридор. Второй проходит от края села к выпасам. Третий стоит вертикально над центром болота.

- Да не видел тут никто никаких лучей, разве что радуга бывает сказочная, - встрял Колька Вушко, - правильно я говорю, Михайло Полуэктович?

- Эт, правда, лучей не наблюдали.

- А как же вы их увидите, коль они невидимые для глаза. Вот если глаз навострить, э-э, вооружить, то есть, приборами, - пошевелил нетрадиционник пустою стопкой, - тогда их границы увидеть можно.

- Вот те на, а что ж это за лучи такие? – нарушил кто-то из охотников, вдруг опустившуюся над столом тишину.

-Это сгустки энергии, границы, так сказать, параллельного мира, откуда исходят негативные вибрации. Стоит подойти к ним, и вы сразу почувствуете беспокойство, ужас, и не смеете двинуться дальше. Ничто земное, кроме посвящённых, туда войти не может. Это проход в иной, параллельный мир. Так что существо, являющееся к вам в гости – пришелец из параллельного мира. Грань между видимым и параллельным миром очень тонкая и чупакабра находит в ней трещины, норы и пробирается к нам.

- Да не, фантастика.

-Сейчас наша планета, Земля, то бишь, переходит на новый, более высокий энергетический уровень. Вот все эти катаклизмы, катастрофы есть последствия изменения её магнитного поля. И поскольку физический и тонкий миры тесно взаимосвязаны, то одновременно с катаклизмами образуются пространственно-временные проломы, трещины, норы, мы их порталами называем. Через них существа к нам и являются.

- А как же люди, этак, оно может любого с собой утащить, - оживилось застолье.

- Люди, вероятно, гостя из невидимого мира не интересуют, - сел на конька рассказчик, - а вот живность с подворий, видать, даже очень. То ли забавляется так, то ли ещё чего. Вы же сами уверяли: крови нет, и всё от страха помирает.

- Разве так бывает, чтоб из ничего что-то являлось, - раздалось с конца стола. – Лучи, норы, пришельцы…Я разом до соседки под ентим самым делом, - щелкнул мужик по кадыку, - зашёл. По приглашению, как понимаете. А тут, грешным делом, в самый неподходящий момент, её благоверный калиткой заскрипел. Ох, как искал я енту самую нору, как ты говоришь, в параллельный мир. Уж как хотелось стать невидимым, только я да соседка знаем. Не получилось. Пришлось спасаться через окно. Тоже, ведь, пришелец напугал, аж руки тряслись. А что, нрава он крутого, можно сказать – злобного. Вот и выходит, что параллельный мир, это когда у бабы с одной стороны муж, а с другой… не верю я в энти штуки.

- А чего не верю-то, - взъершился Кузьма Клещ. – Я сам не раз чувствовал, подхожу к кладбищу, а душа вдруг ни с того, ни с сего, как затрепещет, заскворчит, будто кто за тобой наблюдает. И про пастбище - правда. В левом его углу даже в жару трава зеленеет, сочная, высокая, а коровы туда, хоть убей, не желают. Это почему? Силком не раз тащили. Дойдут до травостоя, и стоп…Не-ет, что-то в этом есть.

- Выходит, раз существо из другого мира, значит не материальное, дух, и нам бессмысленно на него охотиться, а оно может? Да хоть бы как на Кирку. Тут верь не верь в духов, чертей, но кролей наших кто-то давит. Зачем? – поддержал Кузьму его рыжий зять. - И что если это «оно» явилось перед тобой, как лист перед травой?

- Духи и есть потусторонние силы, в образе вашей чупакабры, - стоял на своём «доктор народной медицины». А чего делать? Не подходить к непрошеному гостю, и не выражать страха перед ним. Ну, а если он сам лезет, тогда да, надо отбиваться.

-Крест животворящий надо ставить, так всегда от нечистой силы защищались, - убеждённо молвил и, словно в доказательство, покрыл себя крестным знаменьем, сборщик молока. – И слово божье не забывать, сохрани Господи…

С этими последними его словами в столовую влетел выходивший по малой нужде егерь Нетудыхата.

- Воет, - только и выдавил из себя.

- Кто, чего воет? – не поняли за столом.

- Монстра, должно быть. Ох, и страсть, так забирает, что мочевой пузырь свело.

Через паузу, застолье, осознав изначальную причину своего присутствия в сельской столовой, суетясь и толкаясь в двери, высыпало во двор. И действительно, минуты через три-четыре из глубины болот вырвался невообразимой силы и жути, вой. Он совсем не походил ни на волчий, ни, тем более, на собачий. А больше в этих местах и зверья-то не было, кто умел выть. Разве что, пробралась из параллельного мира…чупакабра. Егерь оказался прав.

- От таких звуков, не только мочевой пузырь сведёт, с энурезом от вас уедешь, - поежился начальник областного охотобщества. – Странный вой, ничего подобного не слышал.

- Погодите, а ведь воет там, где мы уже сегодня прочёсывали, - прислушался охотовед, - но ничего не обнаружили.

- Существо это могло просто отсутствовать, или скрылось с нашим появлением. А теперь пришло и голосом оповещает: я тут, знайте, - споткнулся о порог уже не очень устойчивый «народник». – Не возьмём мы его, раз не из нашего измерения.

Неожиданно и резко вой прекратился.

- Так чего завтра делать? – поставил вопрос ребром Голова сельрады, понимающий, что отвечать за всё ему. - Надо каких- нибудь волкодавов взять.

- Нельзя. Собаки увяжутся за козами или кабанами – вот и вся их работа. А за чупой они не пойдут, как пить дать. Давайте лучше спать: утро вечера… «народник» зевнул и поплёлся в комнату с расстеленными на полу матрацами.

***

Было за полночь, а в хате деда Криворучко горел свет. Савелий Петрович нервными шажками взад-вперёд семенил по кухне. Он уже дважды подходил к заветному шкафчику и, немало расплескав трясущимися руками «успокоительного», наконец опустился на стул. Никогда, будучи и много моложе, с такою шустротью не бегал он ночью по болотам и камышам. Ввалившись в хату, он тут же у порога пал на колени, держась за грудь. Немолодое его сердце с такой яростью билось о грудную клетку, что временами деду чудилась «косая» в белом саване. «Ось, бачили очи, що купували, зараз їсте, хош повилазьте», - корил себя дед. Он уже отдышался, когда неожиданным образом его посетил «предводитель дворянства».

- Ты чего, батя, свалил раньше договоренного? Тебе ещё часа полтора реветь. Аккумулятор сел или динамик сгорел? – присел к столу «граф» Андрон. А поначалу, ух, хороший тембр взял, - приподнял он сжатую в кулак и согнутую в локте руку. Я этот бесовский концерт по частям собирал. Да и костюмчик монстры из самой Сухумы тащили.

- От как! А не сказывал. Они что же там водятся?

- Водились. Во время первой грузино-абхазской войны разбомбили обезьяний питомник. Обезьяны разбежались. Теперь их постреливают и шкуры на чёрном рынке толкают. Да оно тебе надо…

- Экий ты, как я погляжу, шелешпёр, хоть и предводитель наш. Сам бы там посидел в болоте, один-одинёшенек, ночью непроглядною. То-то, бесовский. Этой музыки наслушаешься, совсем сон потеряешь, аль родимчик скрутит.

- Ну, роль эту, выть по ночам, ты сам выбрал. Помнишь, «сирано не спится», чего ж теперь…

- Сам, сам, только кто ж его маму знал, що там ще хтось з’явитись, - мешал русскую и украинскую речь Савелий Петрович, что ясно указывало на ещё не унявшееся его волнение.

- Как это, ще хтось?

- Да уж как есть. Сел я в шалаш под сумерки. Певуна этого проверил, - пнул дед носком ноги солдатский вещмешок. – Только звёздочки заморгали, я динамик за шалашом пристроил и тумблерочком щелкнул. Стра-ашенный стоял рев. Недолго, правда, - виновато покосился на «графа» Савелий Петрович. – Выключил, перерваться, когда слышу - трещит в кущах. И ближе, ближе, треск этот. Дышит хрипло и бормочет, а чего оно такое и не понять. Потом свет яркий в небе полыхнул. Что-то жужжало. У меня и душа замерла. Отродясь там по ночам людская нога не ступала. Боженька, думаю, неужто всамделишная монстра объявилась? На зов явилась! Как уберегся и до хаты добёг, не знаю. Тут у порога чуточки и не кончился.

- Какая монстра, Савелий Петрович? Не иначе, кабаны возились. Наша монстра в это время по селу должна бегать. Слыхал, охотнички секача приласкали, заняты подчерёвкой, им сейчас не до монстры.

-Не знаю, не знаю, мотал головой дед. Ты мне «нашу» монстру не показывал. Ну, а свеченье, откуда взялось? Чернобыльские вепри так не сияют. Нечисто тут.

- Ты ещё об инопланетянах расскажи. Эх, - раздосадовался Андрон, - такую, можно сказать, стратегическую операцию провалили.

- Чего это, провалили? - возмутился дед несправедливостью «графской» оценки. – Вой был? Монстра бегать будет?

- Будет, уже бегает, - сменил Андрон гнев на милость. – У Варьки сегодня пяток кролей задушит. А вот свет, если ты не того…вопрос. Надо менять дислокацию.

- Ох, не нравится мне эта история, - запечалился вдруг старик.

- Ну, ты посмотри на него, сам придумал, а теперь в кусты.

- Да не то, не то я…уж больно долго мы… затянули, одним словом. Надо закрывать портьеры, гасить рампу.

- Обсудим, дедусь, давай агрегат…

***

В приболоть кумовья вступили уже во тьме. Здесь, в урёме, она загустела быстро, хотя закатный угол ещё подсвечивался отраженным от облаков светом. Идти старались, чтоб не выдать своего присутствия. Однако пробираться сквозь кущи и бесконечно кланяться кочкам, не хватало терпения. Ветки так хлестали и царапали лица, что волей-неволей Тихону пришлось достать маленький резервный фонарик «Жук». Одно неудобство – жужжал, как настоящий майский хрущ. Потому пользовался он им совсем уж в непролазных чащобах. Тащившийся сзади Мирон, то и дело отставал, и, почувствовав своё одиночество, пугался, и начинал нажимать, что неизбежно вызывало ощущение ломившегося в ночи лося. Тогда Тихон останавливался и недовольно цыкал на кума.

- Мирон, ты как печка Ивана-дурака, прёшь, не разбирая дороги. Болото за тобой гудит. Ступай аккуратней.

- Где ты дорогу-то разглядел? - пыхтел в ответ Мирон. – Долго ещё?

-Тут всё недалеко, а сунься - в три дня не выберешься. На прогалине должон стоять сухой осокорь. От него влево метров сто и лежбище будет.

Ещё Тихон хотел предупредить Мирона, что место это неровное, кабанами изрытое. И старая дренажная канава тянется, мало, не до самого Удая. Но так и остался стоять с открытым ртом. В том направлении, куда правились кумовья, тишину вдруг расколол ужасающий, ни на что не похожий, звук, в котором одновременно слышался и рык, и рёв, и вой, постепенно переходящий в стон. У мужиков мгновенно вскипела, и тут же застыла, кровь. Они стояли, замерев, руками вцепившись друг в друга, не в силах вымолвить и слова. Звук повторялся несколько раз, то усиливаясь, то ниспадая. Он исходил откуда-то снизу, будто вырывался из самого пекла и, казалось, даже макушки деревьев вибрируют и трепещут от его силы. Не надо было видеть лица «охотников за привидениями», чтобы понять, какой ужас отразился на них, исказив привычные черты. Вой, или рёв, прекратился также внезапно, как и возник. Наступила оглушительная тишина, какая случается, когда лопаются барабанные перепонки от близкого взрыва бомбы. Должно быть, всё живое, пребывающее в округе, в эти мгновения, замерло и не подавало признаков жизни, словно окаменевшее под могучими чарами неведомой силы.

- Тихон, - чуть слышно выдавил из себя Мирон, - бежим, сожрёт…Господи, избави и сохрани от нечистой!

Понемногу приходил в себя и Тихон. Он почувствовал боль в локте от сжимающих его и дрожащих рук Мирона. Ему тоже захотелось оставить это гиблое место. Однако в их тандеме Тихон был лидер и он, сделав глубокий вдох и пересилив возникшую в ногах слабость, сказал:

- Куда бежать? Мы уж рядышком с монстрой. Убоимся, тогда сожрёт, а так, вряд ли, идём, не дрейфь. Я ружьё зарядил.

И медленно Тихон двинулся вдоль канавы, а Мирон, как на грех, уткнулся в кущ, миновать который ему можно было, лишь обогнув заросль справа, или слева. Мирона потянуло вправо. Так что летел он в канаву без предупреждения, с грохотом и матюгами, забыв и о монстре, и о страхе, минутой назад владевшем его душою. Но, благо, чернозем принял мягко, а воды после жаркого лета ещё не скопилось. В добавок, от удара включился аккумуляторный фонарь. Яркий свет так резанул Мирону по глазам, что представилось, будто поборов непроглядную тьму, вспыхнуло солнце. Ослеплённый, Мирон зажмурился.

- Выключи, выключи фонарь, - шипел на него Тихон и Мирон, слыша, как в очередной раз «грызёт» его кум, шарил рукою в поисках злополучного тумблера.

Ещё через мгновение свет погас, но Тихон успел разглядеть по другую сторону канавы, торчащую из земли искалеченную временем длань осокоря. Теперь он точно знал, куда им идти.

Недовольный Мирон, выбравшись из канавы, ещё ворчал, когда до слуха отчаянных мужиков, долетел треск и топот ног. Всё говорило о том, что они подшумели, или зверя, или саму монстру. С одной стороны, теперь, как бы и таиться нечего было, а с другой, размышлял Тихон, ведь мог же от них удирать и кабан. Как бы ни было, решили проверить лежбище, виденное Тихоном днём. И вскоре его обнаружили. Предположения Тихона оказались верными. Под комлем разлапистой ели, замаскированный её надломленными ветвями, ютился укромный шалаш. На кабанье кубло он никак не походил. Это было явно сооружение разумного существа. Осторожно обойдя шалаш вокруг, Тихон, с ружьём наизготовку, встал у его чела, а Мирон осветил внутренность. Шалаш оказался пуст.

-Как думаешь, - ошеломил неожиданным вопросом Тихон своего подельника, - монстра горилку пьёт?

- Горилку-то? - не понял Мирон. – Якщо з перцем, та під сальце, думаю – п’є, шельма.

- Отож, - согласился Тихон. – Только как же в таком случае монстра выглядит? Подай- ка сюда свету, - полез внутрь вежи не худосочный мужик, - там якась бутыль.

Днище в шалаше было устлано толстым слоем очерета и камыша, да и само сооружение не выглядело хрупким. Внутри его было затишно и тепло.

Через минуту из чрева шалаша высунулась его рука. Могучей хваткой он держал четверть с рыжеватой жидкостью.

- Твои слова и богу в уши! Эт-то что такое?

- Не керосин, не? – с сомнением потянулся к початой четверти Тихонов кум.

- А ты нюхни…

Присев на корточки, Мирон старательно подкручивал деревянную пробку, которая, смачно чмокнув, отворила своё жерло.

- Хм – хм, - шевельнулись под его мясистым носом усы и тут же обрамили его расплывающейся улыбкой. Прищурив левый глаз, Мирон с удовольствием водил носом над горлышком четверти.

- Ну? – подтолкнул кума своим нетерпением Тихон.

- Вона-а…горілочка! Та яка ж добря-яча.

- А от и до неї, - извлёк Тихон из-за спины увесистый холщёвый свёрток. Это оказался аккуратно собранный тормозок. Был здесь хороший кусок жаренной свиной грудинки, четыре картошки в мундирах, пара солёных огурцов, хлеб и с кулак яблоко. В самом-самом углу привалилась на бочок маленькая пластмассовая кружечка, из каких сельские мамаши обычно поят парным молоком малых детей. Подарок судьбы был для кумовьёв настолько неожиданным, что по первости они, будто и не знали, как им распорядиться.

- И что ты куме имеешь сказать?

- А что тут говорить, наливай...

- Ну-у, то само собой, а вообще? Я про бесовщину кумекаю. Не подстроена нам такая радость? Вот выпьем мы с тобой, а горилка, к примеру, в нас пламенем пыхнет, и… только пепел, а сатана об него пятки греть станет. Или в болото так заведёт, что куда там Сусанину.

- Всё то, ты, куме, с оглядкой. А я тебе так скажу: добрая горилка с перцем и должна пылать, как огонь Прометея. Потому и зовётся – горилка! – крякнул Тихон и, хрумкнув огурчиком, налил Мирону. Кум повременил чуток, искоса глянул на Тихона и молча, выпил.

- Божественно! – протянул натруженной ладонью по животу Мирон, словно благословил жгучее зелье в путь-дорогу по закоулкам внутренностей. Первую закусывать он не стал. Уложив дольку нежного сала на хлеб, чувственно втянул запах главного украинского продукта. И лишь возвратив его на тряпицу, задумчиво изрёк:

- Кого-то мне эта «чекушка» напоминает, и вкус горилки знакомый. Старая это бутыль, эвон, клеймо ещё казённого царского завода. Такая посуда нынче большая редкость. Погодь, погодь... где же я из неё угощался?

- Та и я штось припоминаю, - вертел четвертью Тихон.

- Ага-а! – щёлкнул по лбу Мирон. – На восьмидесяті річчі діда Савелія. Оце так, вона в осередку столу була. Тільки як до цього хисту потрапила?

- Точно, Мирон, Криворучкина это вещь.

- Ой, діду, діду, мало суддя якогось сударства, та й щё с бісом якшається.

- Опять ты, куме, к нечистой гнёшь. Ну, какой с деда Савелия леший? Он же партейным был, девкам в клубе проходу не давал, всё под подол норовил заглянуть. Комуняки все, как один, ни в бога, ни в чёрта не верили. Они идолам поклонялись: Ленину, Сталину, этому, как его, Марксу… Дед Савелий всегда с горилочкою дружил.

- А чому ж бутель у курені? Харч для кого…

- Який ти, Мироне, нерозумний. Для нас с тобою, - хихикнул Тихон. - Мабуть дід теж монстру хотів спіймати, носа мисливцям втерти. А все це для хоробрості прихопив.

- Спіймати, одному? О це такий хоробрий у 88 років! Не смішить мою сідницю, куме. І де він тоді?

- Ну, не поймать, так застрелить, у него тоже ружьишко ещё есть.

- Ні, куме, чогось тут не те. Це потребує ретельного розслідування.

- Согласен, разберёмся, завтра, а сейчас…не пропадать же добру.

Уже пропели вторые петухи, как кумовья, в тиши и уюте вежи, доканчивали содержимое посуды ещё «казённого завода». Ни сырость наступающей осени, ни поднимавшийся над болотами туман, не могли соперничать с теплом «прометеева пламени». И давешняя робость Мирона сменилась отчаянною бравадой. Хоть сейчас он готов был со своей «пищалью» наперевес идти на скрывавшуюся где-то в болоте чупакабру. Оставив в бутыли пятую часть для следственного эксперимента по идентификации продукции Криворучкиного производства, ловцы монстры, решили остаток ночи попеременно караулить. Первым бодрствовать добровольно вызвался Мирон.

- Если это нечистая сила, - резонно заключил Тихон, и что очень понравилось его куму, - то после третьих петухов она не явится, тогда как зверь может бродить и при свете.

Было, похоже, что последние слова Тихон произнес уже сквозь охвативший его сон. Когда два, не хилых мужика, сидели, места в шалаше хватало. Теперь же сапоги Тихона торчали наружу. Он уткнулся в согнутую на локте руку и мерно дышал, а Мирон, желая находиться ближе к челу, никак не мог угнездиться, всё ёрзал, отпихивая пахшие болотом заброды кума. Беззвучная ночь будоражила его воображение больше, нежели бы шумел ветер, полоща ветки дерев и кусты очерета. Выключив фонарь, Мирон, положил рядышком свою «пищаль» и напряжённо вслушивался в охватившую мир тишину, которую не тревожили даже обычные здесь совы. Чтоб обострить слух, смежил веки, но продержался не долго, и под мерный сап кума легко уступил искусу дрёмы. Так бы и спали они, утомлённые двумя литрами дедовского угощения, почитай, до полудня. Однако установленная для подсознания Мирона программа, работала и во время его сна. Мозг ясно выделил треск сухой валежины. Потом ещё и ещё. Мирон открыл глаза и, похожий на сомнамбулу, тупо глядел в посеревшую стену леса. Уже проявлялись первые признаки рассвета, но мутный взгляд пьяного и полуспящего мужика ничего не мог различить под сенью деревьев. Когда зашелестело совсем рядом, хрупкая душа «охотника за привидениями» не выдержала. Мирон сгрёб фонарь и стал нервно дергать кума за штанину. Тихон не реагировал. Перед самым шалашом кто-то остановился и Мирон, почти лишённый воли, обрушил луч света на пока неведомое ему «нечто». Но вместо жуткого образа он увидел горбоносую лосиху. Ослеплённый зверь, не решаясь двинуться, застыл. Сзади сучили ножками два погодка-телёнка. От неожиданности Мирон кулаком ткнул кума в пах.

- А-а, шо-о? – вскочил на колени Тихон. Ему, чтобы видеть происходящее вне укрытия, требовалось развернуться. Но где вход, а где выход, знаток греческой мифологии, не соображал. Он только покачивался взад-вперёд, отчего из шалаша, то показывались, то исчезали во мраке, его филеи. Лосихе всё это, должно быть, показалось не эстетичным. Скоренько придя в себя, она, презрительно фыркнула и ломанулась прочь. Следом пустились и лосята.

- Пішли, куме, до дому, бо нас точно сьогодні хтось затопче, - с решимостью в голосе произнес Мирон.

- А кто это был? – выполз из укрытия Тихон.

- Лоси.

- Тут так тепло, давай доспим, а? – предложил Тихон, вероятно веря, что кум, как всегда, с ним согласится. Однако Мирон, хоть пьян-пьян, но заупрямился и, ни в какую, не пожелал более здесь оставаться. Пришлось Тихону согласиться. Отойдя под куст, пошатываясь, он ворчал:

- Вот так всегда, только соберешься что-то хоро…рошее сделать, обязательно помешают. Чего домой? Придём, там бабы кусать начнут. А лоси… они смирные. Монстры нет, вот …

Светало. Но сизый туман делал рассвет тягучим. Мирон и Тихон, миновав урёму, в конце концов, выползли на тропу, стелящуюся мимо хаты бабы Варвары, той самой, чью честь на сельском сходе, с пылкостью отстоял Кузьма Клещ. У изгороди, что примыкала к забору заднего двора, Тихон остановился.

- А вещдоки ты взял? – обернулся он к куму.

- Ось, у торбі…

- Я тут меркую…хватит для экспертизы и ста грамм. Давай, здоровье поправим, бо так дырынчыть …

На сей раз Мирон не сопротивлялся, ибо и сам подумывал о том, что с такой точностью изложил кум. Он развязал торбу, а Тихон посунулся к плетню бабы Варвары, сорвать засиротившееся на полудичке яблоко. Вдруг медленно присел и, обернувшись к Мирону, стал махать, чтоб пригнулся, как бывало на утиной или заячьей охоте. Мирон припал на корточки, и когда Тихон поманил его к себе, неуклюже подтянулся к плетню.

- Ты чего?

- Монстра там, - шептал Тихон.

- Где? – вертел головой Мирон.

- Ты туда, туда поглянь! – тыкал пальцем Тихон в проём плетня.

Мирон, чтоб не упасть, ухватился руками за плетень и опасливо приподнял голову повыше травы. Со стороны двора, у самого забора, виднелась совсем не ясная, расплывчатая тень. Мирон протёр ещё слипавшиеся глаза, и ему показалось, что тень шевельнулась. Кто это мог быть, он и представления не имел, но произнесённое кумом магическое слово – монстра, подействовало на него, как возглас доезжачего на свору борзых: «Ату, его!»

- Зараз я, - взялся он за «пищаль». Просунув длинный ствол в проём плетня, стал целиться. Но непокорная мушка никак не задерживалась на тени, которая к тому же, стала медленно двигаться вдоль забора. Вот она снова остановилась и теперь, Мирон слезящимися глазами разглядел, что таившееся существо обернулось и смотрит в их сторону. Божьего лика у него не было. Увидел белые клыки, шерсть копной на загривке и лохматые длинные ноги.

- Господи! – просипел Мирон, - тут пулю заговорённую надо.

- Дай мне, - пытался перенять у него ружьё Тихон. Своё он положил у торбы, в ожидании, когда кум откупорит неподатливое с утра горлышко бутыли и, оставшись без оружия в ответственный момент, очень хотел сыграть главную роль в охоте на монстру. Но этого сейчас хотел и Мирон, а потому и поторопился с выстрелом.

- Бахх-ха-ха-хах! - разнеслось в тумане. Миронов кругляк схрястнул горбыль рядом с монстрой не хуже заговорённой пули, только щепки брызнули.

- Аа-й! – заорала присевшая, после выстрела, монстра.

- Мазло! – метнулся за своей «пищалью» Тихон. Он уже не таился. Схватив оружие, подскочил к плетню и искал чудище.

- Погодь, - остановил его «мазло» - кум.

- Чого?

- Оно ж не по-звериному верещить, а вроде, как, по-людські. Бачиш, смирнесенько сидить, пішли подивимось, шо воно таке?

И тут смирная монстра взвилась. Прям, как рассказывал Клещ, одним прыжком перелетела забор. Только приземлилась по другую его сторону не на ноги, как полагается, а повисло вниз головою. Левая нога её застряла меж заборных горбылей. Последовал тупой звук, а за ним всем хорошо известное: «О-о-о-й!»

- Чув? – поднял палец Мирон. – Бежим до його!

С ружьями, впригибку, они пустились вдоль плетня к забору Варвариных хозпостроек. Висевшая на изгороди монстра судорожно билась, пытаясь освободиться из неожиданного плена, и, видя бегущих людей, то ли захарчила, то ли зарычала от натуги.

- Не-е, зверь, - покачал головой, остановившись метрах в десяти от странного существа, Тихон. Лучше пальну, для верности.

- Мужики, не стреляйте! – членораздельно завопило существо в ответ на намерения Тихона.

- Да хто ж оно есть? Человечий язык знает. А морда, глянь, клыки-то какие, грива, что тебе, львиная, хвост? Ну и мерзота!

- Ты близко не подходи. Или оборотень это, или мутант.

- А на вопросы оно станет отвечать, давай спытаем? – предложил Тихон.

- Эй, ты, чудо-юдо, ты кто и откуда явилось?

- Чудо-юдо молчало.

- Видишь, не подходит ему наше обчество, не бесовского, значт, складу.

- А ты, Мироша, возьми ось той дрын, да колупни его под рёбра, мабудь штось вспомнит.

- Хрук, хрук, - обломил Мирон сучки пытошного орудия.

- Хрясь…

- Ой, больно, не бейте, Вася я, Вася, из Чернигова.

- Вот видишь, куме, каким могучим свойством обладает сей сучок, только коснулся реберец дикаря, он и речи вмиг обучился. Держи-ка его наготове, и ежели чего – направляй, куда следует. Вася, значит, из Чернигова? Лежи, бесовская душа, как лежишь, а я твои конечности вязать буду, - достал Тихон из кармана шпагат.

Вася, он же, монстра, больше не дергался, только постанывал, от ушибов. В шкуре незнакомого животного, он способен был устрашить, кого угодно, повстречайся с ним впритычку в тёмном закоулке. Тихон, тоже вооружившийся дрючком, медленно обошёл монстру со спины. Больше всего его поразила лохматая голова и ниспадающая на плечи серебристая грива. Вся остальная шкура порядочно отличалась и в рассветной мгле казалась коричнево-чёрной. Вася висел боком, и Тихону, чтобы соединить вместе обе его лохматых руки, требовалось повернуть тело. «Говорить-то оно может, а что под шкурой, одному богу известно», - размышлял Тихон, подступаясь вплотную. Теперь он мог хорошо разглядеть все детали Васиного облачения. Из-под губ, выдающейся вперед и похожей на собачью морду, торчали внушительные клыки. Тихон ткнул палкой в пасть, но монстра челюстей не сжала. Потянув их в сторону лба, он действительно обнаружил под мордой белевшие черты, имевшие сходство с человеческим лицом и уже без опаски, ухватив Васю за гриву, помог освободить подвернувшуюся руку.

- Протяни-ка, длани, - скомандовал охотник своей дичи, на что она покорно подняла передние конечности.

- Ну и прикид у тебя, настоящая бесовская одёжка, у кого одолжил такую, или содрал с кого?

- Гамадрил африканский, а ниже гривы - козёл украинский, - ответил свозь разъятую пасть, перевоплотившийся в экзотическую тварь, Вася из Чернигова.

- Ишь, ты, африканский! – удивился Тихон. Ну, козлов-то у нас на Украине, поди, как много, хоть задарма раздавай, а вот этих, как говоришь, гидрималов, этих нет. И как же ты его кроил?

- Не моего ума дело, костюмчик готовый примерял.

Связав лохматые длани монстры, Тихон взялся за свободную заднюю конечность, чтобы, соединив её с застрявшей меж досок забора, произвести окончательное пленение. Но когда он подхватил то, что должно было быть голенью Васи, то с удивлением обнаружил отсутствие стопы, какой непременно и должна заканчиваться человеческая нога. Это снова вызвало у него сомнения в принадлежности существа к человеческому роду. Там, где у любого из людей голеностоп переходит в стопу, было что-то непонятное для ума сельского, к тому же, в просинь пьяного, тракториста. Заканчивалась конечность звериной лапой.

- Мироша, да у него ж не ноги, а лапы, чума его задери, леший, как есть леший, - тараторил Тихон, связывая две ноги. Хватай, потащим в лес, сховаем, покуда покупатель не сыщется.

Мирон подпёр плечом застрявшую ногу свежепойманной монстры, и кумовья поволокли её под близлежащие сосны.

Монстра задергалась, завиляла телом, сопротивляясь решению охотников.

- Долли-джампер, паркур, бокинг, - выкрикивал Вася, непонятные мужикам слова.

- Слышь, оно ещё и матерится, дай-ка ему для самообразования…

- Хрясь, хрясь…

-Ой, ой… да это вроде ходулей для прыжков и бега, препятствия преодолевать, устройство такое, вы шкуру-то повыше задерите, ноги мои там, - увещевал из под морды гамадрила Вася тащивших его трактористов.

Дважды они, споткнувшись о кочки, падали, и всякий раз Мирон, державший монстру за ноги, валился на обмякшее, словно тюк пакли, тело. Тогда монстра утробно ёкала и всхлипывала.

- Дай-ка мне на тебя поближе поглядеть, - подступился вплотную к человеко-зверю Тихон. Он повертел голову, пытаясь разглядеть, как же этот костюм лешего снимается.

- Снизу под челюстью молния есть, - подсказал сквозь пасть Вася, обеспокоенный тем, что вертя голову, мужик может легко скрутить ему шею.

Тихон вжикнул обнаруженной молнией и, высвободив Васину голову, запрокинул морду гамадрила со шкурой ему за плечи.

- Да, маскировочка, что надо, жаль только, навару с тебя, как с козла молока. Вот что, куме, - повернулся он к Мирону, - раз монстра не настоящая, и продать мы её не сможем, треба сдать этого разбойника в руки законной власти. Там и Голова сельрады, и участковый, и омоновцы, на любой вкус начальства, хош в решето сыпь. Пусть отвечает за переполох. Пойду - ка я звать мужиков, уж заря занимается. А ты стереги это чудо в шкуре, - зашуршал стерней Тихон в сторону села.

- Гарный хлопец, - заглянул Мирон в очищенный от шкуры животного лик перепуганного парня. Вася, Вася, а хфамилия твоя по паспорту, как звучит?

- Макаренко.

- От те раз … с такой звучной…и как же тебя надоумило на это, это, - не подобрав выражения, развел руками Мирон. – Фильм про Шурика, помнишь? Тебе бы в шкуре твоей дырку сзади вырезать, да лозой, лозой…

- Студент я, гроши на учёбу нужны, а тут предложили побегать. Мы с пацанами бокингом занимаемся, прыжками, значит, на этих вот самых ходулях. И бегать на них можно быстрей, чем на велеке ехать. Вот в Чернигове и подкатил один: дело, говорит, подходялое имеется…

- Во как, предложили, и кто? – входил в роль следователя Мирон.

- Есть журналисты, ваши тоже… интерес какой-то, наверное, имеют…

- И наши, говоришь?

- Без ваших не обошлось, а кто не знаю.

- Угу, угу…и что, платили?

- А кто бы задарма тут гацал.

- Ну-у, а это, как же кролей и кур обескровливал? Не кровосос же ты, в самом деле?

- До чего - ж вы тёмные люди, прямо неандертальцы, - расслабился Вася.

- Я те, щас, - потянулся Мирон за дрючком.

- Всё, всё, пошутил! Кровосос! Скажешь тоже. Фомка, есть такой инструмент. Бемц по загривку, и зайка вверх лапками… опять же химия, кольнул укольчик, кровь-то и свернулась, да и обесцветилась вдобавок.

- А дырки на холках, откуда? – не унимался бакаевский «Анискин».

- Тоже мне проблема. На фомке два заострённых конца, навроде змеиного жала. Ткнул ими мёртвого кролика, или курицу: дырки есть, а крови нет, кто их потрошил? Торопились зарыть.

- Это тебе понятно, а бабам … и как твою задницу собаки не порвали?

- Собаки? Магнитофончик тут у меня есть, в кармане. Слышали когда-нибудь рык тигра, тихенький такой, нет? И собаки не слышали. Но мертвящий его страх у них в генах до скончания собачьего рода. Клацнул кнопочкой, и шавки в обмороке.

- И фомка тута?

- В траве покоится. Когда пуля в забор грохнула, я не только фомку, как маму зовут, забыл.

Много чего интересного узнал Мирон, и уж собирался расспросить Васю о том, как же получилось с Киркой Задерихвист, но вопрос об оплате мирового шороха с чупакаброй выперся наперёд сам сбою.

- Добро ль, отстёгивали за это чудилово?

- Нормально, полсотни «зелёных» за ночь.

- О-о-о, - задохнулся Мирон. Что такое «зелёные», в селе знала даже баба Варвара, теперь, небось, с перепугу от выстрела, забравшаяся под печь. Со счётом у Мирона было всё в порядке, и он быстренько прикинул, что страхи от чупакабры витают над селом уже с месяц. «Выходит, - заключил Мирон, - студент Вася намолотил на этом шухере, кроликах, курах… тысячу, а то и полторы баксов? А акая ему с кумом от поимки Васи польза? Надо подумать, надо подумать».

- Слышь, батя, - уловил студент мелькнувшую в глазах Мирона искорку алчности, - отпустил бы меня, а я поделюсь наваром. – Вася уже хорошо представлял, что не пройдёт и часа, как займутся им те самые менты, за которыми почапал пьяный тракторист Тихон и всё, что происходило в селе, будет списано на бедного студента. Кого не назови – открестятся, скажут, мол, развлекался с дури.

- Ты что, заработок с собой таскаешь? – поинтересовался Мирон.

- Да не, ну, адрес оставлю, встретимся…

-А дай-ка я магнитофонец послушаю, - нашёл повод Мирон, чтоб обшманать незадачливого студента. «Авось чего и поинтересней сыщется» - мял он бока парня под шкурой, просунув руку через расстегнутый разъем молнии. Но то, о чём Мирон затаённо думал, отсутствовало. А вот маленький магнитофончик, как и говорил Вася, он обнаружил.

- И что? – вертел им тракторист, не зная, как управляться с незнакомой вещицей.

- О ту кнопочку зелёную нажмить.

Мирон ткнул мозолистым пальцем указанную кнопку, и через секунду чёрная малявка исторгла гортанно-утробный рык. Вряд ли ему хватило бы опыта бакаевского следопыта, чтобы отличить рык тигра от рыка какого-либо иного зверя, но звуки, слышанные сейчас, вызывали в нем непонятное волнение и дрожь, будто и в самом деле где-то совсем близко в чащобе таился и слал смертельную угрозу страшный хищник. Уже без подсказки выключив звук, Мирон, сунув портативную технику в карман, неожиданно осерчал:

- За дурака меня держишь, на фуфу взять хочешь? Адресочек он даст, кнопочку нажми. Ты хоть понимаешь, дурья башка, что мы застрелить тебя могли?

А ведь и, правда, можно сказать, что жизнь студента-Васи, согласившегося на столь щекотливые заработки, спасла горилка с перцем. Не будь её, разве промахнулся бы Мирон? Да никогда! Теперь только и до Мирона дошло: стрелял-то он в человека. Тут, как хошь, повернуть можно. Закон, он же дышло… « Ну ладно, - размышлял Мирон, захомутают Васю-гамадрила, насчитают ему убытки бабам заплатить, штрафы разные, работы общественные припаять могут, а вот посадить…нет, это вряд ли. Зато как следователь допрашивать станет, уж Вася не скроет, да и зачем ему скрывать, что в него стреляли. Пожалуй, он и заяву написать может, дескать, покушались на его молодую жизнь Мирон с Тихоном. А поскольку, Тихон не стрелял, какой с него спрос? Вот и выходит, хомут-то на мне висит, дернула меня нечистая сила», - вспомнил вдруг Мирон о брошенных им, где-то у плетня, торбе и фонаре.

- Сиди тута, я мигом…

Но мигом не получилось. Прихватив котомку, Мирон вознамерился отыскать ещё одно вещественное доказательство – «рабочий инструмент» Васи. Пробравшись сквозь пролом в заборе на территорию хоздвора бабы Варвары, Мирон шарил в траве в поисках фомки. Он безошибочно определил место близь раздробленной горбылины, и вскоре железяка была у него в руках. «Справная вещь, - покрутил, разглядывая приспособу, - такой тросточкой можно и теля ухандокать без напряга. Ить, настоящие шилья», - пощупал заострённые «жала». – От змей, это ж надо!» - помотал головой Мирон и сунул фомку за брючный ремень, совсем не предполагая, что с точки зрения уголовного права стал обладателем важнейшей против себя улики. Он уже почти миновал место поимки Васи- гамадрила, как гримаса боли свела его, двое суток не бритую и опухшую, физиономию. Мирон остановился, развязал торбу: «Пока Тихон объявится - черепок лопнет».

Сняв напряжение, Мирон повеселел и расслабился. «Как же он так прыгает? – хмыкал мужик, следуя к пленённому «человеко-примату». – Выходит, правду говорили: скачет через забор. Сам видел. Должно, от страху зацепился, бедолага. Эт, жисть, студентская, проголодная, на што парня толкнула» - почти сочувствовал бакаевский тракторист, им же, слегка помятому Васе.

Тем временем Вася умудрился стащить со связанных повыше запястьев рук, тонкие латексные перчатки, в которых и творил дела ночных набегов, чтобы нигде не оставлять отпечатков пальцев. Прислонённый спиною к сосне, он опёрся на локти и с трудом, но, всё же, тонкими, словно у пианиста, конечностями, нащупал узел шпагата. Крепкий мужик Тихон затянул шпагат прочно, но будучи уверенным, что под надзором кума, лохматое чудо-юдо не посмеет и шелохнуться, контрольный узел завязал простою петлёй. До неё-то, шаря по-за спиною, и дотянулись Васины пальцы. Вывернув правую, затем левую руку, Вася, не разматывая туловища, постарался дать волю ногам, ибо в них была вся его надежда на обретение свободы. Вася старался изо всех сил, так, что испарина выступила на лбу, но времени катастрофически не хватало. Только распутав правую, особенно затёкшую, ногу, услышал, как шаркают по некоси Мироновы сапоги. Сообразив, что полностью распутаться не успеет, Вася счел за благоразумие приостановить тайные поползновения к побегу, подвернув верёвку под правую ногу.

Окинув взглядом ристалище, ничего подозрительного Мирон не обнаружил.

- Нашёл я твою фомку, - водрузил поверх котомки орудие преступления и неожиданно изрёк:

- Хошь дам выпить?

- Чего? – не понял Вася.

- Горилки, говорю, глотнёшь? Всё легче на душе будет. Она у тебя, поди, вся сморщилась и трепещет.

- Ну, прям, как в Бастилии, обед на заказ перед казнью. Не буду.

- Дело хозяйское, а мне для восстановления сил, на тебя потраченных, не возбраняется, - растянулся Мирон подле котомки. Ситуация со стрельбой ему уже не казалась особенно щекотливой. Ведь факт проказничанья чупакабры был известен всем. И охота на неё проводилась официальная. Начальство по этому случаю разное собралось, от кого, опять же, и поддержка может быть. «А что стрелял, так, кто его разберёт, что под шкурой этой монстры скрывает свою личность какой-то студент Вася. Разве ж, кто из облавы, завидев такое страшило, не выстрелил бы в него? - продолжал самооправдание Мирон. – Поделом мадригалу».

Слушая заплетающиеся разглагольствования Мирона, Вася вполупотай наблюдал за почти окосевшим мужиком. Было удивительно странным, что на раскрасневшемся его лице заострился и стал особенно выпирать сизый нос. Казалось, вот-вот, совсем немного, и дядька уснёт. Не единожды отяжелевшие веки валились вниз, и Вася уж собирался довершить ту самую малость, что отделяла его от неминуемо приближающейся расплаты. Но только он начинал шевелить рукой, стерегущий пленника дядька оказывался настороже. Воспалённый мозг Мирона озаряла новая мысль, и следовал вопрос, проигнорировать который Вася не осмеливался, ибо неуважение к дядькиному любопытству могло разбудить в нем непредсказуемую реакцию.

- Ночью ты выл в болоте с мад…фоном?

- Не-е, эт ваши забавлялись.

- И про шалаш ты не знаешь, и про эту… посуду, - нежно погладил Мирон почти уж выпростанную четверть.

Вася отрицательно помотал головой.

- Глядит-ка, не знает. И как ты на них скачешь? - стал подниматься Мирон, с намерением рассмотреть Васькины ходули. Пошатываясь, он вплотную приблизился к пленнику. Студент сжался. Из под козлиной шкуры торчала часть джолли-джампера с самой натуральной гамадриловой лапой в окончании. В него и уставился туманный взгляд Мирона.

- Кане-ешна, на таких бегунках и сто вёрст не круг, - отбросил любопытствующий дядька палку и присел, чтоб сподручней изучить приспособу. И в следующее мгновение в него, будто, молния ударила. Из глаз сыпанули искры, и Мирон безмолвно опрокинулся на спину.

***

Уже первые лучи утреннего солнца скользили по макушкам сосен, превращая их стволы из серых в бронзоволикие, когда встрепенув ото сна облавщиков сообщением о поимке чупакабры, Тихон Предыбайло вёл команду к месту пленения.

- Неужто, правда, споймали? – суетился Осип Заморочко. – И как же удалось?

- Есть способ, - отвечал на ходу Тихон. – Слежка с заманухой.

- Ох, ты? На живца, значит?

- Не трындишь, Тихон, - в полушёпот спытал тракториста сельский Голова, а то, я гляжу, ты с ночи ещё того?..

- Век воли не видать, Михайло Полуэктович, тьфу ты, прости Господи, вот те хрест, - побожился Тихон, но так и не сказал, что на самом деле чупакабра, хоть и поймана, а всё ж не настоящая.

Видно в эти минуты Тихон Предыбайло ощущал себя Гераклом, в клочья порвавшем льва. Он был необыкновенно доволен собой. «Как же, вот все они тут, ничегошеньки не смогли сделать, а он…теперь уж о нём напишут, не совсем так, как думалось, но всё же», - прикидывал Тихон, почему-то совсем исключив из дележа славы кума.

- Монстра как выглядит? – слышалось сзади.

- Ну, на этого, как его, гидримала похожа, клыки – во! – поднял вверх руки Тихон, - а уж грива-а…форменный лев.

Облавщики ещё не прошли и полсела, как невесть откуда, бог его знает, каким телеграфом оповещенные, посбегались, образовав порядочную толпу, селяне. И почти каждый имел подручное средство обороны. Явилась тут и задиристая Марта Коровяк с неизменными вилами. Людская толчея напоминала стихийный сход. Народ, толком не ведая даже самой причины возникшей суматохи, всё же, нутром чувствовал – это нельзя пропустить. И, не раз, и не два, переспрашивая, друг дружку, чего они тут, мужики и бабы стремились во всём проявить деятельное участие.

- Слышал, кабру словили…

- Свят, свят!

- Наконец-то, забить монстру!..

Михайло Полуэктович, затылком чувствуя, как поляризуется воздух, резко остановился и с разворота рявкнул:

- Чего собрались?

- Как, Михайла Полуэктович, монстру поглядеть, чай натерпелись от ейных проказ, пошпынять бы надоть, опять же народу пар выпустить требуется, - ёрничал Кузьма Клещ.

- А ты, коли невмоготу, в кусты сбегай, там и выпусти пар. Глядишь, и тебе облегчение, и людям больше свежести, - отбрил его Голова, на что народ, хоть и отозвался хохотом, но намерения поквитаться с чупакаброй не оставил.

- Кто мне за живность, чупой умученную, заплатил? Сельрада? Кукиш! Так я хоть дырок ей в шкуре наковыряю. А ты, коли хошь, потом штопай, на переменку с Вушком, - напирала Марта, будто только и делала, что казнила осуждённых.

- Марта, монстра ж не батон с изюмом, оно же бессознательное животное, чего её ковырять…

- Михайло Полуэктович, это самосуд, расправа над живым существом и я попрошу применить власть, чупакабра принадлежит государству и охраняется законом, - тараторил приспевший к толпе, запыхавшийся и непрерывно жестикулирующий представитель института нетрадиционной медицины. - Монстра должна быть передана учёным, и мы будем её исследовать. Может это инопланетное существо, может новая форма жизни, может… где участковый? Не дам! - задохнулся жаждущий мировой сенсации парапсихолог и уфолог по совместительству Семизвёзд. Толпа от такой экспрессии отступила, но по-прежнему не сдавалась.

- Собственность государства, на ней что, штемпсель стоит?

- А если монстра государственная, пусть оно, родненькое, нам за убиенную живность возмещение убытков делает.

- Правильно, на наших землях водилась и безобразничала, значит, обчественная, и будем с ней делать, чего решим.

- А давайте, монстру эту, в клетку посадим, нехай к нам все ездять, за гроши показывать будем, - предложил практичный и знающий всему цену, бухгалтер. - Тут хоро-шо-о, Михайла Полуэктович, заробить можно.

Предложение бухгалтера народу понравилось, и вопрос о расправе с чупакаброй был снят. Однако никто не расходился. Все желали собственными глазами видеть, так долго вызывавшее у них трепет, существо.

- Пошли, Тихон, где монстра?

- Нет, - выказал власть сельский Голова Лупыбатько, и вполуха попросил обученных вежливому общению с народом омоновцев исполнить свои обязанности по прямому назначению, и уж погромче, оборотясь к народу, добавил:

- Погодьте трохи, бог его знает, что оно там такое.

-С бабами-то вы горазд, воевать, - переключили селяне на милицейских своё недовольство. – Эй, Шершень, - посыпались колкости в адрес участкового, - ты бы у Тихона поучился, как монстров ловить, видать жало у тебя…тю-тю, не востренькое…

«Что там за монстра, мы ещё посмотрим», - пробухтел себе под нос участковый, но зная, что огрызаться – обойдётся дороже, едкость толпы проглотил. Путь к монстре продолжило начальство, да пяток охотников. Всёх распирало любопытство. Когда вышли за околицу и пересекли предболотную луговину, показался хутор бабы Варвары. Старушка жила одна, но с хозяйством ещё управлялась. Раз – другой в неделю забегала к ней соцработник, теперь пребывающая на излечении от душевного потрясения, случившегося в результате нападения чупакабры, да по выходным навещала дочка с зятем. День в хлопотах, вечер у телевизора. Но старость, она и есть – старость, сна не просит. Так что спала бабка чутко, вставала рано. И на беду Мирона всё видела, как лазил он подле её забора. И сам Мирон, пьяными очами приметил, будто дернулась в хате занавесочка, не придав тому значения.

- Ну, где зверь, - подбоченился Лупыбатько, оглядая окрестность.

-От зараз та й буде, у цьому узліску, одразу за хатою, - вдруг забеспокоился Тихон, что не осталось не замеченным Головою.

- Щось не так? Мабудь рушниці приготувати?

- Та ні, все гаразд, йдемо. Він зв’язаний.

- Він? – насторожился Лупыбатько. – Чупакабра, це ж вона? Алє це самець?

- Так, так, я это…гидримала имел в виду. А вот и…

Тихон остолбенел. Подтянувшиеся следом за ним из-за кустов калины, полыхавших гроздьями оранжевых плодов, облавщики, тоже остановились. Сделалась немая сцена, какие нередко случаются в театре при резкой перемене сюжетной линии, и зрителю, для проявления новых эмоций, требуется некоторая пауза, чтобы поспеть за движением режиссёрской мысли.

Ловец монстров, молча, взирал туда, где оставил дожидаться своего возвращения ряженного в экзотического животного студента Васю. Но на его месте под сосною неподвижно покоилось тело Мирона. Руки и ноги кума были обмотаны тем самым шпагатом, которым совсем недавно он вязал застрявшую на заборе монстру. Опухшее от пьянки, заросшее небритой щетиной, лицо Мирона имело печальный вид. Правый его глаз обрамлял огромный, наплывающий на щёку иссиня-лиловый фингал. Когда и как кум сумел приобрести это «украшение», Тихону оставалось только гадать. «Напали сообщники!» – пронзила его мозг свежая мысль. «А чего ж тогда бутыль порожняя?» - сменила её подозрительная подруга. Мысли скакали, как играющие в чехарду пацаны. «Охмурили, умучили, а-а-а…убили!»

- Мирон, - вскричал Тихон, и бросился к лишённому всякой подвижности куму. Разобравшись, что тот жив и дышит, стал освобождать его, как он выражался, от шпагета. Теперь Тихон, хоть и сам был не первой свежести, понимал, что Мирон вмёртвую пьян, и просто дрыхнет. Чуть в отдаленье лежала тощая котомка, поверх неё кумова «пищаль», портативный магнитофон и фомка. А впритык к сапогам лапы, те самые, что венчали ходули студента.

Смутные подозрения, возникшие было у Тихона, заскоблили его с новой силой. Он схватил кума за грудки и крепко потряс. Кум не реагировал. Тогда Тихон отпустил ему полновесного леща. Мирон замычал и приоткрыл мутные глаза, похожие на истоптанную коровами и гусями лужу.

- Где студент, с ним пил? – орал Тихон на ничего не соображающего кума.

Облавщики, сгрудившиеся в полукруг у распростертого Мирона, тоже не могли взять в толк, что происходит.

- Отвечай, гидримала за откупные отпустил?

- Я, мм-м, я…гидримал…

- Вот я те щас, симметрию твою выправлю, быстро заговоришь, как тот Вася.

Но все усилия Тихона выдавить из кума что-нибудь мало-мальски вразумительное, носили признаки обречённости.

- Эт-то и есть гидримал? – задохнулся, словно страдающий одышкой, Лупыбатько. – Ну-у, Тихон, ты-ы, ты-ы… - отчаянно тряс указальным пальцем Голова перед носом обескураженного ловца монстров.

- А что, Михайло Полуэктович, вполне на гамадрила похож. Ты глянь на его расписную рожу, редкий экземпляр! – с рокотом, похожим на наплывающий издали гром, расхохотался, потряхивая животом Прокофий Староконь. - Хор-роший вы нам спектаклик поставили! На всю область комедия. Тихон-то как натурально играет. Я уж не говорю за гамадрила, просто чудо! Видать, режиссёру таланта не занимать, - подмигнул охотничий начальник сельскому Голове.

- Попрошу без намёков, - возмутился Лупыбатько. - Не до шуток. – А ты артист, - напирал он на Тихона, - лучше сам всё выкладуй, как вы чудили, а то и будет, по тобою же сказанному: «век воли не видать».

- Да чего там, Михайло Полуэктович, моё мнение такое, - пересёк тропу воинственно настроенного Головы сельрады, Степан Пацюк: мужики добряче гульнули, - эвон какой пузырь выкушали, - вот одному и показалось, что кум его вовсе не кум, а чупакабра. Слыхали, симметрию ровнять собирался.

- Ты чо несёшь! – взвился Тихон. – Не вали в кучу. Кум отдельно, чупакабра, отдельно.

- Давайте разберёмся, - протиснулся поближе к храпящему Мирону егерь Нетудыхата. – Мог Мирон, ну, ещё в тверёзом состоянии, быть монстрой? Он же мужик, разве чупакабра столько выпьет?

- Очень даже мог быть, глянь-ка, какой тут следок, - просиял участковый, поднимая подошву стопы неведомого животного. – Таки он, тот самый, что чупакабра оставляла подле кроличьих клеток. – Что вы по этому поводу скажете, гражданин Предыбайло?

При слове гражданин, Тихон вздрогнул.

- А что сказать? Не моё.

- Значит, его? – бросил участковый косой взгляд на Мирона.

- А эти вещички? – указал он на магнитофон и фомку, и Тихон также ответил, что не имеет понятия, поскольку это тоже было правдой, ибо ничего из предъявленных предметов не видел до своего отбытия в село.

Осторожно, чтобы не стереть отпечатков, Шершень включил магнитофон. Первые же звуки заставили всех отступить. Теперь и назначение фомки мало у кого вызывало сомнения. Тихон почувствовал слабость. Жизнь вдруг показалась до смешного противоречивой: то грудь колесом, то лапти плетут.

- Да нет, - начал он было рассказывать про студента Васю, его ходули, шалаш в болоте, но всё выглядело совсем не убедительно, а тут, как проклятие судьбы, видя скопление людей близ хаты, приковыляла бабка Варвара. Бедный Мирон! В хмельном забвении, он и не ведал, что против своей воли претерпевает невероятное превращение.

- Він, ірод, це він в мою козу палів з рушниці, огорожу розтрощив, до кролів добирався. Люди добрі, це злодій… перевертень, вовкулак, - всплескивала сморщенными и высохшими, как у египетской мумии, руками, баба Варвара. - Спочатку він з’явився страшенним звіром, потім я-ак стрибне через горожу…ай-й! Разі людина може так стрибати? А потім знову скрізь нього, як тінь, пройшов, авжеж у людському обличчі. Рятуй, Господі! Тьху, пішов геть, сатана - плюнула разгневанная бабка на безразличного ко всему Мирона, и трижды перекрестилась. – А шо він мертвий? Вбили?! Ні-і, хлопці, - схватила старушка за рукав егеря Нетудыхата. – Вовкулаки так прикидаються. Його треба спалити, бо ця тварюка дуже живуча.

- Бабу-усю Варвара, - схватился за голову Тихон, - ну що ви таке кажете, який же це перевертень, це жива людина, мій кум Мирон, тільки трішечки хмільний, спить скотина, бачите, відпочиває? Сам п’є, сам лягає…де хоче.

- Бачу, бачу, - осклабилась беззубым ртом, сама уж похожая на сказочный персонаж, старушенция. – Ой, добре бачу, и за тєбе усе знаю.

- И що ж ви за мене таке знаєте?

- А то, що ти його помічник по тім самим перевертеньским ділам. Вовкулак один сам зло не робить, йому хтось з людей повинен допомогти. Отож ти і є.

От такого сногсшибательного обвинения бабы Варвары, Тихон стал быстро трезветь. Его лоб и лысина покрылись испариной. Смахнув пот, он заорал:

- Сами вы, бабусю, ведьма, болтаете всякую чушь… перевертень, вовкулак. Я что, на сумасшедшего похож? Чего бы я, будь даже бесом, пошёл и сам вас сюда привёл, на свою погибель, так что ли? - перешёл Тихон в наступление, которое, вскоре, от недостатка аргументации, быстро захлебнулось. «Э-э, Мирон, - обречённо покачал он головой, - лошадиные твои мозги».

- Тоже резонно, - заметил Староконь.

Саша Шершень вызвался проводить старушку до хаты. И пока шло обсуждение, что же делать, успел осмотреть её двор, постройки и забор.

- Да, от фактов не уйти. В заборе дыра от пули, потом её поищем, а сейчас, Тихон, я изымаю у вас ружья, и вот эти улики, будем возбуждать «дело о чупакабре», - поднял участковый котомку и стал складывать в неё фомку, магнитофон, лапы-следники и бутыль, в которой всё ещё плескались кое-какие остатки высоко оценённой кумовьями горилки.

- И эта вещь не наша, - огрызнулся Тихон, - спроси лучше деда Савелия, как она в шалаш угодила.

- Но опорожняли-то её вы, выходит, вам и предназначалась.

- Да нет же, нет, нашли мы её там.

- Тогда, опять нехорошо, чужой продукт выкушали.

Тихон перестал отбиваться, вконец раздавленный перипетиями ночи и утра, и отошёл в сторону. С бурными обсуждениями, облавщики двинулись обратно в село. Михайло Полуэктович, наказав Тихону находиться подле беспамятного кума, пообещал вскоре прислать за ним подводу.

- Ты его домой не вези, к себе забери, или ещё куда сховай, пока не отямится. Видал, как народ взбесился, чупакабру ждут, да и баба Варвара, не дай бог, слух пустит про Мирона-оборотня, забьют, ведь. Вас сейчас хоть в храм, хоть в камеру прячь, от самосуда. Ох, Тихон, натворили делов…

Продолжать облаву по левому берегу Удая, уже не требовалось. Но вопрос о таинственной чупакабре этим не снимался. Он сделался запутанным и покрылся налётом криминальности. Михайла Полуэктович никак не мог сообразить, что же сказать ожидавшим их селянам. Косил ли Мирон под чупакабру, пусть участковый с прокурором доказывают, дело Головы - поддержать спокойствие и порядок на селе. А это теперь казалось сложнее, нежели организовать облаву. Весть об оборотнях разнеслась по селу раньше, нежели облавщики вступили на его центральную улицу. Особо буйные требовали выдачи их народу.

- Пожечь у местях с хатой, - пискливо кричала неугомонная Марта.

Пришлось начальству общими усилиями убеждать народ, что произошло недоразумение, что всё требуется тщательно расследовать, что Мирон и Тихон не вурдалаки, а сельские мужики, только хорошо подгулявшие и решившие почудить, но жечь их не требуется, потому, как противозаконно. Клятвенно пообещав завтра же начать разбирательство, Лупыбатько и Шершень всё же посчитали необходимым запросить начальника РОВД оставить в селе до утра следующих суток, пару милиционеров.

Облавщики, докончив на завтрак вчерашнего кабана, долго не разъезжались. Более всех был удручён уфолог Семизвёзд, утративший надежду на сенсационное мировое открытие. Зато участковый Саша Шершень светился довольством, вероятно надеясь, что шумное «дело о чупакабре» принесёт ему повышение в звании или должности. Перебраться из сельских участковых в РОВД, было его голубой мечтой. Помелькав средь народа, он тихо уединился писать докладную начальству.

Расследование по уголовному делу «о чупакабре» вела районная прокуратура. Кумовьям Мирону и Тихону вменялось в вину так много, что те, и без того почти никогда не покидавшие родного села, теперь находясь на подписке о невыезде, только ахали. Было тут и хулиганство, и причинение ущерба личной собственности граждан, и нанесение Кирке Задерихвист психофизической травмы, и создание обстановки страха среди мирного населения, и чего-то ещё, в чём сами они без адвоката разобраться не могли.

Суд над куманьками состоялся по весне, как сошли талые воды, и был он выездным, ибо, чтобы опросить всех свидетелей, следовало бы вывезти в район поголовно всю Бакаевку, да ещё присовокупить немало из области, и даже самой столицы.

Дед Савелий, отказывавшийся явиться в суд по повестке, был водворён туда с помощью милицейского сопровождения. Никакие предупреждения об ответственности за ложные показания не смогли его поколебать. На вопрос судебного следствия: как могла попасть вензельная его бутыль в шалаш, дед твёрдо ответил, что не знает, а четверть у него спёр со стола в палисаднике, кто-то ему неизвестный. Открестился он и от своей причастности к постройке временного прибежища в Панском болоте, не преминув пригрозить, что как судья Черниговского сударства титульного суверенного народа Украины, обязательно засудит прокурора, судью и следователей, «когось, до вічного ув'язнення, а когось, до каторжних робіт», а в отношении участкового Шершня в ближайшие дни назначит дату казни по вынесенному ранее приговору.

Привезенная в суд по её собственному желанию бабка Варвара, упорно стояла на версии о «перевертнях» и твердила, что этим самым вовкулаком был некто иной, как Мирон, а пособником Тихон.

Мирон признал, что стрелял в бабкин забор, хотя целился в чупакабру, которой удалось сбежать по причине его нетрезвости. Но на всех изъятых вещдоках были обнаружены его отпечатки пальцев, что прокурор счёл достаточным доказательством вины, чтобы отвесить Мирону срок с возмещением ущерба пострадавшему народу Бакаевки. И только два обстоятельства, кроме, конечно, того, что прежде Мирон ни в кого такого не обращался, а именно: отсутствие его отпечатков пальцев на всех клетках, где было совершено умерщвление домашней живности, да показания свидетельницы Задерихвист, не признавшей в Мироне напавшего на неё существа, спасли упавшего духом мужика. Суд признал недоказанным причастность кумовей Мирона и Тихона к злодейству чупакабры и освободил от немалого возмещения убытков односельчанам, хотя «пищали» их были конфискованы. Воодушевлённый таким поворотом дела, Тихон потребовал, чтобы в судебном решении было указано, что ни он, ни Мирон, не являются оборотнями. Но судья в требовании отказал, заявив, что людям это и без судебного решения должно быть понятно. И уж чего не мог сделать суд, так признать сам факт существования чупакабры. Однако не вполне разделявшие это селяне, нашли свой способ доказательства, несудебного, прочно приклеив Мирону кличку «Чупакабра». Тихона народное мнение как-то обошло стороной.

Так утихомирилась суета села Бакаевки. Снова размерено потекли похожие один на другой дни. Как и прежде была закрыта охота на любую дичь в округе. Никто не покушался на домашнюю живность селян. И будто бы заскучали бакаевцы. Саша Шершень таки протиснулся в РОВД, лишив деда Савелия возможности привести над собою исполнение «приговора о смертной казни». Журналисты снова забыли дорогу в Бакаевку, их более не интересовала судьба Черниговского сударства и проблемы сельского сепаратизма. Зато как легко вздохнул Голова сельрады Михайло Полуэктович Лупыбатько.

А между тем, ещё до оглашения окончательного вердикта, до жителей Бакаевки и её окрестностей докатилось известие, что покинув обжитые Панские болота, чупакабра направилась гулять дальше, по закоулкам и весям, к новым местам, пока, вслед за Черниговом, не обнаружилась в Винницкой области, о чём одна из столичных газет тут же и оповестила украинских обывателей: «Я проезжал на велосипеде мимо кладбища, и в этот момент, как будто, кто-то положил мне руку на плечо. А потом потянулся к моей шее…» За нею другая понесла сию весть, третья… и вот уже новое сообщение, что разбойничает «неведомое» существо мало не в Киеве, ну, в самой его границе, в сёлах Пуховке, Зазимье и Погребах. Там, глядишь, и до Крещатика разок ступнуть. Правда, долго не задержалась, видать, шумное для неё место, столица. На Волыни и Ровенщине потише будет. Но что характерно, за это время монстра выросла, говорят, до трех метров, и весу понятно, набрала килограмм до трёхсот. Куда-то сожранные кроли деваться должны, не всех же она в кучки по цвету раскладывала. А может это динозавры оживать стали?

Вот и верь после этого нашим судам, а не словам бабки Варвары о живучести перевертней и вовкулаков. Разве, и в самом деле, всепожирающее пламя их испепелит.